
Странная, страшная, взрослая сказка
Mavka_lisova
- 272 книги

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Нет, так глубоко копать, то есть нырять я не стану, тем более, что всякий раз забываю, сколько это всё-таки в попугаях — лье? Там, на глубине, любые потоки фотонов рассеиваются без остатка и глохнут в первородной околоплодной тьме. Но свет во тьме светит, и тьма обнимает его - обманчивый, манящий, гибельный, не свет и не отражение даже — призрак, иллюзия, почти метафора света, почти антисвет. Кто ты, незнакомец с вытаращенными телескопическими очами и фотофорами на длинных усах? Ты ли смерть моя, ты ли съешь меня, или так - заурядный планктонофаг без малейшей перспективы покинуть мезопелагиаль, улыбаемся и машем? Или лихо током попробуешь долбануть, биолюминисцентный? Взрослый крокодил, если что, не какая-нибудь вам трепетная лошадь, которая от капли никотина дохнет, а от удара угрём глохнет, но — истину глаголет википедия - «слишком велик, чтобы быть иммобилизированным, и поедает этих рыб от случая к случаю». Оно вам надо, скользкие и холодные, красные и белые, реликтовые и летучие, клоуны и пидарасы, акулы-домовые, рыбы-пилы и адские вампиры, копченые и варёные, тухнущие с головы? Нет, не так глубоко… А ещё вдруг там, на глубине, может так расплющить — все глаза с одного бока — портрет свинки Пепы кисти Модильяни...брр..
Любая классификация — фатальна и успокоительна. Фатализм и пофигизм — предпоследние две мировые религии — две, это пока не объединяться в одну и тогда, наконец-то, можно будет плыть себе по течению, как дохлый. А это не очень скоро. Пока суть да дело — можно просто и праздно, не углубляясь в бездны доисторических впадин сознания, рассматривать причудливых разноцветных примитивных тварей за толстым стеклом ближайшего аквариума — гарантированный способ обнаружить в нем своё отражение. И превратиться в аксолотля.

АБВГДЕЁЖЗИЙКЛМНОПРСТУФХЦЧШЩЪЫЬЭЮЯ
И на этом можно было бы закончить рецензию. Если Бог главного героя книги гипотетически может прочитать в этом наборе букв все существующие молитвы, то почему бы мне не проделать тот же трюк с читателем моей рецензии? Не то чтобы я обожествлял человека, мне скорее близка идея, что человек эволюционно совсем недавно вылез на сушу и до сих пор хранит в себе внутреннюю рыбу во всей ее примитивности и совершенстве. Я не могу возвышать даже себя, всякий раз, когда тварь скользкая рвется из хвощей в небо, внутренняя рыба продолжает булькать и пускать пузыри. Не взлететь, так поплавать, не получилось белоголового орлана, пусть будет морской конек. Все дело в восприятии. Воздушная стихия кажется нам более благородной, небо зовет и манит. И нужны особые обстоятельства: гниль и запустение, свиное дерьмо и стершаяся позолота, каторжная тюрьма и развалины дворца, рельсы по кругу и запах горелой плоти, чтобы понять свободу рыбы.
Удивительно, как много в этой книге, полной жестокости, сумасшествия и отвратительных подробностей, свободы и надежды. Даже не вопреки, ведь это предполагает борьбу. Свобода и надежда там в самой сути вещей и явлений. Лирический герой захотел рассказать историю любви, но сумел изобразить только рыб, только самого себя в виде бесконечной метаморфозы рыб одной в другую. И читатель помимо своей воли вовлечен в этот цикл превращений. В его голове бьется плавниками бесконечный вопрос: а может ли стать человек рыбой? Может? Может? И в этом вопросе гораздо больше свободы и надежды, чем во всех существующих ответах.
Вначале было слово. И слово это было море. Чтобы понять это не нужно далеко ехать, бросаться в пенные волны, цедить море сетью, чтобы поймать человека. Достаточно только влюбиться, пережить страх и надежду, умереть и проснуться, и море само придет к вам, витийствуя и обрушиваясь страшным грохотом около изголовья кровати. Всё вышло из моря и в море возвращается, это постоянный закон движения, он оправдывает и звонок в послезавтра Бродского, и погребальный костер для слов и фантазий Фланагана. Потому что слова порой горят. Сгорают, будучи не в силах конкурировать с жизнью.
Всем нам временами хочется создать такую систему слов, благодаря которой можно было бы все классифицировать, измерить линейкой и уложить в форму. Чтобы из кирпичиков сложить все-таки Вавилонскую башню и добраться до неба. Но мир совсем не умещается в систему слов, книга может стать целым миром, но никогда наоборот. Нет никакого неба, есть море. И каждый из нас может нарисовать рыбу, не давая ей латинского названия из системы Линнея и даже не подразумевая никаких христианских символов. Это будет просто рыба. Рыба как «я», как «мы», как «я и другие». И однажды она взмахнет плавниками, вильнет хвостом, покинет белый лист и поплывет к далеким берегам Австралии.
Иногда мир кажется подделкой, европейская (и любая другая) история – фарсом, фантазией накурившегося опиума писателя. И тогда недостаточно быть, невозможно только казаться, хочется вырваться из одиночества острова, попытаться примирить в себе две мысли: что мир ужасен и что жизнь прекрасна. И тогда можно найти спасение во внутренней рыбе, которая несет в себе надежду, что можно взломать панцирь замерзшего моря и плавать свободно. И это как-то хорошо.

Чего я ожидала от "Книги рыб Гоулда", прочитав аннотацию и теги к роману? Историю про некоего безработного тасманийца, который нашел магическую книгу, прочитал ее и магически переместился на две сотни лет назад, во времена основания каторжных поселений на берегах Тасмании.
Получила ли я это? В принципе да, но к магии и тем более к "магическим перемещениям во времени" книга имеет весьма и весьма далекое отношение. Будь моя воля, я бы поставила ей жанр "психоделика" –
настолько странный и вместе с тем увлекательный сюжет создал Ричард Фланаган. К слову, Фантлаб говорит, что основной жанр книги –
сюрреализм. Это больше соответствует действительности, чем обманчивый "магический реализм" в тегах.
Итак, 1820-1830-е года, Тасмания. Вильям Бьюлоу Гоулд, фальшивомонетчик, отбывает своё двадцатилетнее наказание в каторжной колонии Сара-Айленд. Вилли Гоулд является одновременно и главным героем, и рассказчиком истории – именно он повествует нам обо всех ужасах островной тюрьмы. И о других героях. Например, здесь есть в наличии Комендант, прикрывающий золотой маской лицо и мечтающий сделать из подвластной ему каторги вторую Европу (он давно съехал с катушек и идеи у него странные – например, построить на острове железнодорожный вокзал и ждать, когда люди проложат пути через океан). Есть Побджой, надзиратель в тюрьме, мечтающий стать Художником, но не имеющий к этому способностей (из-за чего он любит поколачивать заключенных). Есть Йорген Йоргенсен, летописец колонии, создающий ложную историю поселения, абсолютно противоречащую реальности.
Книга недаром называется "Книга рыб Гоулда. Роман в 12 рыбах". Рыбах, потому что Художник Вилли Гоулд получает от местного доктора-Ученого важное задание – нарисовать всех морских обитателей Сара-Айленд. И рисует, рисует так, что каждый обитатель колонии, будь он сколько-нибудь значим, получает свое "рыбье" воплощение, так, что каждый герой становится рыбой.
Поначалу может показаться, что "Книга рыб Гоулда" –это хроника островной каторжной колонии, со всеми её ужасами и отвратительными подробностями, откровенная и отталкивающая. Текст полон описаний разнообразных испражнений, гниющих трупов, плавающих в воде, крови и убийств. Стороной автор не обходит и темы сексуального насилия, рабства, гомосексуализма и педофилии, хотя чаще затрагивает их по касательной.
Но всё, что пишет Фланаган, необходимо воспринимать с настороженностью – настолько этот роман полон обманных поворотов и ложных сюжетных фактов. Или не обманных и не ложных, кто его знает.
Когда-то на философии в университете нам рассказывали о таком понятии, как "герменевтический круг" (я попыталась освежить свою память на эту тему и Википедия подсказала, что есть минимум пять интерпретаций данного термина – та, о которой я веду речь, скорее всего является трактовкой по Дильтею). Суть сводится к тому, что ни одно произведение нельзя рассматривать в отдельности от периода, о котором повествует сюжет, и от личности автора-создателя, потому что только так можно понять истинный смысл, заключенный в произведении.
Это как никогда верно для "Книги рыб Гоулда". Ричард Фланаган все 540 страниц дурачит читателей, постоянно меняя правила своего мира и своей игры. Сначала события книги разворачиваются в настоящем, потом перемещаются в прошлое, затем автор смешивает два этих периода, и неясно, правда или ложь происходящие события для действующих лиц. Сложность возрастает в разы из-за того, что для адаптации к стилю автора необходимо время, а Тасмания как место действия необычна тем, что о ней вообще ничего без дополнительной литературы неизвестно.
По всему тексту автором разбросаны крючки-ловушки, заставляющие сомневаться в реальности происходящего (к слову, не зря), и чем дальше к финалу, тем больше их.
Грандиозный финал – послесловие – вообще заставляет вернуться на треть книги назад и судорожно искать упущенный переломный момент. Предугадать действия автора трудно, практически невозможно, из-за чего книгу становится невероятно интересно читать. Где ловушка скрыта на этой странице, существует ли это событие в реальности героев или нам опять подсовывают фальшивые картины?
Не могу сказать, что я поняла хотя бы половину книги (тут бы разобраться где реальность и где фальшь, а ведь автор не только этим роман наполнил – в нем смыслы, метафоры и аллюзии судя по всему можно искать вечно). "Книга рыб Гоулда" – это один из тех романов, которые необходимо читать и перечитывать по несколько раз, потому что он сложен, многогранен и просто великолепен.

ибо нет ничего проще, чем отказаться от памяти, и нет ничего трудней, чем хранить её

Он не любил искусство. Утверждал, что этим словом называют картины после того, как они украдены и проданы.










Другие издания


