
Знаменитые на весь мир писатели, не имеющие высшего образования
jump-jump
- 297 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Ну что, хотите повесть о сумасшествии, которое пытаются прикрыть «особым зрением», «ясновиденьем» и прочим, от чего шарахается любой нормальный человек? «Поворот винта» (какое ироничное название!) как раз об этом. Жуткая повесть о спятившем человеке, который убеждает окружающих в своей нормальности.
Генри Джеймс умел таскать своего читателя за нос. Поначалу можно принять его творение за типичную готическую историю с приведениями, которые хотят навредить, из отчаяния, живым. Но позже, как начинаешь присматриваться к главной героине и ее окружению, задумываешься: а насколько адекватна эта женщина? За «призрачной» вуалью можно рассмотреть интересные психологические моменты, разные детали, что делают «Поворот винта» глубже, не только рассказом о мистических явлениях.
Отчасти «Поворот винта» похож на «Джейн Эйр» (а позже кое-что у «…Винта» позаимствует «Ребекка»). Главная героиня, имя которой читатель так и не узнает, решает пойти в гувернантки к аристократическим детям. Ее наниматель – состоятельный мужчина, очень обаятельный; он располагает к себе героиню. У него на попечении двое племянников – мальчик и девочка, – и он держит их в загородном доме, а сам проживает в Лондоне. Главное условие опекуна: «Пожалуйста, делайте с детьми, что пожелаете, устраивайте их жизнь, как хотите… но только не трогайте меня, дайте мне вести холостяцкую жизнь, не вспоминая о племянниках». Ни при каких обстоятельствах гувернантка не должна его беспокоить. Пожар, несчастный случай, стихийное бедствие – не имеет значения. Все проблемы она должна решать самостоятельно.
Героиня, скорее из симпатии к нанимателю, соглашается и отправляется в особняк. Там она становится самым главным человеком, даже экономку она подчиняет своей воле. Заниматься она должна старшим мальчиком Майлсом и младшенькой Флорой. Поначалу дети кажутся ей совершенными. Она почти обожествляет своих воспитанников (что уже наводит на мысли об ее… странностях): «Ах, они бесподобны, необыкновенно красивы, а как воспитаны, как кротки!» Она решительно отказывает детям в недостатках. Они идеальны – и все тут.
Но скоро дети начинают ее разочаровывать. Внезапно они хотят пошалить, могут сотворить глупость, выкинуть нелепую штуку. Что же с них возьмешь – они живые, у Майлса так и вовсе переходный возраст, и ему особенно не нравится, что на него смотрят, как на совершенную куклу. Гувернантка же начинает видеть призраков – умерших воспитателей детей, – которые, по слухам, были отвратительными людьми. По сути, она отказывает своим воспитанникам в собственной воле; она безусловно, абсолютно уверена, что дети становятся «хуже» не из-за естественного взросления, а из-за влияния аморальных «призраков». А что нужно делать, если ваших детей одолевают «бесы»?..
Несчастье главной героини в том, что она не хочет смотреть на детей, как на самостоятельных личностей. Она страшится изменений в них. Более всего она желает заморозить в своих воспитанниках их невинность, детское восприятие жизни. Дети понимают, что она хочет от них (быть хорошими), но психологическое давление все усиливается, любой их «неверный» поступок воспринимается с агрессией. Им, по сути, запрещают быть естественными (привет, викторианские правила!). Майлс, как старший, пытается привлечь внимание к своим переживаниям, но взрослые его чувства относят к навеянным «духами». Самое лучшее в данном случае – это молчать, притворяться «правильными» детьми, чтобы только тебя не трогали, не обвиняли в сотрудничестве с потусторонним. Но как же нелепа эта игра! Гувернантка понимает, что ее воспитанники притворяются, а дети знают, что гувернантка все понимает, но все равно разыгрывают спектакль.
Что есть у главной героини, кроме категоричности, так это удивительное умение убеждать в своей правоте. Без проблем она подчиняет себе экономку миссис Гроуз и делает ее сообщницей в перевоспитании детей. Не важно, что никто, кроме главной героини, этих призраков не видит. Ей, героине, верят без колебаний.
Можно, конечно, допустить, что сотворившаяся в «Повороте винта» призрачная жуть вполне себе реальна, но так повесть лишается глубины. Слишком уж тонко показано противостояние взрослой женщины и детей, слишком много в повести психологических нюансов, которые замечаешь, лишь усомнившись в правдивости главной героини. «Поворот винта» можно рассматривать с разных углов (что огромный плюс), но в любом случае хочется сказать: что бы вам ни казалось, не делайте других людей участниками своих кошмаров.

Богатое воображение, безусловно, чудесный дар, позволяющий почти бессознательной активизацией органов чувств ярко воспринимать незримое. Оно, словно слегка приоткрывает плотные рамки сознания, наполняя его многогранными образами. В общих условиях эта способность человека создаёт гибкое подспорье для воплощения в созидательное творчество. Но, при определённых обстоятельствах, человек становится узником своей необузданной фантазии, разрушительное свойство которой равносильно сумасшествию. И явь безутешно подчиняется фантасмагории... Или же быт нежно проникает в иллюзию? Достаточно только поворота винта.
Громкий поворот винта состоялся в тихой усадьбе Блай. Именно в это загородное состоятельное английское поместье автор приводит молодую гувернантку, 20-летнюю дочь сельского пастора. Соблазнительная прибыльная вакансия привлекает девушку не более, чем обаятельный наниматель – опекун двух осиротевших племянников нежного возраста. Очарованная харизмой молодого аристократа, она соглашается на сомнительную участь единоличной непосредственной заботы над юными подопечными, безрассудно принимая условие отказа беспокоить любящего дядюшку под любым предлогом. В бремени ответственности, доверительно возложенной симпатичным нанимателем на её хрупкие плечи, девушка ощущает почти сладостную возможность доказать ему своё уникальное совершенство. В безусловном и всеобъемлющем поклонении юным Флоре и Майлсу гувернантка находит отрадное смысловое наполнение своей нелегкой задачи. Непредумышленно, она стремится создать облик детей, максимально приближённый к высокоморальному абсолюту. Фанатичное желание уберечь детей от потенциальной опасности, разрушающей её представления о их духовном развитии, заставляет воспалённый рассудок девушки лихорадочно искать брешь для воплощения своих изобретений, вызывая на помощь обострённое воображение. Угрюмым венцом безмолвия призрачные тени былого дополняют историю усадьбы Блай. Избрав тактику отчаянного служения своей миссии, увлекшись тайной остротой порочного (о, викторианские нравы!) союза прошлого, растворившегося в стенах поместья, опьянев от сознания важности собственного положения в контексте конкретных обстоятельств, невинное подсознание героини вовлекается в странную игру. Но партии хороши, пока все игроки властны над собой. Пока жестокий поворот винта не лишает игру надёжных правил.
Буду честной, история оставила неоднозначные впечатления. Мне сложно составить цельную оценку. Повесть, созданную в 1898 году, было бы неуместно обвинять в недостатке изощрённого витиеватого саспенса. Но мистическая нота здесь настолько слаба, что произведение почти бессмысленно внедрять в рамки данного жанра. Атмосфера жуткого накаляется только внутри искалеченного подсознания главной героини. И, естественно, гораздо более стойкий интерес внушал именно психологический аспект повести. Любопытным открытием для меня оказался факт создания Джеймсом «Поворота винта», под влиянием учения Фрейда. Удивительными оказались сноски к изданию, объясняющие банальные эпизоды в весьма недвусмысленном ключе: воплощение фаллического символа в башне и женского начала в глубоких водах озера, игра с дощечкой… Но я не могу утверждать, что соглашусь с версией подавленного либидо как едино возможной, несмотря на явные намёки. Развитие образа главной героини от наивной и добродушной гувернантки до женщины, одержимой жестокой фантасмагорией сумасшествия, увлекает и заставляет рассматривать это превращение в комплексе причин. Чрезмерная ответственность, обременительная невинность, горячая влюблённость, обострённая чувствительность, нежная наивность, досадная малообразованность создали удобное подспорье для развития чудовищного синдрома… Поток сознания героини становится всё более судорожным и отражается в ритме кардиограммы читателя. Сначала, следить за ним мне было откровенно скучно. Иногда – дико смешно и мысленно я готовила гувернантке прощальную отрезвляющую пощечину. Порой, я превращалась в усталого безразличного наблюдателя. Но ближе к финалу мне казалось, что я начну задыхаться… Созерцать иллюзорную картину воспалённого безумием воображения главной героини (а я склоняюсь к данной версии объяснения произошедшего) было достаточно тяжело, но довольно интересно. Безумная игра разрешилась после поворота винта. Но в игре без правил, увы, часто нет победителей.
p.s. Поймала себя на мысли, что Джеймс выиграл бы, облекая в путы безумия мужчину, хоть это и противоречит исторической традиции. Жаль, что он не избрал своей жертвой молодого слугу.

Наверное, не многим доводилось испытывать благоговейную дрожь вожделенной близости обнаженного облика сердца, принадлежащего объекту своего творческого увлечения. А получить желанный жребий нежного проникновения под рельефную маску его застывшего выражения, обозначенного светскими условностями, вообще подобно таинственному причастию. Но, когда глянцевый щит, скрывающий беззащитную наготу образа вдохновения, давно покрыт пыльной пудрой вечности, ласковое прикосновение к сокровенному наполнению становится сродни обыкновенному чуду. Но многим ли выпадает участь узреть в сумрачных иллюзиях радужную надежду? Не слишком ли высока цена за удовольствие игры соглядатайства будет запрошена коварной судьбой?
Для наглядного примера Генри Джеймс представит крошечную азартную фигурку на шахматном столике игры…у великого Провидения. Безымянный поклонник изысканного поэтического воплощения многоликого божества Искусства, опутанный литературоведческой нитью Ариадны, главный герой следует за окрыленными прихотью времени письмами легендарного поэта Джеффри Асперна. Каприз судьбы прошил их иголкой тайны в укромном секретере престарелой мисс Бордеро, бережно хранившей острокрылых бабочек юности под замком собственного сердца… И, повинуясь призрачному следу земного дыхания сердца Асперна, герой увлекается авантюрной сделкой с удачей под сенью канала венецианского неба... Зыбкое предприятие, плотно перетянутое необъятной денежной бечевкой, позволяет ему обрести собственную тень на замшелой вилле, где в медном ореоле карнавального облика, безумное итальянское солнце, яростно ласкающее тьму сквозь ветхие ставни, жидкими лучами безучастно растекалось по стынущим ложам двух старых дев - мисс Бордеро и её немолодой племянницы. Незримый шёпот признаний, заточенных под ключ реликвария памяти, волнует обострённый слух изголодавшейся любознательности постояльца старинного дворца. Неутолимая жажда насыщения из запретных источников подстрекает героя к близкому знакомству с пожилыми синьоринами… Грубо высеченный характер мисс Бордеро и нескладно вылепленная суть мисс Тины покрывают напряженное ожиданием чело героя глубокими морщинами уныния. И, повинуясь разнузданному бичу отчаяния, он увлекается авантюрной сделкой с совестью под чернильным дымом туч собственных разочарований… Но на шахматном столике судьбы робкая фигурка бесхитростного простодушия... неожиданно обнажила оскал страстного женского нутра… Не слишком ли высокая цена за игру соглядатайства будет запрошена коварной судьбой?
Безмолвное предложение Генри Джеймса испытать удовольствие наблюдения за игрой психологических шахмат в талантливых комбинациях перестановки фигур оправдало ожидания. Первые страницы крошечного сюжетного столика обозначили позиции игроков с предельной чёткостью положений, где жертва неумолимо становилась покорной заложницей умелого заклинателя… Но надо воздать должное автору: медленное скольжение по кончику интриги позволило плавно деформировать геометрический узор расклада, заставив игроков незаметно поменяться масками. И кроткая жертва в мучительной процессии собственного заклания с изяществом простоты перевоплощается в палача… Здесь Джеймс с легкостью отказывается от душной сентиментальности: хоть пульс игры довольно неровный, его дробь звучит подлинным ритмом дыхания игроков. А какой удивительной гармонией противоречий наполнен дрожащий образ мисс Тины! Быть может, я ошибаюсь, но, на мой взгляд, в ужасе остроты пробуждения юных ростков своих ощущений, она привычно сглаживает побеги рассудочными движениями шершавых ладоней общественного этикета... И главный герой постепенно теряет полноту воплощения цветущего образа рядом с этим провинциальным увядающим цветком, столь контрастным в полутонах лепестков своих жалких иссушенных иллюзий и надежд... Странная женщина, хранящая в себе тайное семя антагонизма влечений, казалась обреченной фигуркой игры собственной сердца... Но всегда ли выиграть - значит победить? Вопрос, скрытый на чёрно-белых строках игральной доски Джеймса… А пока игроки бережно уложены в книжную коробочку спокойным жестом усталого Провидения. Венецианская игра безвозвратно окончена.

Всякого незнакомого мужчину, встреченного в уединенном месте, молодой женщине, получившей домашнее воспитание, положено пугаться.

"Я вспоминаю все начало этой истории как ряд взлетов и падений, как легкое качание между верным и ошибочным"

















