Былое и думы (Главы из книги). Что делать?

Так Фридрих II мог сердиться… я не знаю… ну, на Моцарта например, зачем он не годился в драбанты.

Это была моя любимая мечта; смейтесь над ней, если хотите, но я и теперь ее люблю.

Великий человек должен быть великим маньяком.

Уж не оттого ли люди истязают детей, а иногда и больших, что их так трудно воспитывать – а сечь так легко?

Цепкая живучесть человека всего более видна в невероятной силе рассеяния и себяоглушения. Сегодня пусто, вчера страшно, завтра безразлично; человек рассеивается, перебирая давно прошедшее, играя на собственном кладбище…

Теперь я вспоминаю о нем без злобы, как об особенном звере, попавшемся в лесу, и дичи, которого надобно было изучать, но на которого нельзя было сердиться за то, что он зверь.

Но мысль, что это нелепо, чтоб я мог погибнуть, ничего не сделав, это юношеское quid timeas? Caesarem vehis! – чего ты боишься? Ты везешь Цезаря! – взяло верх, и я спокойно ждал конца, уверенный, что не погибну между Услоном и Казанью.

... соблазнительна была для нее мысль, осуждаемая её здравым смыслом, что Верка ведёт дело к свадьбе. Всё, кроме слов и поступков Верочки, подтверждало эту мысль.

Если не о чем говорить, но есть в комнате кошка или собака, заводится разговор о ней; если ни кошки, ни собаки нет, то о детях. Погода уж только третья, крайняя степень безресурсности

Для важного всегда бросаешь менее важное.