Очерки русской смуты. Борьба генерала Корнилова. Август 1917 — апрель 1918

Автор "Очерков русской смуты" Антон Иванович Деникин (1872-1947), занимая в период с 1917 по 1920 гг. ключевые посты в русской армии, сыграл значительную роль в истории России, став одним из руководителей белого движения. В данной книге автор рассказывает о событиях, происходивших в России с августа 1917 года по апрель 1918-го: Корниловское движение и арест Корнилова, победа Керенского и финал его диктатуры, первые дни большевизма, формирование Добровольческой армии и вступление Деникина в командование ею.

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,6

58 оценок

5
76%
4
14%
3
7%
2
3%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 52Хотят прочитать 78

Рецензии

Аноним27 февраля 2025 г.
"И предпочитаю умереть на поле чести и брани, чтобы не видеть позора и срама русской земли"(с)
Когда над бедной нашей страной почиет мир, и всеисцеляющее время обратит кровавую быль в далекое прошлое, вспомнит русский народ тех, кто первыми поднялись на защиту России от красной напасти
Крайне интересный том, который можно условно разделить на две части – укрепление большевиков и рождение Белой армии. Деникин начинает с событий лета 1917 года, подробно описывая политическую ситуацию, а именно – крайне непростые и запутанные отношения между Керенским и Корниловым. По сути, мы можем наблюдать в ретроспективе, как политические метания первого столкнулись с бесхитростной прямотой второго и в итоге привели к краху политического строя, да и всей страны.
Если говорить кратко, то попав между верховным главнокомандующим и советами, Керенский совершил все возможные ошибки, поставив во главу угла сохранение личной власти, а не выведение страны из кризиса. Не будь он настолько труслив и жаден, у России был бы шанс избежать Гражданской войны.
Деникин в подробностях описывает события августа, оперируя как документальными сведениями, так и давая личную оценку происходящему. Не могу сказать, что лично меня это как-то приблизило к более ясному пониманию событий, потому что и язык у Антона Ивановича довольно тяжелый и витиеватый, и сами события были таковы, что там черт ногу сломит.
Хаос, неразбериха, кто, за кого и какие цели преследует – с наскока не разберешься. Со дна повсплывала всякая муть, и получилось, что в этой стране каждый суслик в поле агроном, т.е. или имеет свою партию или примкнул одновременно к двум-трем порой противоборствующим силам, ради своей же сусличьей выгоды. Тут хочется забежать вперед и привести в пример чехо-словаков, потому что они – прекрасная иллюстрация того политического супа, в котором варилось в то время наше государство:

Уже в феврале, во время немецкого наступления на Украину, чехо-словаки, среди общего позорного бегства русских войск, будут вести ожесточенные бои против германцев и бывших своих союзников — украинцев на стороне большевиков. Потом они двинутся к бесконечному Сибирскому пути, выполняя фантастический план французского командования — переброски 50-ти тысячного корпуса на западноевропейский театр, отделенный от восточного девятью тысячами верст железнодорожного пути и океанами. Весною выступят с оружием в руках против своих недавних союзников — большевиков, предающих их немцам. Летом союзная политика повернет их обратно для образования фронта на Волге…
Добавить к этому какую-то нерешительность всех и везде (ну, кроме большевиков, естественно), вызванную скорее усталостью от войны и желанием уже поскорее вернуться домой и там отсидеться; неверием, что страна стоит на пороге катастрофы; неумением Корнилова внятно донести свою программу и еще множеством мелких факторов, которые в итоге слиплись в один большой ком, приведший сначала к аресту Корнилова, а затем к легендарному Кубанскому походу Добровольческой армии через зимнюю степь практически без еды и снаряжения.

Донской круг, принимая смелые решения, вместе с тем не оставлял надежд на соглашательство и послал депутацию к советским властям в Каменскую. Большевистский «командующий» Саблин ответил делегации с исчерпывающей ясностью: «казачество, как таковое, должно быть уничтожено, с его сословностью и привилегиями». Это заявление не усилило на круге решимости бороться; напротив, внесло уныние и подавленность.
Несмотря на то, что события известны, книга оказалась сложной для чтения. Деникин дает подробнейшее описание мельчайших событий, выстраивает логические связи между ними, упоминает широчайший круг лиц, что требует вдумчивого чтения и неплохой такой усидчивости, чтобы досконально разобраться что, откуда, куда и где, при этом, не погибнув в витиеватых кружевах деникинского слога.
Но кто осилит, найдет в «Очерках…» настоящий исторический бриллиант. Автор явно писал свою работу не для широких масс, а для тех, кто уже хорошо знаком с теми событиями, возможно, сам был очевидцем, и тех, кто отлично знаком с исторической канвой этих лет. Основной упор он делает на анализ событий, их логику (иногда сетуя на полное этой логики отсутствие) и, самое главное, последствия. Рассуждения его на удивление объективны, и он, например, не пытается выгородить того же Корнилова, списав неудачу мятежа лишь на внешние силы.
Кроме того, Деникин, не стесняясь, описывает эпизоды красного террора в отношении мирного населения, которые я тут приводить не буду просто в силу их невозможной осатанелой жестокости. Будьте к этому готовы.
Вместе с тем Деникин охватывает взглядом не только военно-политическую картину, но и ее духовный подтекст.

С винтовкой, с вещевым мешком через плечо, заключавшим скудные пожитки, шли они в длинной колонне, утопая в глубоком снегу… Уходили от темной ночи и духовного рабства в безвестные скитания…
— За синей птицей.
Пока есть жизнь, пока есть силы, не все потеряно. Увидят «светоч», слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе — те, кто пока еще не проснулись…
В этом был весь глубокий смысл Первого Кубанского похода. Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к тому явлению, в котором все — в области духа и творимого подвига. По привольным степям Дона и Кубани ходила Добровольческая армия — малая числом, оборванная, затравленная, окруженная — как символ гонимой России и русской государственности.
На всем необъятном просторе страны оставалось только одно место, где открыто развевался трехцветный национальный флаг это ставка Корнилова.
Заканчивается второй том событиями апреля 1918, т.е. полностью включает Кубанский поход, гибель Корнилова, Дроздовское выступление и приход немцев на Дон.
Читать далее
27
140
Аноним17 января 2012 г.
Второй том мемуаров можно условно разделить на две логические части - августовское выступление генерала Корнилова и действия Добровольческой армии от момента ее формирования до конца 1-го Кубанского похода.
Совсем немного места уделено Октябрьской революции - сказывается то, что в это время Деникин был в тюрьме за поддержку Корниловского выступления. Читая описание общего положения дел в стране и на фронте в те смутные времена, вообще диву даешься, как страна умудрилась не развалиться - ни боеспособной армии, ни экономики, ни органов правопорядка - сплошной раздрай.
Во второй части книги слегка поднапрягала иногда бросающаяся в глаза необъективность в отношении Красной армии - в каждой деревне они якобы неизменно устраивали кровавые расправы и насилие, тогда как Добровольческая армия, во многом состоявшая из тех же казаков, являла собой пример военного благородства (в том же "Тихом Доне" можно наблюдать иное).
Читать далее
10
305

Все рецензии

Цитаты

Аноним16 августа 2016 г.
Политическая арена оказалась много сложнее и много грязнее, чем поле битвы. Славного боевого генерала (Корнилова, - прим. И.) запутывали в ней.
==========
Поддержка русской общественности? Произошло нечто чудесное: русская общественность внезапно и бесследно сгинула.
==========
Милюков, быть может еще два, три видных деятеля упорно и настойчиво поддерживали в Петрограде необходимость примирения с Корниловым и коренной реорганизации Временного правительства. Кадетская группа в правительстве героически и беспомощно боролась за то же в самой среде его.
==========
Ночь на 30-е послужила решительным поворотным пунктом в ходе событий: генерал Алексеев, ради спасения жизни корниловцев, решился принять на свою седую голову бесчестие – стать начальником штаба у «главковерха» Керенского.
==========
Крымов оказался обманутым. Уйдя от Керенского, выстрелом из револьвера он смертельно ранил себя в грудь. Через несколько часов в Николаевском военном госпитале, под площадную брань и издевательства революционной демократии, в лице госпитальных фельдшеров и прислуги, срывавшей с раненого повязки, Крымов, приходивший изредка в сознание, умер.
==========
Победа Керенского – прелюдия большевизма (...) Керенский считает корниловское движение «прелюдией большевизма» (...) какой именно момент движения считать «прелюдией». Таким моментом была без сомнения победа Керенского.
==========
В Старом Быхов мы простились с нашими спасителями – юнкерами. Я не знаю ни имен их, ни судьбы: всех разметало по лицу земли, многих погубило русское безвременье. Но если кому-нибудь из уцелевших попадутся на глаза эти строки, пусть примет мой низкий поклон.
==========
он не вдавался в идеологию, а обсуждал только целесообразность.
==========
Не воздействовало: совдеп знал цену людям… с таким широким моральным диапазоном (о "перебежчиках" из "лагеря" в "лагерь", - прим. И.).
==========
Духонин – храбрый солдат и талантливый офицер генерального штаба принес им добровольно и бескорыстно свой труд, отказавшись от всякой борьбы в области военной политики и примирившись с ролью «технического советника» – той ролью, которую революционная демократия мечтала навязать всему командному составу. (...) он шел на такую роль заведомо рискуя своим добрым именем, впоследствии и жизнью, исключительно из-за желания спасти положение. Он видел в этом единственное и последнее средство.
==========
Куда уходить в случае нужды? Только на Дон. Вера в казачество была сильна по-прежнему;
==========
Украинская центральная рада приступила к организации суверенного учредительного собрания, требовала отдельного представительства на международной конференции, отменяла распоряжения главнокомандующего Юго-западным фронтом, формировала «вольное казачество» – не то опричнину, не то просто разбойные банды – угрожавшее окончательно затопить Юго-западный край.
==========
Государственная экспедиция допечатывала девятнадцатый миллиард кредитных рублей, (...) в то же время агитация против банков и в пользу конфискации капиталов приостановила вклады, нарушила кредитный оборот и вызвала хроническое состояние денежного голода.
==========
Немецкий бронированный кулак, благодаря взращенной в течении трех лет злобе и чувству мести, стал бы вновь огромной угрозой европейскому миру. И в особенности угрозой – если не бытию, то великодержавности Франции, которой с устранением России предстояло в будущем жуткое политическое одиночество.
==========
русский фронт все еще удерживал против себя 127 вражеских дивизий (Перед революцией против нашего фронта было 137 неприятельских дивизий.); в этом числе – 80 немецких, т. е. одну треть состава германской армии.
==========
Псков (штаб Черемисова) сталь явно на сторону большевиков: генерал Черемисов, предавая и своего благодетеля Керенского, и Временное правительство, еще 25-го приказал приостановить все перевозки войск к Петрограду, склоняя к этому и главнокомандующего Западным фронтом.
==========
В первые же дни после переворота Совет народных комиссаров издал ряд оглушительных декретов: предложение всем воюющим державам немедленного перемирия на всех фронтах и немедленного открытия переговоров о демократическом мире; о передаче всей земли в распоряжение волостных земельных комитетов; о рабочем контроле в промышленных заведениях; о «равенстве и суверенитете народов России… вплоть до отделения и образования самостоятельных государств;»
==========
Объявили о своем суверенитете Финляндия и Украина, об автономии – Эстония, Крым, Бессарабия, казачьи области, Закавказье, Сибирь…
==========
на практике картина получалась иная: Украина «аннексировала» уже Харьковскую, Екатеринославскую, Херсонскую, часть Таврической губерний; Дон вел тяжбу с Украиной о границах и из за пустого в сущности вопроса Екатерининской ж. дороги обе «высокий стороны» придвигали к «пограничным» пунктам гарнизоны
==========
В эти же дни, в середине ноября по всем железнодорожным линиям непрерывной вереницей потянулись эшелоны немецких войск с востока на запад.
==========
Союзные правительства через своих военных представителей протестовали перед Ставкой «против нарушения условий договора 23-го августа 1914 г.» и грозили, что «всякое нарушение договора со стороны России повлечет за собою самые тяжелые последствия».
==========
Падение фронта! Этот фатум тяготел над волей и мыслью всех военоначальников с самого начала революции. Он давал оправдание слабым и связывал руки сильным.
==========
Кажется, только один человек уже в августе не делал себе никаких иллюзий и не боялся нравственной ответственности – это Крымов…
==========
– Еще рано. Этим распоряжением я (Духонин, - прим. И.) подписал себе смертный приговор. (...) Духонин согласился, наконец, вручить казачьему представителю именные распоряжения о нашем переезде
==========
Но утром 19-го в тюрьму явился полковник генерального штаба Кусонский и доложил генералу Корнилову: – Через четыре часа Крыленко приедет в Могилев, который будет сдан Ставкой без боя. Генерал Духонин приказал вам доложить, что всем заключенным необходимо тотчас же покинуть Быхов.
==========
Духонин был и остался честным человеком. Он ясно отдавал себе отчет, в чем состоит долг воина перед лицом врага, стоящего за линией окопов, и был верен своем долгу. (...) Его оставили все: общеармейский комитет распустил себя 19-го и рассеялся; Верховный комиссар Станкевич уехал в Киев; генерал-квартирмейстер Дитерихс укрылся в Могилеве. (...) Благословив других на борьбу, сам остался. Изверился очевидно во всех, с кем шел.
– Я имел и имею тысячи возможностей скрыться. Но я этого не сделаю. Я знаю, что меня арестует Крыленко, а может быть меня даже расстреляют. Но это смерть солдатская.
И он погиб. На другой день толпа матросов – диких, озлобленных на глазах у «главковерха» Крыленко растерзала генерала Духонина и над трупом его жестоко надругалась.
==========
На квартире коменданта мы переоделись и резко изменили свой внешний облик. Лукомский стал великолепным «немецким колонистом», Марков – типичным солдатом, неподражаемо имитировавшим разнузданную манеру «сознательного товарища». Я обратился в «польского помещика». Только Романовский ограничился одной переменой генеральских погон на прапорщичьи.
==========
Лукомский решил ехать прямо на встречу Крыленковским эшелонам – через Могилев – Оршу – Смоленск в предположении, что там искать не будут. Полковник Кусонский на экстренном паровозе сейчас же продолжал свой путь далее в Киев, исполняя особое поручение, предложил взять с собою двух человек – больше не было места. Я отказался в пользу Романовского и Маркова. Простились. Остался один.
==========
Решил переждать в штабе польской дивизии. Начальник дивизии весьма любезен. Он получил распоряжение от Довбор-Мусницкого «сохранять нейтралитет», но препятствовать всяким насилиям советских войск и оказать содействие быховцам, если они обратятся за ним
==========
Со второго дня с большим вниманием слушали с Любоконским потрясающие сведения о бегстве Корнилова и Бьиховских генералов (...) Томительное ожидание. Рука в кармане сжимает крепче рукоятку револьвера, который, как оказалось впоследствии… не действовал. (...) Нет! гораздо легче, спокойнее, честнее встречать открыто смертельную опасность в бою, под рев снарядов, под свист пуль – страшную, но, вместе с тем, радостно волнующую, захватывающую своей реальной жутью и мистической тайной.
==========
Психология толпы не обнаруживала никакого стремления подняться до более высоких форм жизни; царило одно желание – захватить или уничтожить. Не подняться, а принизить до себя все, что так или иначе выделялось. Сплошная апология невежества.
==========
Поручик увидел меня. – Ваше лицо мне очень знакомо. Ваша летучка не была ли во 2-й дивизии в 16-м году?
2-ая дивизия действительно входила в состав моего корпуса на Румынском фронте. Я спешу отказаться и От дивизии, и от знакомства.
==========
– Нет, милый поручик, едем мы вовсе не в Тифлис, а в Новочеркасск; а во 2-й дивизии мы с вами действительно виделись и под Рымником вместе дрались. Прощайте, дай вам Бог счастья… – А-а! – он застыл от изумления.
==========
одно казалось несомненным и нагло кричало о себе на каждом шагу: Большевизм далеко еще не победил, но вся страна – во власти черни. И невидно или почти невидно сильного протеста или действительного сопротивления. Стихия захлестывает, а в ней бессильно барахтаются человеческие особи, не слившиеся с нею.
==========
Среди офицеров сохранялось приподнятое настроение, поддерживаемое обаянием Корнилова, верностью слову и, может быть, романтизмом всего предприятия: из Быхова на Дон, больше тысячи верст, в зимнюю стужу, среди множества преград и опасностей, с любимым вождем – это было похоже на красивую сказку…
==========
Но у всадников с каждым днем настроение падало, и скоро… сказка оборвалась; началась тяжелая проза жизни. (...) Офицеры попросили генерала Корнилова поговорить с всадниками. Генерал говорил им, что не хочет верить, что Текинцы предадут его большевикам.
– Я даю вам пять минуть на размышление; после чего, если вы все таки решите сдаваться, вы расстреляете сначала меня. Я предпочитаю быть расстрелянным вами, чем сдаться большевикам.
==========
На улицах города идет кровавый бой, в котором политическая дьявольская мельница отсеяла три течения: 1. корниловцы и несколько киевских военных училищ (Константиновское, Николаевское, Сергиевское) – на стороне не существующего уже Временного правительства; 2. украинцы совместно с большевиками, руководимые двумя характерными фигурами – генеральным секретарем Петлюрой и большевистским комиссаром Пятаковым; 3. чехи и донские казаки, сохраняющие «нейтралитет» и не желающие «идти против народа».
==========
И вот, после долгих мытарств к 19 декабря прибывает в Новочеркасск эшелон Корниловского полка, а к 1 января 1918 г. кружными путями в одиночку и группами собираются 50 офицеров и до 500 солдат. (...) Передо мною список этих офицеров: большая половина их, в том числе и доблестный командир полка, сложили свои головы на тернистом пути от Курска до Новороссийска и Крыма… Прочие – одни живы, других судьбы не знаю.
==========
– С Дона выдачи нет! Эта старинная формула исторической казачьей традиции, значительно, впрочем, поблекшая в дни революции, действовала все же на самолюбие казаков и служила единственным оправданием Каледину в его «попустительстве» по отношению к нежелательным пришельцам.
==========
В Макеевском районе объявлена «Донецкая социалистическая республика».
==========
упоминались имена двух кавалерийских начальников – только двух – конница в эту войну перестала быть «царицей поля сражения» – графа Келлера и Каледина, одинаково храбрых, но совершенно противоположных по характеру: один пылкий, увлекающийся, иногда безрассудно, другой спокойный и упорный. Оба не посылали, а водили в бой свои войска.
==========
Каледин не любил и не умел говорить красивых, возбуждающих слов. Но когда он раза два приехал к моим полкам посидел на утесе, обстреливаемом жестоким огнем, спокойно расспрашивая стрелков о ходе боя и интересуясь их действиями, этого было достаточно, чтобы возбудить их доверие и уважение.
==========
Русский патриот и Донской атаман!
==========
18 июня Донской круг постановил: «по праву древней обыкновенности избрания войсковых атамамов, нарушенному волею Петра I в лето 1709 и ныне восстановленному, избрали мы тебя нашим войсковым атаманом»… Каледин принял власть, «как тяжелый крест». Он говорил: – Я пришел на Дон с чистым именем воина, а уйду, быть может, с проклятиями…
==========
В этом двойственном бытии – трагедия жизни Каледина и разгадка его самоубийства.
==========
в центре новообразования, его столице – Киеве насчитывалось всего лишь 9 % населения, считающего своим родным языком украинский.
==========
клич – «Хай живе вильна Украина» совершенно не будил ни разума, ни чувства в сколько-нибудь широких кругах населения, отзываясь неестественной бутафорией.
==========
4-ый универсал дал немцам официальный предлог «признать» Украинскую республику, заключить с ней мир (27 января) и впоследствии приступить к фактической оккупации всего хлебородного юга России.
==========
Не признав власти комиссаров, мы принуждены были создать государственную власть здесь, к чему мы никогда раньше не стремились. Мы хотели лишь широкой автономии, но отнюдь не отделения от России.
==========
Осетины – наиболее культурный из горских народов
==========
В феврале представители сейма и главного кавказского командования ехали в Эрзерум для ведения переговоров о мире; но судьбы мира были предрешены одностороннею волею победителей. В Трапезунде делегация застала уже 37-ую турецкую дивизию Казим-бее, занявшую город с согласия «интернационального комитета», так как местные советские власти отчаялись окончательно силами двух грузившихся последовательно корпусов отразить хотя бы шайки турецких разбойников, грабивших прилежащий сильно укрепленный район и даже окраины Трапезунда. Турки вступали в город, встреченные советом рабочих и солдатских депутатов, почетным караулом и музыкой.
==========
положение, в котором оказалась зарождающаяся новая сила – Добровольческая армия. От Харькова и Воронежа шли советские войска, и Бронштейном (Троцким) принимались все меры, чтобы «в кратчайший срок стереть с лица земли контрреволюционный мятеж казачьих генералов и кадетской буржуазии»… На Волге – Царицын, давний оплот большевизма и Астрахань, после кровавой расправы с офицерством и буржуазией 24 января перешедшая в руки большевиков; далее на восток, – павший 17 января Оренбург. На Кавказе – мятущиеся инородцы и надвигающийся поток бывшей Кавказской армии. На Черном море – порты, запруженные враждебными нам солдатскими бандами и флот, поднявший красные флаги. Наконец, сама колыбель добровольчества – Тихий Дон, если не враждебный, то, во всяком случае, только только терпимо относящийся к непрошенным гостям.
==========
Часть офицерства оставалась еще на фронте, где офицерское звание было упразднено и где Крыленко доканчивал «демократизацию», проходившую, по словам его доклада Совету народных комиссаров «безболезненно, если не считать того, что в целом ряде частей стрелялись офицеры, которых назначали на должность кашеваров»…
==========
Невозможность производства мобилизации даже на Дону привела к таким поразительным результатами напор большевиков сдерживали несколько сот офицеров и детей – юнкеров, гимназистов, кадет, а панели и кафе Ростова и Новочеркасска были полны молодыми здоровыми офицерами, не поступавшими в армию.
==========
Брусилов переменил направление и, пользуясь остатком своего авторитета, запрещает выезд офицеров на Дон… Вероятно нет более тяжелого греха у старого полководца, потерявшего в тисках большевистского застенка свою честь и достоинство, чем тот, который он взял на свою душу, давая словом и примером оправдание сбившемуся офицерству, поступавшему на службу к врагам русского народа.
==========
Лично для меня было и осталось непререкаемым одно весьма важное положение, вытекавшее из психологии октябрьского переворота: Если бы в этот трагический момент нашей истории не нашлось среди русского народа людей, готовых восстать против безумия и преступления большевистской власти и принести свою кровь и жизнь за разрушаемую родину, – это был бы не народ, а навоз для удобрения беспредельных полей старого континента, обреченных на колонизацию пришельцев с Запада и Востока.
==========
Состояние казны давало возможность оплачивать добровольцев до крайности нищенскими окладами:
Офицеры / Солдаты
1917 г., ноябрь только паёк / только паёк
1917 г., декабрь 100 руб. / 30 руб.
1918 г., январь 150 руб. / 50 руб.
1918 г., февраль 270 руб. / 150 руб.
==========
В донских войсковых складах хранились огромные запасы, но мы не могли получить оттуда ничего иначе, как путем кражи или подкупа. И войска испытывали острую нужду решительно во всем: не хватало вооружения и боевых припасов, не было обоза, кухонь, теплых вещей, сапог… И не было достаточно денег, чтобы удовлетворить казачьи комитеты, распродававшие на сторону все, до совести включительно…
==========
Два орудия мы взяли в донском складе с разрешения комитета для отдания почестей на похоронах добровольческого офицера и «затеряли». Одну батарею купили у вернувшихся с фронта казаков-артиллеристов, послав к ним полковника Тимановскаго, который споил команду и уплатил ей около 5 тысяч рублей.
==========
Наконец, в начале января команда в составе около 40 офицеров и юнкеров была командирована в Екатеринодар за уступленными нам кубанским атаманом пушками. На узловой станции Тимашевской вагон с добровольцами окружили казаки местного кубанского полка и, когда после долгих споров добровольцы, не желая пролития крови, согласились сдать оружие с тем, что их пропустят в. Екатеринодар, казаки перецепили вагон и под сильным конвоем отправили его… в Новороссийск, сдав добропольцев военно-революционному комитету. Несколько человек на полном ходу выбросились из вагона и вернулись в Ростов, остальные томились почти восемь месяцев в Новороссийской тюрьме, в ожидании той участи, которая постигла там вскоре несчастных офицеров Варнавинского полка…
==========
Команда контр-миноносца «Керчь», совместно с советскими властями города, сняла с транспорта, отходившего от пристани с 491-м Варнавинским полком, выданных солдатами, после некоторого колебания, всех офицеров полка. В тот же день, 18 февраля, офицеры, помещенные на баржу, были раздеты, связаны, изувечены, изрублены, расстреляны, а затем сброшены в море. Через несколько месяцев трупы несчастных стали всплывать на поверхность воды…(...) По счастливой случайности артиллеристы остались целы и были выручены вступившими в Новороссийск в августе 1918 года частями Добровольческой армии.
==========
Отличительным знаком новой армии был нашиваемый на рукав угол из лент национальных цветов.
==========
Наконец Эльснер был честен, тогда как подлое время требовало, очевидно, и подлых приемов.
==========
Добровольческая армия чтит память многих первых своих командиров: Неженцев – влюбленный в Корнилова и в его идею до самопожертвования, пронесший ее нерушимо сквозь тысячи преград, бесстрашный, живший полком и для полка и сраженный пулей в минуту вдохновенного порыва, увлекая поколебавшиеся ряды Корниловцев в атаку…
==========
Вскоре стало известным, что большевики убивают всех добровольцев, захваченных ими, предавая перед этим бесчеловечные мучения. Сомнений в этом не было.(...) Это быль труп начальника станции, убитого большевиками, узнавшими, что его сыновья служат в Добровольческой армии. Отцу порубили руки и ноги, вскрыли брюшную полость и закопали еще живым в землю. По искривленным членам и окровавленным израненным пальцам видно было, какие усилия употреблял несчастный, чтобы выбраться из могилы. Здесь же были два его сына – офицеры, приехавшие из резерва, чтобы взять тело отца и отвезти его в Ростов.
==========
Большевики с самого начала определили характер гражданской войны: Истребление.
==========
Тем не менее, большевистское кольцо вокруг казачьих столиц все более сжималось, и к середине января все железнодорожные пути к ним были отрезаны.
==========
«Честь» находилась в такой зависимости от «интересов», что после 19 февраля она приобретала иное внутреннее содержание, чем до 19-го…
==========
Уже в феврале, во время немецкого наступления на Украину, чехо-словаки, среди общего позорного бегства русских войск, будут вести ожесточенные бои против германцев и бывших своих союзников – украинцев на стороне большевиков. Потом они двинутся к бесконечному Сибирскому пути, выполняя фантастический план французского командования – переброски 50-ти тысячного корпуса на западно-европейский театр, отделенный от восточного девятью тысячами верст железнодорожного пути и океанами.
==========
А между тем обоюдная государственная польза требовала от союзников не самопожертвования – этот банальный с точки зрения Европы альтруизм был похоронен давно на полях восточной Пруссии и Галиции в русских братских могилах; она требовала некоторой жертвы. Конъюнктура безнадежная.
==========
Собрав, что было возможно, начальник училища, полковник Мостенко, выступил на соединение с Кутеповым. Юнкера, пробиваясь по улицам под сильным обстрелом, понесли вновь тяжелые потери; раненый Мостенко, которого пытались вынести, приказал бросить себя и застрелился; только небольшая часть юнкеров пробилась к станции Марцево на соединение с добровольческими войсками.
==========
Чернецов легко взял Зверево – Лихую – Каменскую, но 20-го в бою с Голубовым попал в плен. На другой день Подтелков после диких надругательств, зверски зарубил Чернецова. Со смертью Чернецова как будто ушла душа от всего дела обороны Дона. Все окончательно разваливалось.
==========
предлагаю сложить свои полномочия и передать власть в другие руки. Свои полномочия войскового атамана я с себя слагаю. И во время обсуждения вопроса добавил:
– Господа, короче говорите. Время не ждет. Ведь от болтовни Россия погибла (...)
В тот же день генерал Каледин выстрелом в сердце покончил жизнь.
==========
Шли мерно, стройно. Как они одеты! Офицерские шинели, штатские пальто, гимназических фуражки; в сапогах, валенках, опорках… Ничего – под нищенским покровом живая душа. В этом – все.
==========
Корнилов приступил к реорганизации Добровольческой армии, насчитывавшей всего около 4 тысяч бойцов (...) По правде говоря, из трехсоттысячного офицерского корпуса я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь.
==========
Меня Корнилов назначил «помощником командующего армией». Функции довольно неопределенные, идея жуткая – преемственность.
==========
Помню, как в конце мая в бою под Гуляй-Борисовкой – цепи полковника Кутепова, мой штаб и конвой подверглись жестокому, артиллерийскому огню, направленному очевидно весьма искусной рукой. (...) Через месяц при взятии Тихорецкой был захвачен в плен капитан – командир этой батареи.
– Взяли насильно… хотел в Добровольческую армию… не удалось. Когда кто-то неожиданно напомнил капитану его блестящую стрельбу под Гуляй-Борисовкой, у него сорвался вероятно искренний ответ:
– Профессиональная привычка…
Итак, инертность, слабоволие, беспринципность, семья, «профессиональная привычка» создавали понемногу прочные офицерские кадры Красной армии, подымавшие на добровольцев братоубийственную руку.
==========
Среди офицеров разговор: – Ну и дерутся же сегодня большевики!.. – Ничего удивительного – ведь русские… Разговор оборвался. Брошенная случайно фраза задела больные струны…
==========
Одного только не решались сделать – отнять у раненых оружие; возможность распорядиться своею жизнью в последний роковой момент – была неотъемлемым правом добровольцев…
==========
Никогда не подчеркивал своей большой работы и не переносил на других ошибки, не им сделанные (Романовский, - прим. И.).
==========
– Нашли сухари и рис. Что же прикажете бросить и не варить каши? Никто не возразил. Тяжелая обстановка гражданской войны вступала в непримиримые противоречия с общественной моралью.
==========
Сошел с холма, перебежал в овраг и поднял цепи. – Корниловцы, вперед! Голос застрял в горле. Ударила в голову пуля. Он упал. Потом поднялся, сделал несколько шагов и повалился опять, убитый наповал второй пулей. Не стало Митрофана Осиповича Неженцева!
==========
Когда Корнилову доложили о смерти Неженцева, он закрыл лицо руками и долго молчал. Был угрюм и задумчив; ни разу с тех пор шутка не срывалась с его уст, никто не видел больше его улыбки. Не раз он неожиданно прерывал разговор с новым человеком: – Вы знаете, Неженцев убит, какая тяжелая потеря… И на минуту замолчит, нервно потирая лоб своим характерным жестом.
==========
Когда к ферме подвезли на повозке тело Неженцева, Корнилов склонился над ним, долго с глубокой тоской смотрел в лицо того, кто отдал за него свою жизнь, потом перекрестил и поцеловал его, прощаясь, как с любимым сыном…
==========
близкие к Маркову, рассказывали потом, что, вернувшись в свой штаб, он сказал: – Наденьте чистое белье, у кого есть. Будем штурмовать Екатеринодар. Екатеринодара не возьмем, а если и возьмем, то погибнем.
==========
Могилу сравняли с землей; сняли план места погребения в трех экземплярах и распределили между тремя лицами. Невдалеке от Корнилова был похоронен молодой друг и любимец его – Неженцев.
==========
Вечная память Лавру Георгиевичу Корнилову – нашему незабвенному Вождю и лучшему гражданину Родины. Мир праху его! В командование армией вступить генералу Деникину»
==========
Бронированный поезд. Медленно, с закрытыми огнями, надвигается на нас; (...) Марков с нагайкой в руке бросился к паровозу. – Поезд стой! Раздавишь с. с. Разве не видишь что свои?.! Поезд остановился. И пока ошалевший машинист пришел в себя, Марков выхватил у кого-то из стрелков ручную гранату и бросил ее в машину. Мгновенно из всех вагонов открыли по нас сильнейший огонь из ружей и пулеметов. (...) Миончинский продвинул к углу будки орудие и под градом пуль почти в упор навел его по поезду. – Отходи в сторону от поезда, ложись! – раздается громкий голос Маркова. Грянул выстрел, граната ударила в паровоз, и он с треском повалился передней частью на полотно. (...) Скоро все кончилось. Слышался еще только треск горящих патронов. Горячо обнимаю виновника этого беспримерного дела.
==========
неожиданно в семи верстах к западу от Новочеркасска, у Каменного Брода, появился Офицерский отряд полковника Дроздовского, силою до 1000 бойцов, который и решил участь боя. Это была новая героическая сказка на темном фоне русской смуты: два месяца из Румынии, от Ясс до Новочеркасска, более тысячи верст отряд этот шел с боями на соединение с Добровольческой армией.
==========
Инициатива пришла снизу. Полковник Михаил Гордеевич Дроздовский, бывший командующий 14-й пех. дивизией, после настойчивых просьб в начале декабря получил разрешение Щербачева формировать добровольческие части. Храбрый, решительный, упорный человек, большой патриот, Дроздовский взялся лихорадочно за дело, и скоро в окрестностях Ясс (местечко Соколы) он начал собирать добровольцев, преимущественно офицеров, и накапливать военное имущество.
==========
В результате из всего огромного численно Румынского фронта к концу февраля собралось в районе Ясс (1-я бригада полк. Дроздовского) около 900 добровольцев, в районе Кишинева (2-я бриг. ген. – лейт. Белозора) около 800. Одесса, в которой насчитывалось до 15 тысяч офицеров, эта – «прекрасная Ниневия, где все продается и все покупается» – не откликнулась вовсе…
==========
27 января Украина заключила мир с Германией. Румыния увидела себя окончательно покинутой и в свою очередь приступила к сепаратным переговорам с центральными державами.
==========
Впереди более тысячи верст пути, две серьезные водные преграды (Буг и Днепр), весенние разливы, край, взбаламученный до дна. А наперерез, непрерывно двигающиеся от Бирзулы к Одессе и к востоку, по приглашению Украинской рады, австро-германские эшелоны. (...) Состав бригады Дроздовского: 667 офицеров. 370 солдат, 14 врачей, священников, чиновников; 12 сестер милосердия
==========
Однажды, когда колонна Дроздовцев пересекала железную дорогу между Бирзулой и Жмеринкой, в нее врезался эшелон австрийцев. К изумлению добровольцев австрийские офицеры приветствовали их отданием чести и криками: – Счастливого пути!
==========
они увидели с изумлением, многие с горьким разочарованием, марширующие по улицам колонны… людей в касках. То вступала в Ростов головная дивизия 1-го германского корпуса.
==========
сохранять ли немцы в отношении Добровольческой армии нейтралитет, пойдут ли на нас войною или предоставят нам меряться силами с большевиками только для того, чтобы с холодным, веским расчетом на костях и крови русских построить себе свободный путь к морю, хлебу и нефти.
==========
Будущее темно. Но наказ, данный мною генералу Кислякову, совершенно ясен: – Ни в какие сношения с командованием враждебной России державы не вступать.
==========
Первый кубанский поход – Анабазис Добровольческой армии – окончен. Армия выступила 9 февраля и вернулась 30 апреля, пробыв в походе 80 дней. Прошла по основному маршруту 1050 верст. Из 80 дней – 44 дня вела бои. Вышла в составе 4 тысяч, вернулась в составе 5 тысяч, пополненная кубанцами. Начала поход с 600–700 снарядами, имея по 150–200 патронов на человека; вернулась почти с тем же: все снабжение для ведения войны добывалось ценою крови. В кубанских степях оставила могилы вождя и до 400 начальников и воинов; вывезла более полутор тысяч раненых
==========
Два с половиной года длилась еще их борьба. И тех немногих, кто уцелел в ней, судьба разметала по свету: одни – в рядах полков, нашедших приют в славянских землях, другие – за колючей проволокой лагерей – тюрем, воздвигнутых недавними союзниками, третьи – голодные и бесприютные – в грязных ночлежках городов старого и нового света. И все на чужбине, все «без Родины»…
==========
Читать далее
4
1,1K