Прощай оружие. Старик и море. Праздник, который всегда с тобой. Рассказы

— Как дела, малыш? Как ты себя чувствуешь? Это тебе... — Он показал бутылку коньяка. Вестовой принес стул, и он сел. — И хорошие новости. Тебя представили к награде. Medaglia d'argento. Но, может быть, выйдет только бронзовая.
— За что?
— Серьезные ранения. Если ты сумеешь доказать, что совершил подвиг, то получишь серебро. А иначе бронза. Расскажи мне в деталях, как все произошло. Ты совершил подвиг?
— Нет, — сказал я. — Когда рвануло, я ел сыр.
— Давай серьезно. Наверняка ты совершил какой-то подвиг, до или после. Хорошо подумай.
— Ничего такого я не совершал.
— Может, вытащил на себе кого-нибудь? Гордини утверждает, что ты вынес на себе несколько человек, а вот майор медицинской службы на первом посту говорит, что это невозможно. А он подписывает представление к награде.
— Никого я не вытаскивал. Я не мог пошевелиться.
— Это не важно, — отмахнулся Ринальди и снял перчатки. — Я думаю, мы можем рассчитывать на серебро. Разве ты не отказался от медицинской помощи, пока не обслужат других?
— Я не настаивал.

После ужина я наведаюсь к Кэтрин Баркли. Жаль, что она сейчас не здесь. Поехать бы с ней в Милан. Поужинать в «Кове», потом теплым вечером прогуляться по виа Манцони, свернуть на набережную канала и дойти до отеля. Возможно, она бы не отказалась. Возможно, я сойду за ее убитого мальчика, мы пойдем через парадный вход, и швейцар в знак приветствия снимет фуражку, я остановлюсь у стойки портье и попрошу ключи, а она будет ждать у лифта, потом мы в него войдем, и он медленно поползет вверх, клацая на каждом этаже, пока не доберется до нашего, и тогда мальчик-лифтер откроет железную дверь и будет стоять снаружи, пока не выйдет она, а затем я, и мы пойдем по коридору, и я вставлю ключ в замок и открою дверь, и мы войдем, я сниму телефонную трубку и попрошу прислать в номер бутылку «Капри бьянка» в серебряном ведерке со льдом, и мы услышим, как в коридоре позвякивает лед, а потом посыльный постучит в номер, и я попрошу его оставить ведерко за дверью. А все потому, что из-за жары мы в чем мать родила, окно нараспашку, над крышами домов носятся ласточки, а если в ночи подойти к окну, то можно разглядеть крошечных летучих мышей, охотящихся над деревьями и домами, и мы пьем капри, и дверь на запоре, а в комнате так тепло, что достаточно одной простыни, и всю теплую миланскую ночь напролет мы занимаемся любовью. Вот как должно быть.