It Can't Happen Here

«Хорошие времена наступили для молодых мечтателей, и все благодаря диктатору. Изволь маршировать под военный оркестр ... либо сиди дома, ... либо иди в тюрьму».

«Не хочу сказать, что я особенно любил профсоюзы. Но в те времена, по крайней мере, члены профсоюза получали что-нибудь из того, что они у меня вымогали. Теперь же все идет на содержание минитменов. Мы платили им, и платили очень много, чтоб они командовали нами. В тридцать шестом году все это представлялось мне иначе (* до выборов)».

«Было достаточно достоинства, чтобы возмущаться тиранией, и достаточно порядочности, чтобы беззастенчиво не торговать собой, но которым недоставало безумства храбрых, чтобы добровольно пойти в изгнание, в тюрьму или на плаху, в особенности, когда «у них за плечами жена и дети».

«Вовсе не улыбается жизнь в шалаше во имя какой-то там честности и свободы?».

«Одно дело, когда речь идет о таких людях, как Томас Манн, Лион Фейхтвангер или Ромен Роллан, - они в изгнании остаются писателями, каждого слова которых ждут с нетерпением ... Но на что может рассчитывать в чужой стране рядовой газетный писака, особенно если ему уже за сорок пять».

«Все ... оправдывались тем, что им уже поздно меняться, и тем, что «у них за плечами жена и дети». А почему бы не предоставить жене и детям умирать с голоду или самим о себе позаботиться, если это единственный способ избавиться от самой томительной болезни, состоящей в необходимости всегда немного кривить душой?».

«Отважное решение отдать свой великий талант служению народу и исправлению ошибок, несомненно, допускаемых нами в нашем стремлении установить новый, более реалистический государственный порядок».

«Потрясенному арестом Дормэсу представлялось, что Штаубмейер и Ледью будут стоять над ним в редакции «Информера» с хлыстом в руках и требовать, чтобы он сочинял тошнотворную хвалу корпо; что они будут кричать на него, пока он не восстанет и не убьет их и не будет сам убит».

«Штыки минитменов, очищавших помещение от толпы, были реальностью, против которой нельзя было бороться истерикой».

«Весьма вероятно, что многим из них не было никакого дела до оскорбления государства ..., но они радовались возможности дать волю своим худшим инстинктам, не важно против кого – как это присуще большинству людей».