Полное собрание сочинений в 12 томах. Том 3. Записки из Мертвого дома. Скверный анекдот. Повести и рассказы

Нет ничего труднее, как войти к народу в доверенность (и особенно к такому народу) и заслужить его любовь.

Впоследствии я понял, что, кроме лишения свободы, кроме вынужденной работы, в каторжной жизни есть еще одна мука, чуть ли не сильнейшая, чем все другие. Это: вынужденное общее сожительство.

Конечно, остроги и система насильных работ не исправляют преступника; они только его наказывают и обеспечивают общество от дальнейших покушений злодея на его спокойствие. В преступнике же острог и самая усиленная каторжная работа развивают только ненависть, жажду запрещенных наслаждений и страшное легкомыслие.

Ругательство возведено было у них в науку; старались взять не столько обидным словом, сколько обидным смыслом, духом, идеей – а это утонченнее, ядовитее.

Впрочем, он умный человек; есть этот здравый смысл, трезвое практическое понимание вещей. Но зато старики, старики! Нет этого... Как бишь его! Ну да чего то нет... Не выдержим! Что он этим хотел сказать? Даже задумался, когда говорил. Он, впрочем, меня совсем не понял. А и как бы не понять? Труднее не понять, чем понять. Главное то, что я убеждён, душою убеждён. Гуманность... Человеколюбие.

... как гуманно он готов снизойти до всех...

Для тостов же прочим гостям предназначалось горское или что попало.

Давно ожидаемый праздник прошёл. Завтра опять будни, опять на работу...

Дома я, во-первых, всего больше читал. Хотелось заглушить внешними ощущениями все беспрерывно внутри меня накипавшее. А из внешних ощущений было для меня в возможности только одно чтение. Чтение, конечно, много помогало, – волновало, услаждало и мучило. Но по временам наскучало ужасно. Все-таки хотелось двигаться, и я вдруг погружался в темный, подземный, гадкий – не разврат, а развратишко.

Да-с, только между нами самый отъявленный подлец может честен в душе, в то же время нисколько не переставая быть подлецом.