
Мемуарно-биографическая литература
izyuminka
- 704 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Первая (у меня) работа о декабристах, касающаяся участников не восстания на Сенатской площади 14 декабря, а – «муравьевского бунта», позже. Главный его вдохновитель – Сергей Муравьев-Апостол – главный герой книги. Вместе с ним братья Матвей и Ипполит, юный Михаил Бестужев-Рюмин, эпизодически Пестель – словом, южане, черниговцы.
Сергей оставил по себе впечатление человека благородного, мужественного и соответствующего фамилии: он не только противник жестоких наказаний солдат своего полка, но и поддержка для уже заключенных, отчаявшихся товарищей. Поднимая восстание, он и друг его Бестужев-Рюмин обращаются к христианскому учению, проповедуя, что в нем самом при должной трактовке заложено отрицание рабства и провозглашение милосердия и свободы. Выходя к виселице, Муравьев-Апостол именует себя разбойником, вспоминая последние минуты земной жизни Христа, приговор которого, как известно, приводится в исполнение заодно с приговорами преступников… Христом Сергей будет прощен, верит он.
Вынуждена признать, что историка Эйдельмана мне читать несколько сложно. С «Апостолом Сергеем» вышло даже сложней, чем с «Тайными корреспондентами “Полярной звезды”» о герценовской печати. Не хватает сосредоточенности, что ли. Однако читать его продолжу, общее впечатление о своих книгах он оставляет замечательное.

Школьная и университетская (филологи, учителя, журналисты) программа по литературе далеки от народа примерно так же, как декабристы. Это утверждение двусмысленно, поскольку я абсолютно не согласен с таковой оценкой декабристов какого-то политического деятеля, имя не помню точно. Истина, как обычно, где-то рядом. Декабристы - и есть народ. Пусть народ и разделен на классы: один пашет, другой в Монте-Карло в рулетку играет. Пусть и с разным уровнем образования: один неграмотен вообще, второй прошел три класса несмотря ни на что, третий учился 15 лет, но ничегошеньки не знает. Но народ говорит на одном языке (некоторые Оболенские и Голицыны, обучающиеся русскому на 20-м году жизни - не в счет). И народ живет в одном месте, хоть и очень большом.
Итак, Натан Эйдельман писал в том числе о декабристах. Для него они поневоле были неведомыми китайцами, только отстоящими во времени, а не в пространстве. Натан Эйдельман решил сильно прищуриться особым способом и разглядеть то самое главное, что в декабристах было. С моей точки зрения у него всё прекрасно получилось. Разглядел!
Попробую применить аналогию. Представьте велосипедный пул из миллионов/миллиардов велосипедистов (смахивающих также на бурлаков, если приглядеться). Какая-то группа уходит в отрыв, причем в этой реальности нет одной прямой дороги; направление группы может быть и перпендикулярным. Оставшееся стадо (переведу иностранное слово "пул"), с одной стороны, очень радуется, что в текущий момент появилось хоть какое-то определенное направление, с другой стороны, оно движется в этом направлении не с целью движения как такового, а исключительно с целью догнать и убить. В результате группа догоняется, поглощается и уничтожается, но дело сделано - стадо переместилось именно в этом направлении.
Печально, но если в спорте у оторвавшихся есть шанс на спасительный победный финиш, то в реальной жизни дистанция никогда не заканчивается, пока ты жив.
Для Сергея Ивановича Муравьева-Апостола всё закончилось одним летним утром 1826 года, когда петля легла на шею ему, а также Бестужеву-Рюмину, Пестелю, Каховскому и Рылееву. Начиналось же это "всё", как и у многих в те годы, на полях Отечественный войны 1812 года, выплеснувшейся в заграничные походы (уже не столь победоносные, так как зима в Европе мягче). Молодые люди 16-18 лет командовали соединениями уровня взвода или даже роты, 24-летние становились генералами. В этом не было ничего удивительного, так как офицеры гибли не реже солдат, а наполеоновские войны начались уже давно. Если часто погибал генералитет (Багратион, Кульнев, Кутайсов, Лихачев, братья Тучковы, Неверовский), то что уже говорить о "лейтенантах". После таких битв, как под Красным, Бородино или Малоярославцем, и пришло время 16-летних. И молодые мальчики, кроме славы о подвигах, получили еще кое что. Они стали народом. Пуля сближает.
Фигура Муравьева-Апостола - трагична и светла. Он шел по жизни, выполняя свой долг. Виселица маячила впереди изначально, но он не мог свернуть, ибо твердо придерживался своих убеждений. Мало кто так может. Сергей Иванович не зря прозван апостолом. Как революционеры, он и Христос принадлежат к одной фракции, безусловно.
Натан Эйдельман несколько разбросан, не идет по одной линии. Такое впечатление, что он бежит рядом с героем, заглядывая тому в лицо то слева, то справа, то спереди, далеко забежав вперед. В общем, это и хорошо. Книга производит впечатление своей достоверностью, хоть и известно о герое довольно мало...А гипотезы автора всегда корректны. Самое же главное, подчеркивается, где точно известно, а где можно пофантазировать.
Одна из любимейших книг юности...

Сергей Муравьёв-Апостол — человек, которого Лев Толстой назвал "одним из лучших людей своего, да и всякого, времени". Лично он, конечно, Сергея не знал, но общался с его братом.
Я очарована автором и теперь понимаю, почему его так часто рекомендуют. Это такое живое размышление. Очень искреннее и очень личное. Это глубокое погружение в эпоху, психологический анализ личности. Автор не собирается вещать с трибуны некую истину, он анализирует, рассуждает. Приводит много цитат из писем, мемуаров, газет (примерно 50% книги — цитаты) и снова рассуждает... Ищет ответы в мелочах.
Невероятно поэтичный текст, хотя не совсем простой из-за многочисленных параллелей с прошлыми и будущими временами.
Мне чрезвычайно импонирует психологический подход автора. Понять: а почему человек вырос таким, почему изменился, что его толкнуло на тот или иной поступок?..
Автора интересуют больше личности, чем факты. Для него не так важно воссоздать четкую и непротиворечивую картину произошедшего, как понять движение душ своих героев.
Что касается поиска исторической правды, то, анализируя источники, в особенности воспоминания, Эйдельман придерживается метода "ослабить, уменьшить, разделить сказанное". Мне такой подход тоже кажется наиболее трезвым.
О Сергее Муравьёве действительно едва ли можно найти недоброе высказывание в воспоминаниях современников. "Добрый гений", "ум, благородство, возвышенные чувства... редкий человек", "высокий и благородный характер, чуждый всякой жестокости"... Священник, приходивший к заключённым декабристам, говорил: "Когда вступаю в каземат Сергея Ивановича, то мною овладевает такое же чувство благоговения, как при вшествии в алтарь перед божеской службой". Даже Николай Павлович, мало кого из бунтовщиков удостоивший добрым словом, оценил его "необыкновенный ум". И как же получается, что такой спокойный и миролюбивый человек встаёт на тропу войны и становится одним из самых рьяных революционеров?
Пытаясь ответить на этот вопрос, Эйдельман пишет:
"Может быть, так: честный, чистый человек сначала, как правило, становится на сравнительно мирный путь — помогает солдатам, сеет разумное, не ждет быстрых результатов, надеется на медленные всходы. Но честному и чистому вскоре приходится тяжко. Действительность является перед ним во всем своем безобразии. Дружеская доброта к солдатам — и полк разогнан, солдатам худо, офицерам горько. И тут наступает самый важный момент. Честный и чистый не просто задет — оскорблён, ему уже невозможно, неудобно, стыдно уйти, отступить. Неловко терпеть, начав вразумлять".
Но не только Сергей герой этой книги. Ещё его братья Матвей и Ипполит, отец, Михаил Бестужев-Рюмин и множество их современников, которым — даже, казалось бы, незначительным для истории — автор пытается заглянуть в душу.
Автор, конечно, влюблён в своих героев, но это любовь не ослепляющая, а принимающая. Он пишет о них с большим сочувствием и с большой болью. Он не ставит их на пьедестал и не раскрашивает золотой краской. По большому счёту, он даже избегает оценочности, хотя его отношение, конечно, считывается.
Очень интересно искать корень жертвенности, свойственной многим декабристам. Оказывается, это качество весьма культивировалось родителями. Отец Сергея писал: "Я выращу детей, достойных быть русскими, достойных умереть за Россию". Что ж, Иван Матвеевич с блеском достиг цели, только едва ли он имел в виду гибель во время антиправительственного восстания или на виселице...
Становится очень жалко этих людей. Которые хотят что-то поменять, но не знают, как, которым трудно смириться и трудно решиться, которые и горят, и боятся — боятся в первую очередь причинить зло, потому говорят, но не делают... А годы идут... И от этого злость и досада, и необдуманные поступки... Люди, которые, кажется, запутались сами и запутали других...
Книгу советую читать людям с крепкими нервами, потому как со второй половины, по-моему, можно только рыдать. Особенно тяжело читать письма заключённых родным.
Вся эта история, конечно, большая трагедия — для пылких молодых людей, их семей, солдат, тех, кто оказался случайно втянут, в конечном счёте — для страны, которую тоже почему-то становится жалко. Не потому, что декабристы не победили, а потому, что подобные вещи вообще случаются. А случаются они не на пустом месте.
Кстати, насчёт победы декабристов. Эйдельман предлагает свой вариант альтернативной истории, если бы план Муравьёва и Бестужева сработал. Конечно, любой подобный сюжет — всего лишь теория. Однако трудно не согласиться, что, скорее всего, "всё будет — и кровь, и радость, и свобода, и террор, и то, чего ожидали, а затем — чего совсем не ждали". Жаль, что красивые мечты о всеобщем счастье в реальности, как правило, воплощаются не так радужно. Но... Что было бы, мы не знаем. Зато знаем, что было.
В общем, книга потрясающая. Теперь хочется прочитать у Эйдельмана всё.

Желчный, наблюдательный мемуарист Филипп Вигель осенью 1820 года встречает на Гороховой улице Сергея Муравьева с каким-то однополчанином:
«Что с вами? – спросил я. – Мне кажется, вы нездоровы?

Автор проверял себя и других; первое объявление - "желающие купить 17 лет девку" - отталкивает: вот ведь что бывало, людьми торговали! Затем еще, еще такие объявления, и удивление уходит, приходит привычка - отупляющая, усыпляющая.

Гусарам их командиры втолковывают, что идут сотни грабителей, и гусары верят.
Черниговцы верят, что свои стрелять не будут.
Солдаты каждой стороны одушевлены мифом о противнике.












Другие издания


