Невыносимая легкость бытия

Все языки, восходящие к латыни, образуют слово "сострадание"(comrassion) с помощью
приставки "со-" (corn-) и корня, который изначально означал "страдание"
(поздняя латынь: passio). На другие языки - например, на чешский, польский,
немецкий, шведский - это слово переводится существительным, состоящим из
приставки того же значения, сопровождаемой словом "чувство" (по-чешски:
soucit; по-польски: wspolczucie; по-немецки: Mitgefuhl; по- шведски:
medkansla).
В языках, восходящих к латыни, слово "сострадание" (compassion)
означает: мы не можем с холодным сердцем смотреть на страдания другого; или:
мы соболезнуем тому, кто страдает. От другого слова, имеющего приблизительно
то же значение (от французского pitie, от английского pity, от итальянского
pieta и так далее), исходит даже некая снисходительность по отношению к
тому, кто страдает. Avoir de la pitie pour une femme означает, что нам
лучше, чем женщине, что мы с жалостью склоняемся над ней, снисходим до нее.
Вот причина, по которой слово "сострадание" вызывает определенное
недоверие; кажется, что оно выражает какое-то худшее, второразрядное
чувство, имеющее мало общего с любовью. Любить кого-то из сострадания значит
не любить его по-настоящему.
В языках, образующих слово "сочувствие" не от корня "страдание"
(passio), а от корня "чувство", это слово употребляется приблизительно в том
же смысле, но сказать, что оно выражает какое-то худшее, второразрядное
чувство, было бы нельзя. Тайная сила этимологии этого слова озаряет его иным
светом и придает ему более широкий смысл: сочувствовать (или же иметь
сочувствие) значит не только уметь жить несчастьем другого, но и разделять с
ним любое иное чувство: радость, тревогу, счастье, боль. Такого рода
"сочувствие" (в смысле soucit, wspolczucie, Mitgefuhl, medkansla) означает,
стало быть, максимальную способность эмоционального воображения, искусство
эмоциональной телепатии.

Если бы каждое мгновение нашей жизни бесконечно повторялось, мы были бы прикованы к вечности, как Иисус Христос к кресту. Вообразить такое ужасно. В мире вечного возвращения на всяком поступке лежит тяжесть невыносимой ответственности. Это прчина, по которой Ницше назвал идею вечного возвращения самым тяжким бременем. А коли вечное возвращение есть самое тяжкое бремя, то на его фоне наши жизни могут предстать перед нами во всей свсоей восхитительности. Но действительно ли тяжесть ужасна, а легкость восхитительна?... Противоположность тяжесть-легкость есть самая загадочная и самая многозначительная тз всех противоположностей.

Впрочем, представьте себе, какое везение ждет чешских историков в будущем! Они найдут в полицейских архивах записанную на магнитофонную пленку жизнь всех чешских интеллектуалов! Знаете, сколько усилий требуется от историка литературы представить себе in conkreto сексуальную жизнь, допустим, Вольтера, или Бальзака, или Толстого? Относительно чешских писателей не будет никаких сомнений. Все записано. Каждый вздох.
Потом он повернулся к воображаемым микрофонам в стене и сказал громче:
— Господа, как обычно в подобных обстоятельствах, я хочу поддержать вас в вашей работе и поблагодарить от своего имени и от имени будущих историков.

Идея вечного возвращения загадочна, и Ницше поверг ею в замешательство прочих философов: представить только, что когда-нибудь повторится все пережитое нами и что само повторение станет повторяться до бесконечности! Что хочет поведать нам этот безумный миф?
Миф вечного возвращения per negationem <В отрицании (лат.)> говорит, что жизнь, которая исчезает однажды и навсегда, жизнь, которая не повторяется, подобна тени, она без веса, она мертва наперед и как бы ни была она страшна, прекрасна или возвышенна, этот ужас, возвышенность или красота ровно ничего не значат.