Леонид Леонов. Собрание сочинений в десяти томах. Том 3

Иные думают про нас, что мы с тобой — лишние мечтатели, а мы-то как раз и знаем о жизни лучше всех: запах её и вкус. И знаешь, несмотря нагорчение и слякоть, она лакомая, выгодная: вкусив, умираешь от неё незаметно.

Метельные вьюнцы шныряли и пели в щелях и водостоках, и отправлявшийся на работу в низок Фирсов даже подивился в новой записной книжке отдельной строкой – «как это не лопнут щёки у ветра!».

– Я тогда и поняла, что и люди так же... тысячу веков летят во тьме, скорчась в этакие... ну, беспамятные камни, а достигнув земных пределов, начинают светиться, сгорать, плавиться, и так – весь путь земной, пока не скроются во тьме до будущего раза. А пепелок их падает вниз, свой у каждого.

Опять же – оно и деньги-то хранить на теле жутко, а счастьем владеть ещё страшней... поминутно трястись со страху: не потерять бы! Но только... разве надежда лучше счастья, Федор Федорыч?

Думаешь, железный ты, раз тебе не больно, не холодно, не совестно, а это только всего и означает, что скотина ты, бесчувственная и опасная...

Ему лучше многих известно было священное, на практике проверенное право охваченной поклонением толпы на растерзание кумира, преступившего любой параграф в нравственном кодексе святости.

Бог и счастье, как и звёзды, куда понятней и видней со дна жизни.

А ну, схлопочи на семь лет мандат Машлыкину, чтоб всё ему на свете можно было и без возражений ничьих, и он тебе сюда его, на стол, теплёнькое кинет, счастье человечества!

– Как же мне не влюбиться?.. Во-первых, он гений, сам Фирсов его отмечает... только не шлифованный пока. А во-вторых, он чулки мне фильдеперсовые подарил.