Клоп

Как-то так получается, что лучшие произведения молодой советской литературы второй половины 20-х годов неизменно посвящены теме разоблачения мещанства, здесь и Зощенко, и Булгаков, и Платонов. По поводу этой троицы можно судить по-разному, но известно наверняка, что у каждого из этих авторов были не простые отношения с новой пролетарской властью. А вот Маяковский был признанным глашатаем революции и новой жизни, однако он тоже отметился на фронте борьбы с мещанством, и отметился очень заметно. Выходит, на тот момент воинствующее мещанство было настолько глобальным явлением, что привлекало к себе внимание лучших творцов страны, причем разных политических окрасов. Так в чем же здесь дело?

А дело, наверное, в том, что Великая Пролетарская революция, победившая в нашей стране, пролетарской была только с точки зрения партийных идеологов, которым было необходимо легитимизировать, хотя бы в понимании исторической необходимости, свое право на власть, а по сути своей она была революцией мещанской, потому что именно мещане хлынули на поверхность общественной жизни в первые годы после Гражданской войны.

Традиционные носители культуры - дворяне - были объявлены персонами но-грата, их либо изгнали из страны, либо им приходилось скрывать свое происхождение, а следовательно не слишком "козырять" культурностью и воспитанностью. Так пальма культурного лидерства перешла к мещанам, людям грамотным, но малообразованным, нахватавшихся где-то чего-то по случаю и по верхам. Именно они породили тот убийственный новояз, на котором говорят герои Зощенко, и которым в пародийном ключе написан платоновский "Котлован". Герои Маяковского из его "антимещанских" пьес "Клоп" и "Баня" тоже носители того же новояза.

А, поскольку мещане стали эталонами новой культуры, то и не блиставшие образованностью представители классов крестьянства и гегемона-пролетариата, перенимали мещанские привычки и словечки, используя мещанское лекало как образец для подражания. Усугублению этого процесса служила Новая экономическая политика (НЭП), разрешавшая частную торговлю и мелкое предпринимательство. Советские дельцы были самыми яркими представителями стихийно формирующейся культуры, недаром слова мещанин и нэпман стали чуть ли не синонимами.

Советские идеологи понимали куда ведет эта тенденция и объявили войну мещанству и борьбу за нового советского человека, мещанство вместе с его "яркой" культурой объявлялось пережитком и подлежало искоренению.Поэтому литература, обличавшая и высмеивавшая воинственных мещан, была в тот период крайне востребована.

В своей пьесе Маяковский пытается заняться своего рода социальной генетикой, он вычленяет из рода "хомо сапиенсов" новый тип, обозначая его "обывателиус вульгарис". Именно так, по мнению гениального поэта, назовут люди коммунистического будущего (1979 год, как давно это было) оживленного представителя советского нэпманского мещанства - Пьера Скрипкина.

Кроме того, что пьеса сатирическая, она еще и фантастическая. Казалось бы, чего-чего ожидать от Маяковского, только не этого. Но чем он хуже остальных авторов, социальная фантастика в тот период была крайне востребована и ею грешили все: от Булгакова до Алексея Толстого. Вот и герой Маяковского оказывается попаданцем, чтобы позволить людям будущего на собственном опыте убедиться - какое же это безобразное убожество - советский мещанин. Пьер Скрипкин, на самом деле он Иван Присыпкин, но тяга к прекрасному, в его понимании, заставляет его изменить имя и фамилию, оказывается замороженным после пожара на собственной свадьбе, и возвращен к жизни при помощи передовой науки прекрасного коммунистического "далёко" через 50 лет.

Но, как выясняется, в версии Маяковского люди будущего далеко не так гуманны и толерантны, как оно сложится на самом деле, эти потомки победившей высокой культуры, например, записали в мещанские чувства и влюбленность тоже. Более того, когда Присыпкин исполнил под гитару один из забытых романсов, некоторые из потомков принялись вздыхать, мечтать, их потянуло танцевать и сочинять стихи, что тут же было классифицированно учеными как "эпидемия влюбленности".

Думаю, что в этих деталях проявилась ирония Маяковского по отношению к большому количеству произведений того времени, описывающих будущее общество равенства и справедливости. Поэт смеется не только над своими современниками, но и над их потомками, показывая как могут выглядеть дети и внуки современных ему Присыпкиных и Баянов. Это было довольно рискованным трюком, смеяться над коммунистическим завтра не разрешалось никому и даже Маяковский не был исключением, ему оень сильно досталось за эту пьесу от "правильных" литературных критиков.

Пьеса родила несколько... мемов, как модно говорить сейчас. Самый яркий из них - "бюстгальтеры на меху" - несколько раз повторяющаяся навязчивая реклама в универмаге. Ну, и обучение Баяном Присыпкина хорошим манерам: два галстука одновременно не завязывай, накрахмаленную рубашку навыпуск не надевай, а, если приспичит почесаться, так незаметно сделать - это целая наука.

В общем, читайте великого пролетарского поэта и драматурга, и получайте удовольствие:
Читай Маяковского - разрешено.
Это познавательно и очень смешно.

Описываемое в пьесе время - это 20-е годы 20-го века. Кровавые годы революции прошли. В первых двух картинах описан главный герой Присыпкин и ситуация, в которую он попал. Присыпкин живет в мужском общежитии с остальными рабочими. Ходит в дырявых носках, на свидание надевает чужие сапоги, дулит пиво с воблой. Свою принадлежность к пролетариату считает своей ценной характеристикой. Он бросает рабочую девушку Зою ради маникюрши и кассирши парикмахерской, в которой ее мать работает парикмахершей. Не аристократы, но деньги имеют. А он, по его же мнению, со своими будущими отпрысками "древнее, незапятнанное пролетарское происхождение и профсоюзный билет в их дом вносят". И наш Присыпкин в своих мечтах превозносится так высоко, что становится смешно. Он меняет имя на Пьер Скрипкин, а жена его будущая зовет его Скрипочка. Детей будущих решил назвать Дороти и Лилиан, аристократическо-кинематографически. И воспитываться дети должны в изящном духе.

Вот таким предстает перед нами этот человек. Свадьбу он желает красную, т.е. без богов и старых обычаев, на новый лад. Отсылка к «Кумачовым гулянкам» - новым «советским обрядам» Но на торжестве все напиваются, затевается драка и случается пожар. В итоге пожарные находят только мертвые тела. И понятие Красная свадьба обретает второй смысл - кровавая. Отсылка к новому режиму?

В следующих частях книги, с фантастическим уклоном, мы видим мир будущего, где находят одно замороженное тело. Это наш Скрипкин, которого приводят к жизни. Новое советское общество предстает идеалистическим настолько, что они не могут принять своего потомка. У них есть сомнения, что это вообще человек. Вместе со Скрипкиным размораживается и клоп. И ученые рассматривают их как существ, разных по размеру, но одинаковых по существу: это знаменитые «клопус нормалис» и «обывателиус вульгарис» .

Но так ли уж хорошо новое общество. Они держат его в клетке на потеху публике и удовлетворяют его самые низменные потребности: поят водкой. Даже такой незатейливый герой задыхается. Новые люди вместе с вредными привычками утратили обычное человеческое:

Не вижу я, что автор высмеивает одно общество в угоду другому. Везде он высмеивает конкретные ситуации. Читается великолепно. Произведение острое, сатирическое, и доброго человеческого юмора достаточно.

Пьеса Клоп поделена надвое: между сатирическим и гротескным 1929-м годом и утопично-социалистическим 1979-м.
Сатира Маяковского вышла живая, с натуры, ведь поэт действительно писал рекламные стишки почти как

- и сам же пародировал, "кандидатами в осетрины".
Настоящее в Клопе заканчивается жутко: на свадебной попойке дело дошло до мордобития.

Спустя 50 лет после этой драмы и пожара найден удачно заледеневший труп героя, Скрипкина. Его можно воскресить, судя по мозолям на руках он достоен - рабочий, считает оратор в очках и бородке, председатель института воскрешений.
Тема счастливого будущего, где хочется воскреснуть для Маяковского не нова. "Ваш тридцатый век обгонит стаи сердце раздиравших мелочей. Нынче недолюбленное наверстаем звездностью бесчисленных ночей" - читаем в Про это, поэме 1923 года. Но только в Клопе будущее приближается к нам, мы просыпаемся там вместе с героем. Председатель вокрешений объясняет: Скрипкин существо бывшей России, а кругом федерация земли.

Газетчики рапортуют о том, чего нет:

Всемирная анкета по важнейшей теме –
о возможности заноса подхалимских эпидемий!

Статьи про древние гитары и романсы
и прочие способы одурачивания массы!

Научный вестник, пожалуйста, не пугайтесь!
Полный перечень так называемых ругательств!

Теоретическая постановка
исторического вопроса:
может ли слона убить папироса!

Грустно до слез, смешно до колик:
объяснение слова «алкоголик»!

Однако это еще не все. Забыта музыка - скрипка и гитара, модные танцы - чарльстон и фокстрот, романтическая поэзия, и кажется, художественная литература в целом. Во всяком случае из книг 1920х в новом мире сохранились только исторические документальные труды на посрамление тиранам. Влюбленность как острое опасное состояние отсутствует, неприкосновенная жизнь человека принадлежит коллективу.

При своей политической заданности мир поэта расцвечен. Деревья на площади мандаринятся, железные руки демократически голосуют в прямом эфире, кто-то даже хочет умыкнуть клопа - уникальное коммунальное достояние...
И все же дочитав пьесу, где победило братство, я спрашивала себя: найдется ли в таком мире место самому автору?