Конец света

— А почему я предпочитал одиночество? Почему не был тусовочным? Потому что надо же кому-то создавать то, что потом служит пищей тусовщикам. А это ведь трудоемкий процесс — писать умные книжки, и совмещать его с тусованием практически невозможно. Здесь либо писательский процесс с глубоким в него погружением, либо лелеяние своего Я в тусовке с себе подобными.
А потом, одиночество и отсутствие стремления собираться в кучу — это и есть признак силы.
Тогда как принадлежность к тусовке есть признак слабости.
Приходить в некий клуб, сама формальная принадлежность к которому косвенно подтверждает тот статус, что на самом деле дается только Богом.

Саша думал об изменчивости жизни.
Он писал трактат.
Парадигмы мироздания и философия субъективизма.
Писал себе, писал и вдруг задумался.
А если Бог совершенен, то зачем ему движение?
Зачем динамика?
Ведь любое движение — это изменение состояния.
А Бог совершенен.
А зачем тогда изменять состояние совершенства?
Ведь любое движение несет за собой либо изменение к лучшему — это созидание, а совершенное не нуждается в улучшении, — либо оно несет в себе изменения к худшему, то есть разрушение. Так неужели совершенное может быть разрушено и Высший Разум и Высшая Воля будут к этому безучастны?
Вообще, Кант с его императивами всегда был гораздо ближе Сашиному сердцу, чем Гегель с его диалектикой.

Так, инженеры-химики должны были писать свои рефераты по химии, а инженеры-авиатехники писали статьи и рефераты по своим аэродинамическим темам… И в какие-то моменты во время работы над статьями к ним и приходили оригинальные мысли, вроде бы как исходящие от них, но в то же самое время и не от них…
В кафетерии один энергетик, работавший над проблемами беспроводной передачи энергии, рассказал Саше про то, что на прошлой неделе одному инженеру-химику во сне, в точности, как некогда Менделееву, приснилась таблица элементов… Но в новом виде — не плоская, как Дмитрию Ивановичу, а пространственная. И теперь Заир-паша рассматривает это событие как большой прорыв, сулящий большие сдвиги.

Памятники сломали.
Ямы под котлованы выкопали… И даже камень того неповторимого колера завезли…
И строителей согнали.
Среди них, кстати говоря, был и Баринов.
Он один из немногих писателей, кто уцелел.
Впрочем, это была гнусная история.
Оказывается, в первую же неделю катаклизма новая власть объявила по радио «Европа-Плюс», что всем членам Союза писателей предлагается явиться на базарную площадь (бывшую Дворцовую) для обсуждения с новым руководством вопросов сотрудничества…
Баринова спасло то, что он был не член.

Баринова он нашел на строительстве минаретов.
А минареты нынче возводились и при Казанском соборе, и при Исаакиевском.
Кресты и там, и там уже были заменены полумесяцами, и теперь по углам культовых памятников архитектуры велись земельные работы котлованного цикла.
Что касается Казанского, то минареты даже как бы должны были оживить недосозданное, недодуманное Воронихиным. Так, полукруглая колоннада, примыкающая к левому боковому приделу и образующая одну из самых живописных площадей города, чудесным образом должна была заиграть в ансамбле с двумя минаретами, построенными позади храма — со стороны правого придела, там, где по первоначальному замыслу Воронихина тоже должна была быть симметричная колоннада. Но новая власть решила строить минареты не там, а на месте памятников Кутузову и Барклаю де Толли.

Жили-были трое русских ученых.
Страна дала им бесплатное образование, выучила их… Выучила, доверила им ценные, иным не ведомые секретные знания о природе вещей, которые позволяли стране быть сильной и неподвластной ее ревнивым соседям.
Но ученые были неблагодарными детьми своей матери.
Один продал свое знание из бедности.
Другой продал из желания нагадить и отомстить своему бывшему начальнику.
А третий продал знания из любопытства, чтобы поглядеть: а что из этого будет?
Трое продали Христа по разным причинам.
Но всех их объединяло одно — глупость и безответственность.