Сочинения

«Клянусь Гераклом, как трудно найти человека, свободного от суеверного чада. Одни подвержены этому против своей воли, вследствие необразованности или душевной слабости, другие же, чтобы казаться какими‑то особо выдающимися по богобоязненности, на каждом шагу ссылаются на божье волеизъявление, на сны, видения и тому подобный вздор, прикрывая этим то, что у них в действительности на уме. Кто причастен к политической деятельности, тому, пожалуй, небесполезно иногда прибегнуть к узде суеверия, чтобы направить на нужный путь суетную толпу или отвратить ее от чего‑либо; для философии же такой ход мысли не только не приличествует, но и прямо противоречит ее обязанностям, если она, пообещав рассуждением научить нас доброму и полезному, обращается к богам как началу всех действий, словно пренебрегая всяческим рассуждением; презрев доказательство, свое основное отличие, она прибегает к гаданиям по снам и видениям, которые посещают одинаково и доблестного, и подлого. Потом‑то, думается мне, ваш Сократ избрал более философский характер образования и речей, простой и бесхитростный, как более приличествующий человеку свободному и стремящемуся к истине, а весь этот философский дым и чад отбросил, предоставив его софистам». — «Что же, Галаксидор, — заговорил тут Феокрит, — значит, и тебя убедил Мелет в том, что Сократ пренебрегал верой в богов? Ведь именно в этом он обвинил Сократа перед судом афинян». — «Отнюдь не верой в богов, — ответил тот. — Не восприняв от Пифагора, Эмпедокла и других философию, преисполненную мифов, призраков и суеверия, он как бы вывел ее из состояния вакхического опьянения и обратил на искание истины посредством трезвого рассуждения».

Протоген: «Так ты полагаешь, что я воюю с Эротом, а не сражаюсь за Эрота против распущенности и нечестия, которые насильственно прикрывают самыми красивыми и торжественными именами постыднейшие действия и страсти?» На это Дафней возразил: «Ты, значит, называешь постыднейшим действием сочетание мужчины и женщины, священнее которого нет и не может быть никакого другого соединения?» — «Действительно, — сказал Протоген,— законодатели справедливо превозносят это соединение как необходимое для продолжения человеческого рода и прославляют его перед толпой. Но у истинного Эрота нет ничего общего с гинекеем, и я утверждаю, что отношение к женщинам или девушкам тех, кто к ним пристрастился, так же далеко от Эрота, то есть любви, как отношение мух к молоку, или пчел к сотам, или поваров к откармливаемым ими в темноте телятам и птицам, к которым они не испытывают никаких дружественных чувств.

Однажды Луна попросила свою мать: "Сшей мне платье по моей мерке". Но та ответила: "Как же я сошью его по мерке? Ведь сейчас ты полная, а скоро станешь худенькой, а потом и вовсе изогнешься в другую сторону". Вот так же и человеку дурному и неразумному никакое приобретение не будет по мерке. Всякий час у него иные потребности из-за разных случайностей и похотей; он подобен Эзоповой собаке, которая, как говорится в басне, захотела однажды зимою, ежась и сворачиваясь клубком от холода, выстроить себе дом; но как пришло лето и можно стало спать, растянувшись во всю длину, то она рассудила, что слишком уж она велика, и дом ей вовсе не нужен, да и построить такое большое жилье будет нелегко. Разве ты не видишь, как люди то копят крохи и живут в обрез, по-лаконски, то решают, что нет им жизни, коли не в их руках всё добро всех царей и всего простонародья?

Безбожник всего лишь полагает, что богов нет, а суеверный страстно желает, чтобы их не было, и верит он в них против воли, потому что боится не верить. Словно Тантал из-под нависшей над ним скалы, суеверный, угнетаемый и мучимый страхом, хотел бы выскользнуть из-под своих убеждений, и образ мыслей безбожника он перенял бы с радостью и ликованием, как долгожданную свободу, а пока что безбожник с суеверием ничего общего не имеет, зато суеверный по своим наклонностям — тот же безбожник, только ему не хватает смелости думать о богах то, что он хочет.

С основанием можно было бы сказать о покоренных Александром: «Они не вышли бы из дикости, если бы не были покорены». Египет не имел бы Александрии, Месопотамия — Селевкии, Согдиана — Профтасии, Индия — Букефалии, Кавказ — соседствующего греческого города; а развитие этих городов угасило дикость и содействовало вытеснению дурных нравов лучшими. И если философы считают своей величайшей заслугой укрощение в человеческих нравах первобытной жестокости, то Александр, перевоспитавший великое множество племен, по справедливости должен считаться величайшим философом.