Исповедь гр. Льва Николаевича Толстого

Для того чтобы иметь славу и деньги, для которых я писал, надо было скрывать хорошее и выказывать дурное.

Когда я 18-ти лет вышел со второго курса университета, я не верил уже ни во что из того, чему меня учили.

Бесконечность внизу отталкивает и ужасает меня; бесконечность вверху притягивает и утверждает меня.

...на меня стали находить минуты сначала недоумения, остановки жизни, как будто я не знал, как мне жить, что мне делать, и я терялся и впадал в уныние. Но это проходило, и я продолжал жить по-прежнему. Потом эти минуты недоумения стали повторяться чаще и чаще и все в той же самой форме. Эти остановки жизни выражались всегда одинаковыми вопросами: Зачем? Ну, а потом?

Душевное состояние это выражалось для меня так: жизнь моя есть какая-то кем-то сыгранная надо мной глупая и злая шутка.

Когда оно [незнание] не знает чего-нибудь, оно говорит, что глупо то, чего оно не знает.

Хотя я и видел то, что во всем народе меньше было той примеси оттолкнувшей меня лжи, чем в
представителях церкви, я все-таки видел, что и в верованиях народа ложь примешана была к
истине.
Но откуда взялась ложь и откуда взялась истина? И ложь и истина переданы тем, что называют церковью. И ложь и истина заключаются в предании, в так называемом священном предании и писании.

Утверждение о том, что ты во лжи, а я в истине, есть самое жестокое слово, которое может сказать один человек другому.

Самое вероучение разрушает то, что оно должно произвести.

Сколько раз я завидовал мужикам за их безграмотность и неученость.