Атлант расправил плечи (комплект из 3 книг)

В кaждом вoпросе есть две стoроны: oдна истинa, другaя зaблуждение, но серединa всегдa предстaвляет собой злo. Челoвек, котoрый зaблуждается, сохрaняет кaкое-то почтение к истинe, пусть хoтя бы принимaя нa себя ответственнoсть выборa. Но челoвек пoсередине – мoшенник, котoрый зaтемняет истину, дaбы делaть вид, что не существуeт никaкого выборa и никaких ценностeй. Он не хoчет принимaть учaстия ни в какoй битве, нo хочет нaжиться нa крови нeвинных или попoлзти на брюхе к виновнoму, который отпрaвляет прaвосудие, посылая и грaбителя, и огрaбленного в тюрьму, рaзрешает конфликты, прикaзывая мыслитeлю и дурaку сойтись на пoлпути. В любoм компрoмиссе между едoй и ядом выигрaть может толькo смерть. В любoм компрoмиссе между дoбром и злом толькo зло может получить выгoду. В тaком переливaнии крови, котoрое лишaет сил добрo, чтобы питaть зло, пошедший нa компромисс предстaвляет собой резинoвую трубку.

Если ты говоришь красавице, что она прекрасна, что ты ей даешь? Это всего лишь факт, и констатация его тебе ничего не стоит. Но когда ты превозносишь красоту дурнушки, то приносишь ей жертву, низводя понятие красоты. Любить женщину за добродетель бессмысленно. Она заслуживает поклонение, и оно - плата, а не дар. Но истинный дар бывает, когда женщину любят за пороки, когда любовь не заслужена ею. Любить ее за пороки значит презирать ради нее всякую добродетель - и в этом истинное проявление любви, потому что в жертву приносятся твоя совесть, разум, честность и твое бесценное самоуважение.

Он внезапно понял, что за движущая сила управляла им всю жизнь. Ни его одинокая душа, ни любовь к другим, ни сознание собственного долга, ни все те лживые объяснения, которыми он поддерживал самоуважение, — этой движущей силой была страсть к уничтожению всего живого ради всего неживого. Его раздирало неистовое стремление бросить вызов реальности, разрушить все живые ценности, чтобы доказать самому себе, что он может существовать, попирая реальность, и что он никогда не будет связан никакими неизменными, непреложными фактами.

Секунду назад он чувствовал, что ненавидит Галта больше всех людей, и его ненависть служила доказательством, что Галт несет с собой зло; ему даже не нужно было определять, в чем состоит это зло, он хотел сокрушить Галта ради собственного спасения. Теперь он знал, что желал сокрушить Галта даже ценой собственной жизни, знал, что никогда по-настоящему не хотел жить, знал, что хотел испытать, а затем сломить величие Галта, — он сам признавал это величие, величие как единственную мерку человека, который управлял реальностью, как никто другой.

В ту самую секунду, когда он, Джеймс Таггарт, оказался перед выбором: принять реальность или умереть, он интуитивно выбрал смерть; смерть он предпочел подчинению тому миру, для которого Галт был ярким солнцем. В лице Галта он пытался — и теперь он это знал — сокрушить все живое.

Это знание отражалось в сознании Джеймса не посредством слов, потому что все его знание состояло из эмоций; и сейчас им руководили эмоции, эмоции и видение, которое он не в силах был отогнать. Он уже не мог взывать к туманной невыразительности привычных слов, чтобы скрыть видения тех глухих закоулков мысли, которые он всегда заставлял себя не видеть; а сейчас он отчетливо видел в каждом тупике свою ненависть к подлинной жизни; он видел лицо Шеррил Таггарт, которая была так полна радостного желания существовать, — и именно это желание он всегда хотел сокрушить; он видел собственное лицо — лицо убийцы, которого все должны справедливо ненавидеть; убийцы, который разрушал ценности лишь потому, что это ценности, который убивал, чтобы скрыть свое собственное неискупимое зло.