Оправдание

Всякая тирания растит умников, которым становится тесна, а всякая свобода поощряет глупцов, которым она не нужна. Каждая эпоха в собственных недрах взращивала своих могильщиков, и этим обеспечивался их вечный круговорот, опровергавший плоскую теорию формаций. Никаких формаций не было — была одна безвыходная смена диктатур и попустительств, сглаженная на Западе, чересчур откровенная на Востоке. С годами она, как и все в истории, убыстрялась, чем наводила на мысль о неизбежности конца света: ежедневной смены мир бы не выдержал. Хотя эту модель стоило обдумать: день казней сменялся ночью реабилитаций, оргиастическое самоистребление — оргиастической свободой. Год вмещал сотни эпох. Беда была в одном: не хватало населения. Оно должно было бы вымереть после полугода таких смен: публичные казни требовали сырья, свобода требовала вредных излишеств. Получалось что-то среднее между гитлеровским Берлином и нероновским Римом с некоторой примесью Ивана Грозного. Но и эта жизнь — непрерывная оргия на руинах, окончательно сближавшая крайности, — была бы лучше, чем тотальное расслабление, которому Рогов был свидетелем и посильным хроникером.

Однако в Москве они отчего-то никогда не встречались: здесь была совершенно другая жизнь,которая удивительным образом начиналась сразу после пересечения кольцевой. Не успевал меленький Рогов в отцовской "Волге" проехать мимо огромных букв "Москва", встречавших их на въезде в город, как весь дачный мир с его чудесами отодвигался непонятно куда. Кретов мог существовать только в той жизни, как глубоководная рыба на километровой глубине. Вытащенный оттуда в обычную московскую жизнь, где были школа, ежедневная газета и горячая вода, он тут же потерял бы все свое очарование, поблек и, возможно, испарился.

Политическое моё кредо с двадцати трёх лет не изменилось: нет лучшего средства отдалить цель, чем борьба за неё. Большевики двадцать лет боролись за свободу, чтобы в конце концов от этой свободы отказаться. Вы (эсеры) боролись за нравственность - и власть, истребляя вас, стала символом безнравственности. Начиная борьбу, вы автоматически перенимаете черты людей, которые вам ненавистны, и очень скоро перестаете отличаться от них. Первым гибнет то, за что вы боретесь, а без него ничто не имеет смысла. (Ять, из диалога со Свинецким)

- но я еще могу придумать вам сюжет. хотите сюжет? вам все равно не пригодится, но если вдруг в раю потянет писать - берите. некий изобретатель... психолог.. вдруг открывает, что каждого человека можно свести с ума, подобрав к его рассудку особый код. сказать несколько слов, и вы ребенок, или маньяк, или растение - без чувств, без мыслей... он забавляется, подбирая эти ключи, изучая биографии, ставя опыты... и знаете ли, что выясняется? чтобы девушка, чьей любви он домогался, утратила всякую волю к сопротивлению, ей надо прочесть древний воинствующий гимн - настолько сильна ее ненависть, настолько тверда воля. гимн войдет в резонанс с ее ненависть, как рота солдат с мостом, и сопротивление рухнет. но самое странное, что надо сделать, чтобы свести с ума местного тирана. надо прочесть ему детскую считалку - эники-беники ели вареники. ведь он дитя, всего только обиженное дитя... самые страшные существа в мире - обиженные дети. в сущности, я всю жизнь только тем и занимаюсь, что ищу такие ключи, но пока свел с ума только себя самого...