Повести и рассказы в двух томах. Том 2. Белые ночи. Рассказы

... коли любишь, долго ли помнишь обиду.

“Видите, господа, есть идеи… то есть, видите, если иную идею произнести, выговорить словами, то выйдет ужасно глупо. Выйдет стыдно самому. А почему? Нипочему. Потому, что мы все дрянь и правды не выносим, или уж я не знаю.”

“Нет, послушайте, если уж судить человека, то судить, зная дело…”

“Дело в том, что я теперь всё это хочу припомнить, каждую эту мелочь, каждую черточку. Я всё хочу в точку мысли собрать и — не могу, а вот эти черточки, черточки…”

Я воротился, шагнул к ней и непременно бы произнес: "Сударыня!" - если б только не знал, что это восклицание уже тысячу раз произносилось во всех русских великосветских романах.

... когда эта молодежь, эта милая молодежь, захочет сказать что-нибудь такое умное и проникнутое, то вдруг слишком искренно и наивно покажет лицом, что "вот, дескать, я говорю тебе теперь умное и проникнутое", и не то чтоб из тщеславия, как наш брат, а таки видишь, что она сама ужасно ценит все это, и верует, и уважает, и думает, что и все это точно так же, как она, уважаете. О искренность! Вот тем-то и побеждают.

"Я - есмь часть той части целого, которая хочет делать зло, а творит добро..."

– воза и лодки удесятерялись, усотерялись в глазах моих; казалось, все поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами на дачу;

Я даже вздумал было призвать Матрену и тут же сделал ей отеческий выговор за паутину и вообще за неряшество; но она только посмотрела на меня в удивлении и пошла прочь, не ответив ни слова, так что паутина еще до сих пор благополучно висит на месте.