Сто лет одиночества. Повести и рассказы

Заинтригованный этой тайной, он глубоко заглянул в чувства своей возлюбленной, но, ища выгоду, неожиданно обрел любовь и, пытаясь из корыстных расчетов пробудить страсть в Петре Котес, кончил тем, что сам влюбился в нее. Со своей стороны, Петра Котес любила Аурелиано Второго все с большей силой по мере того, как чувствовала его возрастающую нежность, – в разгаре своей осени она вернулась к детски наивной вере в поговорку «где бедность, там и любовь». Теперь они оба со стыдом и досадой вспоминали сумасшедшие пирушки, переливающееся через край богатство, неистовое распутство былых лет и сетовали на то, что слишком дорогой ценой обрели наконец рай одиночества вдвоем. Страстно влюбленные после стольких лет бесплодного сожительства, они, как чудом, наслаждались открытием, что можно любить друг друга за обеденным столом ничуть не меньше, чем в постели, и достигли такого счастья, что, несмотря на полное изнурение и старость, продолжали резвиться, как крольчата, и грызться между собой, как собаки.

Аурелиано Второй сидел, уткнувшись носом в какую-то книгу. Мальчик не знал её названия, потому что переплёта у неё не было, но это не мешало ему упиваться рассказанными в ней историями: про женщину, которая садилась за стол и ела только рис, причём брала каждое зёрнышко двумя золотыми булавками, про рыбака, который одолжил у соседа грузило для сети и дал ему потом в благодарность рыбу, а у неё в животе лежал огромный бриллиант, и про лампу, исполнявшую любое желание, и про ковёр-самолёт. Потрясённый, он спросил Урсулу, правда ли всё это, и она ответила, что правда, что много лет тому назад цыгане приносили в Макондо волшебные лампы и летающие циновки.

— Дело в том, — вздохнула она, — что мир понемногу идёт к концу и такие вещи больше не случаются.

...и не пропадай у неё письма, Фернанда не обращала бы внимания на дождь, ибо в конце концов всю свою жизнь она коротала так, словно за окнами неистовствует проливной ливень. Она не изменила часы трапез и не отказалась ни от одной из своих привычек. Под ножки стола подкладывали кирпичи, стулья громоздили на толстые доски — иначе обедающие промочили бы ноги, — а Фернанда по-прежнему продолжала стелить скатерти из голландского полотна, расставлять китайский сервиз и зажигать перед ужином свечи в канделябрах, так как, по её глубочайшему убеждению, стихийное бедствие не могло служить поводом для нарушения раз заведённых правил.