Отель «Нью-Гэмпшир»

Трагикомическая сага от знаменитого автора "Мира глазами Гарпа" и "Молитвы об Оуэне Мини", "Правил виноделов" и "Четвертой руки", широкомасштабный бурлеск, сходный по размаху с "Бойней номер пять" Курта Воннегута или "Уловкой-22" Джозефа Хеллера. Вы узнаете, что общего между медведем-мотоциклистом и чучелом лабрадора, терроризмом и порнографией, американской глубинкой пятидесятых годов и Веной шестидесятых, а слепой старик Фрейд с бейсбольной битой укажет вам путь в лабиринте страстей...

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,0

2,2K оценок

5
43%
4
34%
3
16%
2
4%
1
2%

Ваша оценка

Прочитали 2419Хотят прочитать 4598

Рецензии

Аноним15 декабря 2012 г.
You can check out any time you like
But you can never leave!

The Eagles, "Hotel California"
Наверное, Ирвинг прав. Потому что я тоже думал когда-то, что всё у меня обязательно будет хорошо и славно, и будет любовь, и будет счастье, и смысл тоже будет, и будет всё-всё-всё вообще. Наверное, все так думали. А потом - бац! - и ты уже взрослый, и жизнь начинает разгоняться вниз, и ты понимаешь, что жизнь твоя стала каким-то чёртовым отелем. Где постоянно снуют какие-то странные и не очень симпатичные люди, а родные и дорогие уходят и не возвращаются, и всё привинчено к полу, и ты не радушный хозяин, а какой-то жалкий забитый постоялец из углового номера, а где-то в ванной с тошнотворно-надсадным булькающим звуком всплывает Грустец.
Ты пробовал травить его, поджигал и вот теперь утопил, а он, каналья, не тонет, прямо Распутин какой-то. И остаётся только сидеть и печально удивляться тому, что жизнь внезапно стала какой-то чужой, а забавная семейная сага - безумным постмодернистским макабром в отрыве от реальности, и не вернуться назад. Ирвинг, жопа с ручкой, ты что такое творишь, а? Я хотел почитать про милых фриков и медведя на мотоцикле, зачем ты так, а?
И что делать - я топил, а он не тонет. Или идти тихонько сквозь годы по обшарпанному гостиничному коридору, захлопывая за собой двери и не оглядываясь назад, или вот, пожалуйста, окно. Так или иначе, в конце коридора всё равно окно, так не проще ли сразу? Потому что ты, например, карлик, или совсем не умеешь целоваться, или мышиный король. Потому что-то где-то четыреста шестьдесят четыре, а ты так и не начал считать, и не знаешь, как сказать, что любишь, потому что:
- ты гей - таксидермист
ты влюблён в собственную сестру
ты старая дева со штангой
ты слишком умный, но очень грустный медведь
ты девочка - радикал с кучей мусора в голове
ты бездарность по сравнению со Скоттом Фицджеральдом
тебя изнасиловали в детстве
Грустец не тонет.
Ирвинг, мать твою, что ты такое курил, а? Зачем ты с ними так? Зачем ты так со мной, а? Они ведь не заслужили и не виноваты, да и я, наверное, тоже. Слишком много крови и schlagobers, и боги, как же талантливо.
И вот твоя неосуществлённая любовь разрастается, как раковая опухоль, и ты кричишь, и плачешь, и бьёшься в агонии, и во всём великом и могучем не хватает слов. Weltschmerz, ощетинился своими жесткими согласными и сидит, смотрит. Слово - надгробие, слово - приговор. Любовь камнем лежит на сердце, на живую нитку привязанная, и тоже не тонет, хоть и такая невыносимо-тяжёлая, а так хотелось бы утонуть, но любовь не тонет и вместе с ней сердце. И где-то поблизости так и маячит окно и в нём бессердечные тела Габсбургов, и так не хочется к ним лежать под weltschmerz и слушать безумные оперы Доницетти. И ты уже не понимашь, где кончается любовь, а где начинается Грустец. Если религия - просто очередная разновидность таксидермии, то любовь определённо подвид Грустеца, особенно пакостный и непотопляемый. И остаётся только учиться говорить самому и плавать, тоже самому, раз уж такая штука. И хорошо бы украсить отель к Рождеству, раз уж всё же. И непременно жить дальше и верить, и не сдаваться. И найти свою любовь, и потом уже не отпускать, хоть это и так трудно, что совершенно точно понадобится медведь, здоровенный, как эйфелева башня, и умный как четыреста шестьдесят четыре Эйнштейна. И верьте Фрейдам, обоим, и не расставайтесь с бейсбольной битой, потому что мало ли, и обязательно запоминайте сны, а лучше записывайте в тетрадочку. И самое-самое главное, умоляю вас...
...проходите мимо открытых окон.
Читать далее
222
3,7K
Аноним3 декабря 2012 г.
Дорогой Джон!
Ты, конечно, извращенец, но я тебя обожаю!
Любовь эта граничит с мазохизмом, боль и наслаждение на каждой странице. С моим сердцем ты обращаешься с деликатностью ножа для колки льда. Измочалишь его в мелкую крошку, заставляя сначала привязаться к твоим героям, а после изощренно их истребив. Подчеркиваю – изощренно. Убийственная фантазия. Убийственные книги.
Не икалось ли тебе на прошлой неделе? Я побывала с визитом у семьи Берри. Милейшие люди. Главная их беда в том, что они попали к такому кровожадному богу как ты. Как только я заселилась в отель «Нью-Гэмпшир» №1, я собрала маленький чемоданчик и отправила свою логику в отпуск. Здесь она мне не пригодится. Она слишком стандартна для этого места. К твоим героям, дорогой Джон, нельзя подходить с обычным мерилом.
А вот Берри держатся молодцом, несмотря на весь тот ад, который ты на них вывалил.
Это не семейная сага, это семейная анатомия. Ты срываешь все покровы с маниакальностью эксгибициониста.
Всё началось с того, что Вин Берри купил старого медведя, мотоцикл, родил пятерых детей и купил старое здание женской семинарии, чтобы перестроить его в отель. Какой простор для твоих фирменных пыток!

...так вот мы приближались к Рождеству: размышляя о росте, подслушивая любовь, отказываясь от ванн, подбирая подходящую позу для мертвой собаки, бегая, отжимая тяжести и надеясь на дождь.
На самом деле эта фраза неимоверно точно характеризует всё твоё творчество. В этих строках ты весь. В твоих романах будничное так естественно переплетается с патологией, извращениями и насилием, они так неотъемлемы друг от друга, что вскоре и сам перестаешь различать, а где, собственно, грань.

"Если вы хотите легкой жизни, сказал старый Троцкий, - вы ошиблись столетием".

Если вы хотите легкой книги, сказала я, - вы ошиблись автором.
Ты же все жилы вытянешь. А потом приласкаешь языком по ранам (ох уж этот мне язык, знаток всех эрогенных зон чеканутого читателя), излечишь, успокоишь и всё лишь для того, чтобы опять порвать душу в клочья. Жестокий и щедрый демиург.
Дорогой Джон! Ты – болезнь. И в моем случае уже хроническая.
Каждый твой роман как ожог! Больно же!
Пиши еще, умоляю!
Читать далее
165
2K
Аноним8 октября 2025 г.
Ты должен стать одержимым и не растерять одержимости
Трагикомедия и абсурд, празднично завёрнутые в полотно реальных жизней, – сатирическое комбо, однозначно увлекающее читателя в мир необузданных фантазий и дерзких желаний за гранью добра и зла. Повествование местами настолько сюрреалистично, что не понимаешь, как же так получилось у Ирвинга настолько органично вписать его в сюжетную канву, не превращая её в некое подобие вычурного гротеска.
Чем дальше углубляешься в сюжет, тем ближе тебе становятся жизненные перепитии семьи Берри. Сначала мы знакомимся с Мэри и Винслоу, когда они только полюбили друг друга один раз и навсегда в отеле «Арбутнот-что-на-море» в штате Мэн, куда приехали девятнадцатилетними на летнюю подработку. Там же мы узнаём и эксцентричного Фрейда (и это совсем не тот Фрейд, о котором вы могли подумать). Решив в одночасье покончить с артистической карьерой в Америке, он благословил своих юных друзей на брак, оставил им в наследство мотоцикл "Индиан" 1937-го года выпуска, за двести долларов продал своего ручного медведя по кличке Штат Мэн и укатил в Европу. Не менее уникальный персонаж – Роберт Берри, отец Винслоу, по кличке Айова Боб. Убеждённый сторонник физической активности, футбольный тренер и вечный оптимист, он является как бы стержнем семейства, являя собой кладезь простой житейской мудрости и не всегда соответствующих его возрасту идей.
Много событий произойдёт с семьёй Берри на страницах этого романа. Появятся пятеро детей, каждый из которых – уникальный мир, гармонично переданный искусным пером Ирвинга; медведь поменяет кличку; задорный лабрадор, жертва семейной любви и усилий юного таксидермиста, навеки превратится в пророческого Грустеца; авиакатастрофа окажется неизбежной; брат полюбит сестру; а разрушенная войной Вена окажется унылым пристанищем на семь лет. И только незыблемый фон отеля "Нью-Гэмпшир" в любой его ипостаси будет сопровождать наших героев на протяжении их жизней.
Это было смешно. Это было грустно. Это было трогательно, и в то же время местами сомнительно в плане общепринятой морали. Но роман действительно мощный и если вас не отталкивают медведи на мотоциклах, карлики, инцесты, аборты, проститутки и террористы, то вам сюда.
Читать далее
160
10,6K

Все рецензии

Цитаты

Аноним5 октября 2016 г.
— Под гору? — говорил Фрэнк. — Ну, это-то безусловно, что бы там ни. Если бы не порнография, так что-нибудь другое. Дело в том, что нам предписано катиться вниз. Ты видел что-нибудь, что катилось бы вверх? Что именно толкает вещи под гору, несущественно, — говорил Фрэнк со своей раздражающей бесцеремонностью. — Посмотри на это следующим образом, — внушал мне Фрэнк. — Почему кажется, что проходит половина жизни, пока ты выйдешь из этого вшивого подросткового возраста? Почему детство кажется вечностью, когда ты сам ребенок? Почему ты думаешь, что это занимает три четверти всего путешествия? А вот когда оно кончится, когда ребенок вырастет и внезапно окажется лицом к лицу с фактами… ну, — сказал мне Фрэнк совсем недавно, — сам знаешь эту историю. Когда мы были в том первом отеле «Нью-Гэмпшир», нам казалось, что наши тринадцать, четырнадцать и пятнадцать лет будут тянуться вечность. Сраную вечность, как сказала бы Фрэнни. Но как только мы покинули первый отель «Нью-Гэмпшир», — сказал Фрэнк, — наша жизнь побежала в два раза быстрее. Вот так оно и происходит, — утверждал Фрэнк. — Половину жизни тебе пятнадцать. А затем в один прекрасный день тебе вдруг взял и стукнул двадцатник; оглянуться не успел — вот и тридцатник. И потом уже годы свистят мимо, как уикенд в хорошей компании. Не успеешь осознать, в чем дело, как начинаешь мечтать, чтобы тебе снова было пятнадцать… Падение? — говорил Фрэнк. — Это наверх подниматься долго, к четырнадцати годам, к пятнадцати, к шестнадцати. А оттуда, — скажет Фрэнк, — конечно, только вниз. И каждый знает, что спускаться намного быстрее, чем подниматься. До четырнадцати, пятнадцати, шестнадцати ты движешься вверх, а потом вниз. Вниз как вода, — скажет Фрэнк, — вниз как песок, — скажет он.
Читать далее
52
192
Аноним22 февраля 2015 г.
Как только ты начинаешь считать себя незабываемым, сразу же находится кто-то, кто не может припомнить, что вообще с тобой встречался.
43
2,6K
Аноним9 сентября 2011 г.
Я особенно наслаждался, читая по вечерам отцу вслух; читать кому-нибудь вслух - это одно из величайших удовольствий в жизни.
41
1,6K