The Hero with a Thousand Faces

Трагедия — это разрушение формы и нашей привязанности к формам; комедия — дикая и беззаботная, неистощимая радость непобедимой жизни. Таким образом, трагедия и комедия являются выражениями единой мифологической темы и опыта, который включает и то, и другое, будучи скрепляем ими: это нисхождение и восхождение (kathodos и anodos), которые вместе составляют общее откровение жизни и которые индивид должен знать и любить, чтобы пройти очищение (катарсис — очищение) от заразы греха (неповиновения божественной воле) и смерти (отождествления с тленной формой).

(...) вполне может быть, что высокий уровень невротических расстройств в наше время обусловлен упадком институций — носителей такой действенной духовной помощи. Мы остаемся привязаны к неизгнанным образам нашего детства и потому оказываемся не готовы к необходимому переходу в зрелость. В Соединенных Штатах существует даже тенденция к совершенно противоположному, цель заключается не в том, чтобы взрослеть, а в сохранении вечной юности; не в отдалении с наступлением зрелости от Матери, а в том, чтобы оставаться верным ей. И поэтому в то время как мужья, став юристами, коммерсантами или руководителями, как того желали их родители, поклоняются своим мальчишеским святыням, их жены даже после четырнадцати лет замужества, родив и воспитав прекрасных детей, все еще ищут любви, которая может прийти к ним только с кентаврами, силенами, сатирами и другими похотливыми демонами из свиты Пана, либо, как в наших популярных, глазированных ванилью храмах сладострастия — под личиной последних героев экрана.

В конце концов должен был прийти психоаналитик, чтобы снова утвердить испытанную мудрость древних, дальновидных доктрин, облаченных в маски плящущих целителей и колдунов, свершающих обрезание; вследствие чего мы обнаруживаем, (...) что неподвластный времени символизм инициации спонтанно создается самим пациентом в момент поворота к исцелению.

Чудо заключается в том, что та особая действенность, что затрагивает и воодушевляет наши глубочайшие творческие центры, кроется в самой незатейливой волшебной сказке, рассказываемой перед сном, подобно тому, как аромат океана содержится в крошечной его капле, а вся загадка жизни — в яйце блохи. Символы мифологии не являются искусственно создаваемыми; их невозможно направлять, изобрести или временно подавить. Они представляют собой спонтанные проявления души, и каждое такое проявление несет в себе в неповрежденном виде зачаток власти своего источника.

Вырванная из рук врага неограниченная власть, отвоеванная у кровожадного чудовища свобода, жизненная энергия, освобожденная из сетей тирана, – вот что символизирует женщина. Она становится наградой в бесчисленных победоносных сражениях с драконом, невестой, похищаемой у ревностно оберегающего ее отца, девственницей, спасенной от нечестивого любовника. Это «вторая половина» самого героя, ибо «каждый из них представляет обоих», и если герой правит миром, то она и есть этот мир, а если он воин, то она – его слава. В ней воплощается его судьба, которую он должен освободить от сковывающих ее обстоятельств. Но если он не ведает о своей судьбе или сбивается с пути под влиянием ложных представлений, как он старайся – препятствий на пути ему не преодолеть.