Триумфальная арка. Жизнь взаймы. Возлюби ближнего своего

Остаться друзьями? Развести маленький огородик на остывшей лаве угасших чувств? Нет, это не для нас с тобой. Так бывает только после маленьких интрижек, да и то получается довольно фальшиво. Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец.

И что бы с вами ни случилось – ничего не принимайте близко к сердцу. Немногое на свете долго бывает важным.

Оба они были людьми, но любое дерево казалось ему роднее, чем она.

То была надёжная, простая жизнь — с яростной борьбой за существование, напряжённым трудом, усталостью по вечерам, едой, женщиной и тяжёлым сном без сновидений.

Что могло сейчас казаться слишком громким? Только тишина. Тишина, в которой тебя разносит на куски, как в безвоздушном пространстве.

Ежеминутно умирают тысячи людей. Так свидетельствует статистика. В этом нет ничего особенного. Но для того, кто умирал, его смерть была самым важным, более важным, чем весь земной шар, который неизменно продолжал вращаться.

Забыть... Какое слово! В нём и ужас, и утешение, и обман! Кто бы смог жить, не забывая? Но кто способен забыть всё, о чём не хочется помнить? Шлак воспоминаний, разрывающий сердце. Свободен лишь тот, кто утратил всё, ради чего стоит жить.

Любую вещь можно куда-нибудь поставить. Места на земле хватает для всего. Только не для людей.

Странное дело — нам всегда кажется, что если мы помогли человеку, то можем отойти в сторону; но ведь именно потом ему становится совсем невмоготу.

Одна моя знакомая говорила мне, что легче переспать с мужчиной, чем назвать его по имени.

Жить — значит жить для других. Все мы питаемся друг от друга. Пусть хоть иногда теплится огонёк доброты...

Доброта придаёт человеку силы, если ему трудно живётся

Не выношу болтливых людей. И тех, кто слишком громко разговаривает.

В затруднительных ситуациях именно примитив самое лучшее. Утончённость хороша лишь в спокойные времена.

Одиночество — вечный рефрен жизни. Оно не хуже и не лучше, чем многое другое. О нём лишь чересчур много говорят. Человек одинок всегда и никогда.

Не надо бояться быть смешным. Впрочем, для этого требуется не только мужество, но и известная непринуждённость.

Раскаяние — самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.

Среди женщин, ни разу не спавших с мужчиной, больше проституток, чем среди тех, для кого это стало горьким куском хлеба.

Самый лёгкий характер у циников, самый невыносимый — у идеалистов.

Шахматы гораздо совершеннее карт. В картах все зависит от случая. Они недостаточно отвлекают. А шахматы – это мир в себе. Покуда играешь, он вытесняет другой, внешний мир

Власть — самая заразная вещь на свете.

Всё, что можно уладить с помощью денег, обходится дёшево.

Человек велик в своих замыслах, но немощен в их осуществлении. В этом и его беда, и его обаяние.

В этом смысле русский — просто выдающийся язык. (про ругательства)

Жизнь слишком серьёзная вещь, чтобы кончиться прежде, чем мы перестанем дышать.

Если всё равно ничего нельзя сделать, незачем доводить себя до безумия.

Человек никогда не может закалиться. Он может только ко многому привыкнуть.

Жалость позволительна лишь в спокойные времена. Но не тогда, когда дело идёт о жизни и смерти. Мертвых похорони, а сам вгрызайся в жизнь! Тебе ещё жить и жить. Скорбь скорбью, а факты фактами. Посмотри правде в лицо, признай её. Этим ты нисколько не оскорбишь память погибших. Только так можно выжить.

Что позабудешь, того потом не хватает всю жизнь.

Дёшево только то, что носишь без чувства уверенности в себе.

Ты можешь превратиться в архангела, шута, преступника — и никто этого не заметит. Но вот у тебя оторвалась, скажем, пуговица — и это сразу заметит каждый. До чего же глупо устроено всё на свете.

От оскорбления можно защититься, от сострадания нельзя.

Любовь, подумал он. И здесь любовь. Вечное чудо. Она не только озаряет радугой мечты серое небо повседневности, она может окружить романтическим ореолом и кучку дерьма..

Просто удивительно, зачем это природа позволяет себе создавать женщин столь изящными, когда заведомо известно, что все они со временем превратятся в изнурённые непосильным трудом, неправильной и нездоровой жизнью безобразные существа.

Если хочешь что-либо сделать, никогда не спрашивай о последствиях. Иначе так ничего и не сделаешь.

Мы слишком много времени торчим в комнатах. Слишком много думаем в четырёх стенах. Слишком много живём и отчаиваемся взаперти. А на лоне природы разве можно впасть в отчаяние?

Мы не умираем. Умирает время. Проклятое время. Оно умирает непрерывно. А мы живем. Мы неизменно живем. Когда ты просыпаешься, на дворе весна, когда засыпаешь — осень, а между ними тысячу раз мелькают зима и лето, и, если мы любим друг друга, мы вечны и бессмертны, как биение сердца, или дождь, или ветер, — и это очень много. Мы выгадываем дни, и теряем годы. Но кому какое дело, кого это тревожит? Мгновение радости — вот жизнь. Лишь оно ближе всего к вечности.

Не важно, где жить. Больше или меньше удобств — не в этом главное. Важно только, на что мы тратим свою жизнь. Да и то не всегда.

Ничто так не утомляет, как болтовня.

Жила-была волна и любила утёс, где-то в море, скажем, в бухте Капри. Она обдавала его пеной и брызгами, день и ночь целовала его, обвивала своими белыми руками. Она вздыхала, и плакала, и молила: «Приди ко мне, утёс!» Она любила его, обдавала пеной и медленно подтачивала. И вот в один прекрасный день, совсем уже подточенный, утёс качнулся и рухнул в её объятия.

Всё подвижное сильнее неподвижного. Вода сильнее скалы.

Мораль — выдумка слабых, жалобный стон неудачников.

Слова, сказанные в темноте, — разве они могут быть правдой? Для настоящих слов нужен яркий свет.

Стремление противоречить свидетельствует об ограниченности духа.

Мы живем в век консервов, нам больше не нужно думать. Все за нас заранее продумано, разжёвано и даже пережито. Консервы. Остается только открывать банки. Доставка в дом три раза в день. Ничего не надо сеять, выращивать, кипятить на огне раздумий, сомнений и тоски. Консервы.

Кто ничего не ждет, никогда не будет разочарован. Вот хорошее правило жизни. Тогда все что придет потом покажется вам приятной неожиданностью.

Ты выглядишь как все мечты мужчины, как все его мечты и еще одна, о которой он и не подозревал.

Ночью время стоит. Идут только часы.

Женщина от любви умнеет, а мужчина теряет голову.

Почему все женщины любят эти идиотские разговоры? Тебе хочется покататься, у меня нет моторной лодки, жизнь коротка, нам осталось пробыть здесь несколько дней, так неужели я должен разыгрывать великодушие и заставлять тебя делать то, что ты всё равно сделаешь?.. И всё только для того, чтобы твоя совесть была спокойна?..

Любовь как болезнь — она медленно и незаметно подтачивает человека, а замечаешь это лишь тогда, когда уже хочешь избавиться от неё, но тут силы тебе изменяют. Дай женщине пожить несколько дней такой жизнью, какую обычно ты ей предложить не можешь, и наверняка потеряешь её. Она попытается обрести эту жизнь вновь, но уже с кем-нибудь другим, способным обеспечить её всегда.

Не стоит делать людям добро. Это всегда выходит боком.

Время, ставшее прошлым, утрачивает в сознании людей всякую реальность. Оно утешает, ругает и внушает безразличие.

Всегда хорошо там, где нас нет. Вернёшься на старое место, и всё тебе кажется другим. А потом принимает прежний вид.

Немного фантазии — и любая куча мусора превращается в серебряную россыпь.

Женщин следует либо боготворить, либо оставлять. Всё прочее — ложь.

Равик направился к себе в номер. Ему захотелось почитать. Как-то очень давно он купил несколько томиков всемирной истории и теперь разыскал их. Чтение не доставило ему особенной радости. Более того, его охватило чувство какого-то гнетущего удовлетворения при мысли о том, что все происходящее ныне отнюдь не ново. Все это уже случалось много раз. Ложь, вероломство, убийства, варфоломеевские ночи, коррупция, порожденная жаждой власти, нескончаемые войны… История человечества была написана слезами и кровью, и среди тысяч обагренных кровью памятников сильным мира сего лишь изредка встречался один, осиянный серебристым светом. Демагоги, обманщики, братоубийцы и отцеубийцы, упоенные властью себялюбцы, фанатики и пророки, мечом насаждавшие любовь к ближнему; во все времена одно и то же, во все времена терпеливые народы натравливались друг на друга и бессмысленно творили убийство… во имя императора, во имя веры, во имя коронованных безумцев… Этому не было конца.

Человек склонен доверять тем, кого он не знает: это у него в крови, старина!

Если ты любишь и не веришь при этом в чудеса, ты потерянный человек.

С женщинами не следует заводить дискуссий, подумал он. Всегда останешься в проигрыше. Что им логика? Они выворачивают её наизнанку. Словами тут не поможешь, тут нужны дела.

Кто объясняется, тот уже оправдывается.

Измучены только победители. побеждённые настроены весьма воинственно. Победа порождает беспечность.

Лицо! Лицо! Разве спрашиваешь, дешево оно или бесценно? неповторимо или тысячекратно повторено? Обо всём этом можно спрашивать, пока ты ещё не попался, но уж если попался, ничто тебе больше не поможет. Тебя держит сама любовь, а не человек, случайно носящий её имя. Ты ослеплён игрой воображения, разве можешь ты судить и оценивать? Любовь не знает ни меры, ни цены.

Тот, кто грозит убить, никогда не убьёт.

Случайностей нет только в хорошей литературе, в жизни же они бывают на каждом шагу, и притом — преглупые.

Он опустился настолько, что его вообще уже ничто не могло заинтересовать, подобно тому, как глубоководную рыбу не трогают штормы, бушующие на поверхности океана.

– Мы живем как фальшивомонетчики. – Морозов высоко поднял газеты и потряс ими. – Полюбуйся! Они строят военные заводы и утверждают, что хотят мира. Они строят концентрационные лагеря, а выдают себя за поборников правды. Политическая нетерпимость выступает под личиной справедливости, политические гангстеры прикидываются благодетелями человечества, свобода стала крикливым лозунгом властолюбцев. Фальшивые деньги! Фальшивая духовная монета! Лживая пропаганда! Кухонный макиавеллизм. Гордые идеалы в руках подонков. Откуда здесь взяться честности?..
— Равик, почему ночью все становится красочнее? Всё кажется каким-то лёгким, доступным, а недоступное заменяешь мечтой. Почему?
—Только мечта помогает нам примириться с действительностью.

Девушка посмотрела на него, потом в окно — на серый пасмурный день — и снова на него.
— Плохая погода, — сказала он.
— Нет, — ответила она. — Для меня хорошая.
— Почему?
— Потому что не надо выходить на улицу.

Свободен лишь тот, кто утратил все, ради чего стоит жить.

Вера легко ведет к фанатизму.

Когда у человека уже нет ничего святого – все вновь и гораздо более человечным образом становится для него святым. Он начинает чтить даже ту искорку жизни, какая теплится даже в червяке, заставляя его время от времени выползать на свет.

Терпимость – дочь сомнения.

Болезнь нашей эпохи – благодушие мышления.

От оскорбления можно защититься, от сострадания нельзя.

…но когда сидишь, и потолок падает тебе на голову…

…щагающим автоматом…

…глаза, а не камни…

Одиночество – извечный референт жизни.

…человек одинок всегда и никогда.

…ночь, которая никак не может стать ночью.

Вечер, как огромная бабочка, распластал свои широкие коричневые крылья…

Темнота оглушает тебя словно маска с хлороформом.

…две души, затерявшиеся в ноябре…

Какое-то далекое, безликое воспоминание, бесконечная волна, которая прихлынув, хочет отнять и похоронить то, что когда-то выплеснула на маленький остров и забыла на нем, - крупицу человека, света, мысли…

…есть часы, когда не удивляешься ничему.

…раскаяние – самая бесполезная вещь на свете. Вернуть ничего нельзя. Ничего нельзя исправить. Иначе все мы были бы святыми. Жизнь не имела в виду сделать нас совершенными. Тому, кто совершенен, место в музее.

…ходящий катехизис морали…

Самый легкий характер у циников, самый невыносимый – у идеалистов

Шахматы – мир в себе. Покуда играешь, он вытесняет другой, внешний мир, …а внешний мир не так уж совершенен.

Ничто не повторяется. Повторяемся мы.

Жизнь –слишком серьезная вещь, чтобы кончиться прежде, чем мы перестанем дышать.

Жалкий танец на краю вулкана.

Беззвучная цензура между двумя вздохами.

Клыки времени, медленно вгрызающиеся в сердце.

Что позабудешь, того потом не хватает всю жизнь.

Дешево лишь то, что ты носишь без чувства уверенности в себе

Все начинается с потери независимости уже в мелочах. Не обращаешь на них внимания- и вдруг запутываешься в сетях привычки. У них много названий. Любовь – одно из них.

Если хочешь что-либо сделать, никогда не спрашивай о последствиях. Иначе так ничего и не сделаешь.

Счастье, где оно начинается и где кончается.

За упоением страсти он почувствовал преданность, за дурманом – чувство, за побрякушками слов – человеческое доверие…только мелочи объясняют все, значительные поступки ничего не объясняют…

Без любви человек не более чем мертвец в отпуске, несколько дат, ничего не говорящее имя.

Мгновение радости – вот жизнь.

Как фиалка вокруг сгоревшего дома.

Кто ничего не ждет, никогда не будет разочарован.

Разве может любовь быть совершенной, если каждую ночь, едва уснув, я теряю тебя?

..укус перебродившей страсти.

Дай женщине пожить несколько дней такой жизнью, какую ты ей предложить не можешь, и, наверняка, потеряешь её…
пахнет ожиданиями.

Орхидея из стали.

Как и у женщин. Мы ведаем смертью, вы – любовью.

Кто объясняет, тот уже оправдывается.

Определенность никогда не причиняет боль, Боль причиняет всякое «до» и «после».

Этот ангел думал, что спасает меня, а на самом деле пригвождал меня к кресту, чтобы я не ускользнул.

Нежный, обманчивый бальзам – слова.

Грудь с Эйфелеву башню.

…сердце моё осталось спокойным,…но что-то оборвалось внутри. Удар в солнечное сплетение. Об этому написаны тысячи стихотворений. И удар мне наносишь не ты, хорошенький, танцующий, покрытый легкой испариной комок плоти; удар исходит их темных закоулков моего мозга. А если моё внутреннее сотрясение сильнее, когда я вижу, как ты скользишь в полосе света, значит, случайно разболтался какой-то контакт…

Грохот грозы призрачно смешивался с ураганным ветром, словно Бог устал от людей и принялся обстреливать землю.

Кто слишком часто оглядывается назад, легко может споткнуться и упасть.

В сплошном мраке и блуждающий огонек – маяк

Бархатные глаза.

Зонтик мира.

Самая суровая и нежная литература.

Любовь не пятнают дружбой. Конец есть конец…

Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя. Люди живут чувствами, а для чувств безразлично, кто прав.

— От судьбы никому не уйти, — сказал он нетерпеливо. — И никто не знает, когда она тебя настигнет. Какой смысл вести торг с временем? И что такое, в сущности, длинная жизнь? Длинное прошлое. Наше будущее каждый раз длится только до следующего вздоха. Никто не знает, что будет потом. Каждый из нас живет минутой. Все, что ждет нас после этой минуты, — только надежды и иллюзии. Выпьем?

— Дисциплинированность — похвальное качество, — сказал Клерфэ. — Но иногда на ней можно споткнуться. А когда спотыкается этакий твердокаменный субъект — это смешно; надо проявить в нужный момент немного человечности. Пусть Хольман рискнет и получит насморк, но зато снова поверит в себя. Это лучше, чем быть осторожным и считать себя калекой. Неужели вы не согласны со мной?

— Облачившись в одежду мертвеца, я несколько часов лежал, спрятавшись, у реки в ожидании ночи, — сказал он. — Я по-прежнему чувствовал страшное отвращение; но вдруг понял, что одежда, которую я носил, будучи солдатом, вероятно, тоже принадлежала мертвым… после трех лет войны было не так уж много новой форменной одежды… а потом я начал размышлять над тем, что почти все, чем мы владеем, нам дали мертвые… наш язык и наши знания, способность чувствовать себя счастливым и способность приходить в отчаяние. И вот, надев платье мертвеца, чтобы вернуться снова к жизни, я понял, что все, в чем мы считаем себя выше животных — наше счастье, более личное и более многогранное, наши более глубокие знания и более жестокая душа, наша способность к состраданию и даже наше представление о боге, — все это куплено одной ценой: мы познали то, что, по разумению людей, недоступно животным, познали неизбежность смерти. Это была странная ночь. Я не хотел думать о бегстве, чтобы не пасть духом, я думал о смерти, и это принесло мне утешение.

«Не мучь меня, — думал он. — Они всегда так говорят, эти женщины — олицетворение беспомощности и себялюбия, никогда не думая о том, что мучают другого. Но если они даже об этом подумают, становится еще тяжелее, ведь их чувства чем-то напоминают сострадание спасшегося от взрыва солдата, товарищи которого корчатся в муках на земле, — сострадание, беззвучно вопящее: «Слава Богу, в меня не попали, в меня не попали…»

Почему не воспользуюсь старой уловкой? Кто хочет удержать — тот теряет. Кто готов с улыбкой отпустить — того стараются удержать. Неужели я это забыл?»

— У меня такое чувство, будто я оказалась среди людей, которые собираются жить вечно. Во всяком случае, они так себя ведут. Их настолько занимают деньги, что они забыли о жизни.
Клерфэ рассмеялся.
— А ведь во время воины все люди дали себе клятву, если останутся в живых, не повторять этой ошибки. Но человек быстро все забывает.

«Резка, — подумала Лилиан. — Что он называет резкостью? И разве я резка? А может, у меня просто нет времени деликатно обманывать, прикрывая горькую правду фальшивой позолотой хороших манер?»

Ты счастлива?
— А что такое счастье?
— Ты права, — сказал смущенно Клерфэ. — Кто знает, что это такое? Может быть, держаться над пропастью.

скроешься.
— Это всегда просто, если твердо помнишь, что привязанность к собственности

— Это всегда просто, если твердо помнишь, что привязанность к собственности ограничивает и сковывает.

Ведь каждый человек живет при одной-единственной декорации; он свято верит, что только она существует на свете, не ведая, что декорациям нет числа. Но он живет на фоне своей декорации до тех пор, пока она не становится старой и потрепанной, а потом эта рваная серая тряпка покрывает его, подобно серому савану, и тогда человек снова обманывает себя, говоря, что наступила мудрая старость и что он потерял иллюзии. В действительности же он просто так ничего и не понял».

«Почему все они обязательно хотят изменить жизнь? — думала Лилиан. — Почему они стремятся изменить то, что помогло им некогда произвести впечатление на любимую женщину? Неужели им не приходит в голову, что они могут потерять эту женщину? Даже Марио — и тот в последний момент захотел отказаться от профессии «жиголо» и начать со мной новую, добропорядочную жизнь. А теперь вот Клерфэ, который думает, что любит меня (да и я любила его, потому что мне казалось, что у него, как и у меня, нет будущего), хочет все переменить и еще считает, что я должна радоваться».

«Мне надо было остаться с ней, — думал он. — Что со мной происходит? Каким неуклюжим становится человек, когда он любит по-настоящему! Как быстро слетает с него самоуверенность! И каким одиноким он себе кажется; весь его хваленый опыт вдруг рассеивается, как дым, и он чувствует себя таким неуверенным.

— В наши дни преувеличивают значение слова «счастье», — сказал виконт де Пестр. — Существовали эпохи, когда это слово было вообще неизвестно. Тогда его не путали со словом «жизнь». Почитайте с этой точки зрения китайскую литературу периода расцвета, индийскую, греческую. Люди интересовались в то время не эмоциями, в которых коренится слово «счастье», а неизменным и ярким ощущением жизни. Когда это ощущение исчезает, начинаются кризисы, путаница, романтика и глупая погоня за счастьем, которое является только эрзацем по сравнению с ощущением жизни.

Почему ты считаешь, что жить здесь так уж невозможно? Где бы ты вообще хотела жить?
— Не знаю, Клерфэ.
— Но ведь это надо знать! Хотя бы приблизительно.
— А я не знаю, — сказала Лилиан, слегка растерявшись. — Нигде. Если ты хочешь где-нибудь жить, значит, ты хочешь там умереть.

«Он стремится привязать меня к себе и запереть, — думала Лилиан, — и с гордостью называет это браком, заботой, любовью. Он никак не хочет понять, что чувства, которыми он гордится, отталкивают меня».

— Место, где ты живешь, не имеет ничего общего с самой жизнью, — сказал он медленно. — Я понял, что нет такого места, которое было бы настолько хорошим, чтобы ради него стоило бросаться жизнью. И таких людей, ради которых это стоило бы делать, тоже почти нет. До самых простых истин доходишь иногда окольными путями.