Ф. М. Достоевский. Собрание сочинений. В 10 томах. Том 6. Игрок. Крокодил. Вечный муж. Бесы. Часть 1

Удивляюсь самой себе: как это сокровище русской классики прошло в свое время мимо меня, всерьез увлеченной литературой девятнадцатого столетия? Разумеется, я слышала об этом романе Ф. М. Достоевского, я давно знала о нем, как и факты об истории его создания. Возможно, именно последние и не давали возможности прикоснуться к великому творению мастера. Роман, написанный за месяц... В голове - сомнения. Как выяснится затем - напрасные. Федор Михайлович без преувеличения гениален, а сроки создания произведения искусства - вещь весьма и весьма условная. Можно и за три года написать бессмыслицу, можно за месяц сотворить чудо...

Рассказывая о русской (да и мировой в общем-то) классике, так и тянет свалиться в патетику, вещая всем известное. А ведь на самом-то деле все просто: роман о нас с вами. Все мы подвержены дурным привычкам, зависимостям, все мы пытаемся по мере сил воспитать самое себя - вылепить характер, выковать волю. Но, как в Алисе в Зазеркалье, надо бежать, чтобы остаться на месте. так и здесь: гений русской мысли наглядно показывает к чему приводит процесс воспитания своего лучшего "я", пущенный на самотек. Снежным комом наваливаются проблемы, угрожая похоронить заживо.

Здесь дал малюсенькую слабину, потакая слабостям, и думаешь, что ничего, что завтра исправлю, ну ерунда же... Нет! Большое начинается с малого. Дурные привычки, дурной характер, дурные поступки - и вот ты уже не принадлежишь самому себе. Друзья отворачивается, любимая и любящая женщина бежит прочь от тебя, ты не можешь смотреть на себя в зеркало без слез, угрызений совести (если она, конечно, еще шевелится там, в глубине души). Ты поставил все и проиграл... самого себя. Без права отыграться.

Была наслышана о том, что это самое непохожее на перо Достоевского произведение. Что оно выбивается из общего ряда по ритму, стилистике, выбранным выразительным средствам, слишком резкое, слишком нервное для него. Не соглашусь, пожалуй. Для меня как раз таки это типичный Достоевский с его мучительным выбором, тяжелейшими внутренними конфликтами, раздирающими на части персонажей, и непростыми философскими вопросами-размышлениями.

Восхищаюсь мудростью книги (это же надо - так поучительно показать обуреваемого страстями человека!) и наслаждаюсь увлекательностью сюжета. С умилением взираю на романтическую линию Алексея и Полины, втянутых, помимо воли, в сложнейшие взаимоотношения меж собой. Тут даже не треугольник, тут квадрат: за сердце прекрасной русской девушки борются англичанин, француз и русский. Но жизнь - не алгебра с геометрией, ту нельзя просчитать плюсы и минусы, подвести сухой остаток...

С волнением наблюдаю ярчайшие сцены в игорном доме - бабуленька, с легкостью просаживаюшая последние деньги, чувствую, нескоро выветрится из моей памяти. Наивно надеюсь на счастливую концовку - ну вдруг? Обманываюсь, конечно, ведь я читаю русскую классику, какой тут радужный финал?..

С грустью наблюдаю за молодым человеком, не лишенным дарований и катящимся на дно жизни...

Хочется верить в счастье хотя бы для него...

И за классиком повторяю:

Шикарная книга для того, чтобы взглянуть в потаенные уголки собственной души и сердца. И чтобы никогда уж более не поддаваться бессмысленным страстям: мы ведь знаем, к чему они могут привести. Зря, что ли, Достоевский писал свой роман...

Как может не полюбиться город, где дети, прогуливая школу, кормят чипсами “Pringles” не воробьев, а чаек. Где не привыкли беречь солнечный свет? Где на улицах дегенеративного искусства больше, чем в Париже, а в переулках готического квартала изо всех щелей тянет марихуаной? И еще – везде пальмы тепло и море, как в Сочи. Хотя, я не был в Сочи.

Так получилось, что несколько дней в Барселоне я провел в полном одиночестве. Компанию мне составлял только Федор Михайлович Достоевский. Я слушал с телефона роман «Бесы». И утром одного из таких одиноких дней я решил взойти на гору Тибидабо, чтобы увидеть красоту мира. Я позавтракал, перелил вчерашние остатки красного вина из стеклянной бутылки в пластиковую, положил ее в рюкзак, бросил туда же карту и запасные носки. На всякий случай взял со стола пачку сигар и вышел из квартиры.

На метро я доехал до станции Тибидабо. Поднялся. Ярко светило солнце, и день обещал быть прекрасным. Однако знаменитый синий туристический трамвайчик, следующий к подножью горы, про который я читал в путеводителе, не ходил. Не сезон. Я распутал наушники, включил книгу, сделал глоток вина, и пошел пешком по сверкающим рельсам пустого города. Бесноватая свита Достоевского полетела за мной.

«Россия, как она есть, не имеет будущности», – заговорил в ушах Кармазинов, это страна «деревянная, нищая и... опасная» и надо уезжать в Европу, где каменные строения, где хоть что-то стоит прочно. Когда я дошел до горы, оказалось, что в январе не работает и фуникулер. Сувенирные лотки стояли накрытые железными коробами. И я пошел вверх по грунтовой дорожке, по обеим сторонам которой росли лиственницы и туи, наполняя воздух чуть кислым хвойным запахом.

Я взбирался почти три часа. За это время мимо меня проскочили только три велосипедиста и одна белка. С каждым новым витком дороги город под ногами становился все дальше, все условнее. Живая материя уступала место простой геометрии, и разрасталось небо: синее с прихотливо ползущими облаками над шахматной доской расчерченного города. Схемы начались и в романе. Разделение человечества не две неравные части проповедовал Шигалев, «одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми». Потом со своим сумасшедшим проектом вступил Петр Верховенский: «Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства». Потом маньяк Кириллов, идеолог самоубийства, Шатов – с народом «богоносцем»…

Я шел и меня поражал контраст между невероятной одержимостью в русском романе и сонной умиротворенностью европейской жизни. Если бы сейчас, по дороге в гору, я остановил одного из велосипедистов и попытался растолковать какой-нибудь из вопросов Достоевского, он бы обязательно вызвал скорую помощь. И был бы, по своему, прав. Для меня же все вопросы, поднятые в романе, совсем не кажутся устаревшими. Мы продолжаем быть такими же одержимыми, я чувствую это в своей фейсбучной ленте, в разговорах с друзьями.

Роман неправильно трактуют как критику революционного нигилизма, нечаевщины. Роман посвящен нигилизму вообще, проявленному во всех идеологических направлениях. Есть здесь бесы социализма и есть бесы либерализма. А Шатов исповедует вообще националистические идеи сурового консерватизма, близкие Достоевскому. Но и его автор делает одержимым. «Бесы» – роман об одержимых. О тех, кого «съела идея». Кто выше Бога и человечности поставил революцию, национальную идею или представления о прогрессе.

Погруженный в русские вопросы, я взошел на вершину горы к большому собору. У входа в него на каменной ступеньке сидели двое бродяг, девушка с пирсингом в носу, одетая грязненько, но по последней европейской моде, в лосины и крупные широкие полусапожки и длинноволосый парень в вельветовом пиджаке. А с ними – красивая статная собака, дог. Она стояла неподвижно в жестких лучах заходящего солнца перед сводчатыми дверями и будто сторожила святыню. Больше никого. За храмом открывалась широкая панорама с пустыми зелеными склонами гор, за которыми был виден уже какой-то другой город.

Я зашел внутрь храма, чтобы немного передохнуть после долгого восхождения. Посидел, послушал григорианский хорал в записи и понял, что жутко проголодался. Я вышел на улицу стал оглядываться вокруг. В окнах большого ресторана, напротив меня, были перевернуты стулья. Видимо, до начала сезона. По перилам летней веранды расхаживал праздный кот. Чуть ниже один ресторанчик все-таки работал. Смешливая сеньора-официантка и, наверное, по совместительству хозяйка, совсем не понимала по-английски. Я хотел заказать красного вина, но жестикулировал так неловко, что она чуть не принесла мне кока-колы. А дальше все было сказочно – полбутылки вина, полцыпленка, салат из грубо нарезанных овощей, где кольца лука только облиты винным уксусом, оливки и куски ветчины. И хоть сеньора не принесла ничего из того, что я заказывал, было ужасно вкусно.

Когда я рассчитался и вышел из ресторанчика, солнце заходило. Длинные острые тени туи нарезали дорогу аккуратными треугольниками. Я вспомнил про сигары в рюкзаке и решил выкурить одну. Я сел на скамейку, закурил, выпустил большой клуб дыма и посмотрел на город: паэлья, хамон, кофе-соло и никаких страданий. Скукота. Я вновь распутал наушники и включил плеер. Достоевский продолжил свою горячечную скороговорку. «Какое счастье, что у меня есть дом», – подумал я.

Этой книги Достоевского изначально в моих читательских планах на год не было. Но, как обычно, в дело вмешался случай: посмотрев в начале весны потрясающий сериал-экранизацию с Максимом Матвеевым в главной роли, была так впечатлена, что немедленно внесла роман в свой виш-лист. Да, классика часто оказывается увлекательной на экране: помню, с таким же интересом смотрела в свое время "Идиот" и "Преступление и наказание". Динамичность сюжета, яркие характеры, интрига, необычная история любви-нелюбви, тайное общество - ну чего еще желать (притом что Матвеев никогда не был моим любимым актером)?

К роману подходила настороженно - сказывались ожидания (прежде всего, от сюжета) + в голове была законченная картинка действия, да и образы персонажей были уже зрительно сформированы. Но роман, напротив, превзошел всевозможные ожидания - в кино ведь трудно, как ни крути, передать мысли героев. Вот чувства - пожалуйста, а что думает герой, часто оказывается за кадром. Здесь же, в книге, такое полноводье дум, что начинаешь проникаться мотивами героев, они тебе становятся ближе и понятнее. В кино не так - да. там эффектнее их появление, но как личности они для нас больше закрыты...

Николай Ставрогин - главное лицо сериала - в книге же отнюдь не ключевой персонаж, хотя все так или иначе крутится вокруг него, только "круговорот" этот больше любовного свойства. Вообще, ставрогинский типаж - притягательный типаж этакого ловеласа, походя разбивающегося девичьи сердца (странно, что на роль эту выбрали Матвеева) и между делом играющего в политику. Именно что "играющего" - не революционер он по натуре, он слишком сосредоточен на своей собственной персоне. Оттого и любовные линии, связанные с ним, странно-туманные, он и женщин не любит, не то что народ в общем смысле (крестьян, рабочих). Ему мерещится подвиг, он так и норовит испытать свою волю и силу духа (вот к чему был этот тайный брак с юродивой?), а запоздалое прозрение уже не в силах что-либо изменить: оказывается, подлинное счастье было всегда близко - руку протяни - да поздно...

" Я знал, что не люблю тебя и погубил тебя.

Я не мог устоять против света, озарившего мое сердце, когда ты вчера вошла ко мне. сама, одна, первая...

Я вдруг поверил...Я, может быть, верую еще и теперь..." (о, сколько в этом самолюбования и эти бесконечные "я"...)

Петр Верховенский уже гораздо ближе к тематике тайной подпольной деятельности, хотя бы потому что о деле он думает всегда, жаль, не о народе. Собственные амбиции - быть главным и первым, тайным провокатором, а возможно, и палачом - заслоняют от него смысл революции, "чистой русской мысли".

- Нет, никто не донесет. Но - кучка должна оставаться кучкой и слушаться, или я их...

Экая дрянь, народ, однако!

Кириллов большой оригинал в отношениях с Богом: верить в него он не может, но и не верить - тоже, остается проявить "своеволие", доказав, что Бога нет, а заодно послужить целям общества, подлым, низким, лицемерным...

- Бог необходим, а потому должен быть.

• Ну, и прекрасно.
• Но я знаю, что Его нет и не может быть.
• Это вернее.
• Неужели ты не понимаешь, что человеку с такими двумя мыслями нельзя оставаться в живых?...

  Шатов и вовсе в обществе давно разочаровался, в смысле и целях организации, в жизни своей запутался (одни отношения с женой чего стоят), но и порвать с тайной организацией так просто не получится - он слишком много знает...

  Женские образы большей частью показались мне скучны - увидеть Ставрогина и ...влюбиться до потери пульса: Лиза, Даша, Марья Тимофеевна, жена Шатова... Ревность, обиды, капризы, обмороки - предсказуемо и банально.

  Из понравившихся мне героинь отмечу лишь Варвару Петровну - вот уж в ком ум и житейская смекалка - и губернаторшу, Юлию Михайловну, 40-летнюю светскую дурочку, решившуюся вдруг быть наравне с молодежью, организующую свой салон, литературные вечера и проч. - глупость, конечно, не порок, но читать эти страницы было весьма презабавно)

  Для того чтобы быть истинным революционером, надо быть одиночкой по жизни, не связанным ни брачными, ни какими другими обетами и обязательствами, и хотя бы иногда задумываться: а ради чего вот эти все вот собрания, прокламации?..

  Конец бесславный, но вполне закономерный...Потрясающий роман, глубокий и красивый. И хоть представленные автором образы по большей части были мне несимпатичны и более того, отвратительны, есть здесь о чем задуматься - тема пути России и тема веры вне времени...

А вот давайте честно, а то зачем ходить вокруг да около, как только дело касается обаяния тяжёлого и мрачного...
Вкус к истерике, вкус к серёзному и масштабному, доминирующий в путаной, но необычайно сильной манере Фёдора Михайловича, побеждает все возможные плюсы умеренной и правильной прозы, которую мы называем "хорошей".

Однажды мне довелось слышать сравнение Достоевского с "Мерседесом". Мол, люди, не разбирающиеся в машинах, на вопрос "какая машина лучше", всегда отвечают "Мерседес". Потому что это бренд, это притча во языцех, это слава над известностью, это то, как мы ассоциируем слово "литература" с именем Достоевского.

Действительно, очень многие читающие люди, особенно молодые читающие люди, называют ФМ своим любимым автором. Его романы - едва ли не единственный эмоционально усвоенный материал из школьной программы. Но оттого ли это, что Достоевский как Мерседес? Оттого ли это, что люди плохо разбираются в машинах?
О, нет - полагаю с несвойственным мне оптимизмом. Достоесвкий - это тот автор, коим можно болеть, коим можно страдать, на нём учишься и мужаешь. Он - лучшее нетривиальное образование души. Он не врёт, не подлизывается к истине, умеет видеть хорошее в плохом и похое в хорошем. В конце концов, мало в чьих строках любовь так жива, трепетна, беспола и бесадресна, как в строках Достоевского. Под крылом его авторитета действительно тепло и спокойно за свою советь, как обещают учебники, монографии и список "главных книг" Бродского.

Но "Бесы" - не "Идиот". Они даже более, чем "Преступление и наказание" ,учат от обратного.

Поэтому, думаю, мне повезло, что я взалась их читать уже сейчас, а не три-четыре года назад. Бесы воплощают в себе противоречивую притягательность тяжести и боли, от которой часто открещиваются. Так, как, например, "Мастер и Маргарита" проверяет человека на притягательности зла. Бесы Достоевского будут помельче мефистофелевского пафоса Воланда, конечно. Они живут в душах эпохи, в героях времени, в тяжёлом сне русских сомнений. Казалось бы, не лучшая тема для современного читателя. Но чёрт возьми! - до чего прозорлив ум этого миролюбца!Будучи фанатиком судебных хроник и однодневных социальных разбирательств, ФМ своих героев точит из чего-то... постоянного, неизбывного. Страшного. Темнота притягательна, так как свет в ней - победа усилий, а не данность.

Мотивы могут повторяться. Студенты - рассуждать, женщины - истеричить, чиновники - пить и цитировать Писание. Но повторяя себя вновь и вновь Достоевский всегда писал о разном. В "Идиоте" - об идеале, в "Братьях..." - о силе крови, в "Претуплении и наказании" - о теориях, в "Бесах" - о темноте. Ох, да что я такое толкую... везде о всём, и столько, сколько ни в какую эпопею не вместится. Тонны мыслей и ситуаций, тонны сомнений и уверенности, неподъёмная, пугающая наука ЖИТЬ.

Впервые я прочитала «Бесов», когда мне было 16. Потом перечитала в 23. Теперь в 26. И я уверена, что буду читать их и в 31, и в 45, и в 54 и даже и потом, если доживу. Потому как мне всей жизни кажется мало, чтобы осознать, что же со мной творит эта книга
Я не буду врать и говорить, что поняла, о чем хотел сказать Федор Михайлович. Не буду утверждать, что поняла его намеки и неприкрытую карикатуру. Потому как ни черта я не поняла, да и наверное никогда не пойму. Я просто люблю эту книгу, просто так, без ее отсылок, без ее истории и предпосылок.
Ближе и вместе с тем загадочней книги для меня, пожалуй, и не существует. Иногда кажется, что я ее «раскусила», разложила все по полочкам. Но через секунду я понимаю, что ничего не понимаю, ни того, что в строках, ни того, что между ними. Да я и не хочу ничего понимать. Ведь узнаешь - интерес пропадет, все станет предсказуемо и просто. А так сохраняется тайна, почти мистическая, потусторонняя.

Хотя нет, вру. Одну тайну я разгадала. Николай Ставрогин. В 16 я была в него влюблена, в 23 – восхищалась им, сейчас мне его просто жаль. Человек, у которого есть все и в то же время – ничего. Его любят ненавидя, его уважают презирая. Он все и ничего. Он страшно силен, но в то же время невероятно слаб. Он ни в чем не видит смысла, в то время как сам является центром вселенной для многих людей, готовых по одному его зову побежать на край света. В книге он занимает так много места, хотя почти что и не появляется совсем, лишь изредка, тенью на полях. Бесы в его душе гуляют на всю катушку, но и бог от него не спешит отказываться. Шатов, Верховенский, Кириллов, Лебядкин – все они хороши, у каждого тараканов с добрый вагон будет, но ни один из них и в подметки не годится Ставрогину. А ведь все просто: они-то живые, стремятся, любят, ненавидят, пропагандируют, обманывают, верят. Ставрогин же мертв, живущий, но неживой. Ему нечего терять, потому что ничего нет. Ему все равно, что в ад, что в рай. И эта его фатальность пугает и восхищает. Уродство, физическое или моральное, всегда будет привлекать внимание.
Я люблю людей отчаянных, готовых кинуться в омут с головой. Есть в них что-то, что заставляет устои пошатнуться. Недаром же Верховенский имел такие виды на Ставрогина.

Книга полна терзаний и безумных идей, как всегда у Достоевского. Они мечутся, как ненормальные, сбивая с ног и кружа голову. Но одна идея уверенно и спокойно идет сквозь весь роман тонкой, но яркой нитью. Кто бы мы ни были, откуда бы мы ни приехали, перед каким бы богом ни замаливали свои грехи, в нас сидят бесы. В каждом из нас. Они рвут нас на части, топят в болоте и клеймят раскаленным железом. И что бы мы ни делали, они всегда будут частью нашей души. Иной раз удастся их задобрить и ненадолго заставить сидеть спокойно. Но рано или поздно они напомнят о себе. И тогда начнется хаос, в отдельно взятой голове, в небольшом городе или даже в целом мире, но он обязательно будет.

А ведь я повзрослела. В 16 на последней странице я истерила, сейчас же просто новопассита напилась :)

И да, помните:

Я всегда думала, что же мне напоминает этот трек. Теперь понимаю, "Бесов".

Роман Достоевского "Игрок" довольно необычен из-за нескольких аспектов. Во-первых, он был написан в рекордно короткий (для Достоевского) срок. Денежные затруднения обязали писателя заключить кабальное соглашение, установив кратчайший срок для написания романа – один месяц. Во-вторых, произведение во многом автобиографично. Взявшись за его написание, Достоевский поведал публике о собственных внутренних демонах – о своей страсти к Игре.

Игру можно по праву считать главным героем этого небольшого по объёму, но не по смыслу произведения. Место действия – вымышленный город Рулетенбург и его шикарное казино, где кипят страсти, решаются судьбы, рушатся жизни. Заглянуть хоть одним глазком в этот мир лёгких денег и ослепительного блеска мечтает каждый, но не каждый обладает силой духа и решительностью вовремя покинуть его. Так случилось и с главным героем, учителем Алексеем Ивановичем. Сознательный и умный молодой человек он поддался пагубной страсти, которая начала превалировать над всеми его жизненными приоритетами. Она не только подвела его к разорению, но и отодвинула на второй план любовь к Полине, ради которой прежде он был готов на любые безумства. В отличии от Алексея, генеральша Антонида Васильевна, первый раз познавшая зависимость азарта, сумела сбросить его крепкие оковы. Проиграв практически всё своё наличное состояние, она разумно рассудила, что безопаснее будет вернуться в Москву.

Играют в этом романе не только в рулетку за карточным столом, но и чувствами и взаимоотношениями. Полина играет чувствами Алексея, наслаждаясь его любовными мучениями; маркиз Де-Грие играет чувствами соблазнённой им Полины, мечтая прибрать к рукам состояние гипотетически богатой наследницы; "бабуленька" Антонида Васильевна вертит всеми ожидающими её скорой смерти родственниками, желающими наконец-то вступить в наследство; а интриганка Бланш завлекает в свои очаровательные сети сначала стареющего генерала, а затем и самого Алексея Ивановича, сумев обанкротить обоих. Единственный положительный персонаж в романе, пожалуй, – это англичанин Астлей. У него оказался иммунитет как против азартных игр, так и против козней и интриг. Честный и благородный человек, он искренне пытался помочь и генералу, и Алексею, и Полине, но в конечном итоге каждый из них остался верен своей испорченной натуре.

С отзывами на Достоевского всегда одна и та же петрушка (не оговориться бы с «Бесами», не ляпнуть «Петруша») – очень трудно найти ту изначальную печку, от которой ноги сами пойдут в пляс. Я начну с рассказчика. Тот редкий случай, когда история у Достоевского льется не от имени никого и не от имени автора, а от вполне конкретного дяденьки, который якобы во всех событиях «Бесов» оказался замешан. Это немного странно, по той простой причине, что временами автор «забывает» о том, что этот рассказчик есть и начинает вещать от имени того непонятного и безликого демиурга произведений, которым он и является. Потом словно спохватывается – и в повествовании вновь появляется дяденька с именем и будто бы биографией, хотя он до самого последнего момента останется самым картонным и схематичным из всех персонажей «Бесов». Зачем же Достоевскому понадобилась эта ширма? Мне кажется, что автор намеренно не хочет говорить о Ставрогине, нечаевщине и революционных идеях от своего лица, чтобы читатели на стали приписывать ему лишних идей и мыслей. Отсюда и появляется невнятный дяденька, который будто бы нам про «Бесов» и вещает, хотя добрую половину информации, описанной в романе, он просто не мог знать. Вторая мысль по этому поводу – рассказчик понадобился, чтобы подчеркнуть интерес к Ставрогину не Достоевского, как автора, а простого обывателя. Действительно, его яркая фигура не так интересна Фёдору Михайловичу, чем чуть менее заметные, но более важные для автора герои-идеи. Опять же, повторюсь, это всего лишь мои мнения и догадки, бесы его знают, что там на самом деле.

Ну да ладно, танцуем дальше. Расправились с рассказчиком, берёмся за название. В романе есть сцена, в которой упоминается сон о России, одержимой революционными идеями, словно бесами. Но это только одна грань «бесовщины», потому что о каких только её проявлениях в масштабном полотне романа речь не пойдёт… Как мне показалось, самое главное во всех этих возможных трактовках – слово «одержимость». Не зря перевод на английский (на французский, кажется, тоже как-то похоже) блумсберийцы сделали с акцентом на название Obcessed, «Одержимые». Ведь «бесы» - это действительно не демонические сущности с рогами, копытами и пятачками, а беспокойные думы. Одержимых в романе пруд пруди, каждый второй, если не первый. Тем не менее, одержимые иной раз кажутся нам больше типажами, чем реальными людьми. Типажи до сих пор не меняются. Всё так же бродят по улицам Верховенские-старшие, которые так хотят прослыть интеллектуалами, что выглядят полными ослами. Забавно, кстати, наблюдать за трансформацией его речи по ходу течения романа. Если в начале он лишь изредка вворачивает в речь парочку изящных французских словечек, то к последним главам он почти полностью переключается на басурманскую французщину.

О героях, впрочем, чуть позже. Пока не забыла, хотелось бы ляпнуть ко всем тем, кто долетел до середины отзыва: если вы еще не читали «Бесов», а только собираетесь, то обязательно проверьте, если ли в вашем издании глава «У Тихона». В советских сборниках сочинений ее зачастую не печатали (почему, кстати, ума не приложу – вещи там, конечно, говорятся жутковатые, но не настолько, чтобы вдруг уничтожать целую главу). Глава, кстати, сыроватая, возраст девочки в ней дается в двух вариантах, но это не суть. Какой бы вариант ни был, он все равно не слишком красит Ставрогина. Зато без этой главы, как мне кажется, вся суть его образа совершенно теряется. А так как для многих читателей главным персонажем будет являться именно он (хотя, как водится, о главенстве персонажей в таком их изобилии – как и почти всегда – у Достоевского можно поспорить), то не хотелось бы лишнего недоумения по поводу некоторых аспектов его диковатого поведения.

Ещё для прочтения «Бесов» надо запастись небольшим запасом истории и фактов. Во-первых, хотя бы краем уха послушать, что такое нечаевщина и с чем её едят, а заодно узнать про прототипа Шатова. Впрочем, во всех уважающих себя изданиях это прописано где-то в сносках или заметках, надо просто не лениться и вовремя в них заглядывать, тогда в романе откроется огромная сцена иносказательного действия. Во-вторых, неплохо бы вспомнить про вражду Достоевского и Тургенева. В «Бесах» очень сильна сатирическая линия (ах, как изумительна сцена бала у Виргинских, где на орехи достается всем и вся!), и катком юмора Фёдор Михайлович проходит по своему врагу. Заодно в образе Кармазинова перепало стёба и романтизму (наверное, отсюда и фамилия, похожая на Карамазина) в розовых ленточках и пурпурных сопельках. Реализм vs. Романтизм: отражение событий и фактов против извечного пихания себя и своих ощущений вместо реальности.

Под конец же можно и немного про персонажей. Как ни крути, а характеры у Достоевского всегда интереснее всего. От проклятого Ставрогина никуда не убежишь, он так и будет прорываться в центральные интересные фигуры. Не зря про него в самом начале говорят, что всё в нём «что-то уж очень». Очень и чересчур, слишком много. Поначалу он кажется демоническим, но это всё псевдодьявольщина. Настоящий бес и дьявол в романе – завистливый Петруша Верховенский, вот уж кто воистину не только одержимый, но и почти шизофреник. Его восприятие реальности искажено в угоду его собственным желанием. Вспомните самые первые сцены с ним. Когда кто-то шепчет, он говорит, что кричат. Когда кто-то спокоен, он возмущается, что человек ухмыляется или смеётся. Начинаешь задумываться, к чему вообще этому двигателю романа все его интриги и понимаешь, что логической причины-то и нет. Просто Петруша одержим завистью, из-за неё и творит всякую бесовщину.
Кириллов поначалу тоже кажется чем-то иным, каким-то сверхчеловеком. На деле же оказывается, что он и вовсе не человек, а какая-то идея выраженная антропоморфно.
Самый светлый персонаж – это Шатов, маленький клончик князя Мышкина. Заодно он оказывается прекрасным психологом, который «загадку» Ставрогина видит насквозь.

Наконец, Николай Всеволодович. На первых страницах кажется нам пустым провокатором, позже о нём начинает идти слава сумасшедшего… Но это не физическое сумасшествие, а, опять же, одержимость. Образ Ставрогина раскрывается на протяжении всего действия. Это не обычный человек, это логическое начало без души. У него под ногами духовной почвы, он от всего отстранён из-за этого и постоянно чувствует свою ущербность. Если уж распределять грехи по персонажам, то Николаю Всеволодовичу по полной достаётся равнодушие. И этот грех, как мы видим, действительно страшный. Ставрогин чувствует внутри себя бурную карамазовщину, какое-то начало, которое хочет действовать, делать, жить, а не просто существовать. Но отсутствие духовности мешает ему приложить куда-то свои силы. Так и получается, что внешне он всем из-за этого кажется скучающим обаятельным демоном, а внутри – испуганный и одинокий неприкаянный ребёнок. Ставрогину не хватает простых человеческих эмоций, в которых он разбирается, как свинья в апельсинах. Поэтому он пытается откуда-то их добыть… Пусть и негативные. Хотя бы такие. Тем более, что негативчик-то получать куда легче.

В итоге роман потрясает. Очень масштабный, многоплановый, глубокий. Можно рассматривать его только с того аспекта, который вам интересен. Психологизм? Пожалуйста. Революция и история? Туточки. Сатира или реализм? Да всё тут есть, выбирайте и читайте. Впрочем, лёгким это чтение не будет.

В повести два главных героя: Алексей Иванович Вельчанинов и Павел Павлович Трусоцкий, причем первый подается читателю в качестве все же чуть более главного, поскольку автор рисует картину происходящего, с позиции Вельчанинова. Алексей Иванович представлен нам как человек, впавший в ипохандрию, а говоря современным языком, скорее всего, он переживает кризис среднего возраста, поскольку нам известно, что ему около 40, семья не состоялась, от светской жизни он тоже отошел, женщины, которые раньше представляли для него жгучий интерес, потеряли свою былую привлекательность, а тут еще усиливающиеся грудные боли. Перед человеком, когда-то ярким и способным, но растратившим себя на что-то проходящее и малозначимое, встает вопрос о смысле жизни...

И в этот непростой момент в его размеренное и в какой-то степени болезненное существование врывается "гость из прошлого" - Павел Павлович. Когда-то, а если быть точным, то 9 лет назад, Вельчанинов был другом семьи Трусоцких, а "по совместительству" и любовником жены Павла Павловича - Натальи Васильевны. Это событие производит настоящий взрыв в жизни Вельчанинова, ему становится известно, что Наталья Васильевна умерла, что у неё осталась 8-летняя дочь Лиза, которая, скорее всего, является его - Вельчанинова - дочкой.

В дальнейшем это предположение подтвердится, но Алексея Ивановича настигнет новый удар - Лиза заболеет и все усилия докторов окажутся напрасными - она умрет. Ипохондрия от этого события только усугубится, еще большая тоска охватит Вельчанинова.

Но всё большую роль в его жизни начинает играть официальный Лизин отец, вдовец Натальи Петровны, бывший друг - Павел Павлович Трусоцкий. Это крайне противоречивая личность, истинно "достоевская", маленький смешной человек, в котором борется мелкое и презренное с великим и достойным. Человеческие качества Трусоцкого не вызывают симпатии, да в самой фамилии как-бы заложена одна из его определяющих черт - трусость. Чем-то он напоминает другого героя Достоевского - шута Лебедева из бессмертного "Идиота".

И все же в нем живет больная душа "униженного и оскорбленного" человека. Он прожил с Натальей Васильевной в полной уверенности, что у них счастливая семья, он восторгался "друзьями дома", искренне разделяя восхищение ими с супругой. Он хотел любви и дружбы, и думал, что всё это у него есть. Да, он по мелкости души своей заискивал и перед женой, и перед друзьями, но эта мелкая душа жаждала чего-то великого, и пыталась его придумать так, как ей казалось должно быть.

После смерти Натальи Васильевны, когда он прочел её любовные письма, перед ним открылась правда всего того, что происходило у него прямо на глазах, и что он упорно старался не замечать. Кроме Вельчанинова у покойной жены были и другие любовники, но Алексей Иванович обидел Трусоцкого больше других. И не потому, что именно он оказался отцом Лизы, а потому, что к Вельчанинову Павел Павлович относился, как к божеству, запоминая его слова и мысли, стараясь ему подражать.

Любовь и ненависть борются в душе этого униженного человека. Он готов одновременно и простить Вельчанинова, и убить, он даже делает неудачную попытку. Но... Трусоцкий вечный неудачник во всем: в отношениях с женщинами, с друзьями, поэтому и отомстить бывшему своему сопернику как следует он не может. Наверное, потому что он трусит, он привык быть ведомым, он привык подражать, упреждать, заискивать.

Другим он быть не может. Через несколько лет Вельчанинов случайно встречает Трусоцкого в поезде с новой молодой женой, при паре имеется, как и раньше, - "друг дома", откровенный любовник супруги, которого снова в упор не видит Павел Павлович. Вельчанинов знакомится с его женой и сразу завоевывает её расположение, получая приглашение пожить месяц у Трусоцких. И Павел Павлович готов принять бывшего любовника первой жены в своем доме, он страшно не хочет этого, но из "благородства" перед супругой и перед Вельчаниновым готов снова наступить на те же самые грабли - "вечный муж".

Вечный, всегда и всеми обманутый, упорно продолжающий верить в идеальную любовь и дружбу - «Самый уродливый урод — это урод с благородными чувствами» - выносит своё резюме Вельчанинов. Что же, может он и прав, в том смысле, что сам Вельчанинов - тоже урод, но не такой уродливый, потому что в благородство он не верит, но иногда поступить благородно может, например, отказавшись гостить у Трусоцких, хотя... мне показалось, что новая жена Павла Павловича ему просто не очень понравилась...

Немного есть на этом свете объемистых романов, которые я читал дважды, но "Бесы" Достоевского в этот список попали, попали совсем недавно, второе прочтение романа закончилось меньше недели назад, а первое было более 30 лет назад. Впечатления от романа разные, мне кажется, что для некоторых произведений очень важно наличие у читателя определенного жизненного опыта. Что касается конкретно Достоевского я бы рекомендовал читать его по мере старения: в 25 лет "Бедных людей", в 27 "Белые ночи", в 40 "Униженные и оскорбленные", в 45 "Преступление и наказание", в 48 "Идиот", а в 50 можно и за "Бесов" взяться. Я обозначил возраст, в котором Фёдор Михайлович писал свои произведения, конечно, можно читать и раньше, но, после прохождения соответствующего возраста, не мешает перечитать.

К рецензии на "Бесов" я подбирался осторожно, сначала написав отзыв на одноименное стихотворение Пушкина, и уже в нем, попытавшись связать два одноименных произведения разных авторов. И все же, пушкинские бесы были, скорее, бесами-романтиками, Достоевский привел в литературу бесов-политиков.

Не секрет, что поводом для создания романа послужило нашумевшее дело об убийстве студента Петровской академии (ныне - Тимирязевская академия) Ивана Иванова. Организовано оно было Нечаевым с целью упрочения своей власти в революционном кружке столичных студентов и разночинцев. С этого дела возник термин "нечаевщина".

В романе в качестве "Нечаева" предстает Петр Верховенский, но его характер автор списывал с Михаила Петрашевского, человека, который вовлек когда-то самого Достоевского в революционное движение, за что будущий классик чуть не поплатился жизнью. Почему Фёдор Михайлович решился на такой "симбиоз", наверное, потому что он хорошо знал и помнил Петрашевского, и характер реального человека мог выразить более цельно, а еще, потому что хотел сказать, что за 25 лет, лежащих между двумя кружками, изменились какие-то идеологические аспекты, но не сами люди, которые идут "в революцию".

В этом отношении 25 лет - сущая мелочь, прошло уже 150 лет со времени выхода романа, а типы, изображенные Достоевским, никуда не делись, они и сегодня с нами. Сужу об этом по фейсбук-группе нашего района, которой заправляют левые радикалы. Там есть свои Верховенские, Липутины, Виргинские, Лямшины, Кирилловы, Шиголевы, Эркели, студентки и гимназисты. Вот Ставрогиных и Шатовых не встречал, это, однозначно, штучный товар, не в том смысле, что сейчас таких нет, а в том, что такие редко попадаются. А те, что есть также непримиримы к отличному от их мнению, также готовы нападать толпой, также проповедуют принцип: "чем хуже, тем лучше". Они все стремятся к свободе, но как могут обрести свободу рабы собственных постулатов и установок, они уже изначально не свободны, и свобода в их понимании, это навязывание собственного видения мира другим.

Герои "Бесов" также несвободны, каждый порабощен: Верховенский своими идеями и собственной центральной ролью в осуществлении этих идей, Кириллов - теорией бого-человека, неким предвестием ницшеанства, Ставрогин - раб собственных пороков, основная же масса - рабы круговой поруки. Круговая порука - вообще, основной рычаг, с помощью которого Верховенский управляет своими апологетами, поэтому наиболее надежным цементом, верно скрепляющим, служит совместное преступление. Так автор выходит на центральную тему романа - убийство отступника ради усиления тоталитарной зависимости адептов.

Жертвой - "Иваном Ивановым" - предстает студент Шатов, человек из народа, более чувствующий истину, чем иные, находящий выход в религиозной идее, своеобразно представляющий роль русского народа-богоносца. Многие критики считали, что в уста Шатова автор вложил собственные мысли и видение, но именно такой философский подход позволяет Шатову вырваться из-под идейного влияния Петра Верховенского. Организовав убийство Шатова-Иванова, Верховенский-Нечвев убивает сразу двух зайцев, и от опасного конкурента избавляется, и вяжет кровью оставшихся, теперь у него есть на них несмываемый компромат - еще один рычаг, которым не брезговали во все времена борцы за всё хорошее против всего плохого.

Возвращаясь к идее свободы. нельзя не отметить выдающийся философский труд теоретика группы Шиголева, который, сам того не желая, приходит к выводу, что высшей точкой истинной свободы должна неминуемо стать жесточайшая деспотия, именно так должна проявлять себя высшая свобода, а идеалом для человечества было бы истребление 80% людей, чтобы оставшимся 20% жилось как в раю. И всё это кружковцы обсуждают с самым серьезным видом, ничуть не смущаясь всей глубиной того морального падения, на которое толкает их "светлая" идея.

Касается Достоевский и тургеневской темы детей и отцов, показывая роль последних в воспитании деток-бесов, нагляднее всего это представлено на примере отца и сына Верховенских. Хотя и самому Тургеневу вполне досталось, ибо он выведен в одном из представителей лагеря отцов - писателе Кармазинове, этаком престарелом либерале, озабоченном тем, чтобы не прозевать "когда начнется", чтобы успеть устроить свои делишки.

В целом же, нигилисты представлены в очень мрачных красках, людьми подверженными целым скопищам пороков - гордыни, тщеславия, лживости, высокомерия, распущенности и даже блуда. По последним пунктам особенно преуспел Ставрогин, которого Верховенский метил в фасадного вождя революции. Глава, в которой он изнасиловал 10-летнюю девочку даже была вымарана цензурой и издается в качестве приложения к роману. С темой пороков тесно связана и тема соблазнов, которым подвергаются носители высоких идеалов, и соблазны оказываются сильнее, просто они заставляют по иному взглянуть на ситуацию, давая возможность адепту обмануть себя же.

И все же, я бы не сводил роман исключительно к политической константе, в нем много психологии, представлены яркие типажи русских людей помимо "революционной тусовки". Особенно ярки Варвара Петровна Ставрогина, Степан Трофимович Верховенский, капитан Лебядкин и его сестра, Федька Каторжный.Книга заставляет задуматься и возвращает к себе снова и снова.

Однако я упорно не понимаю людей, читающих в метро Достоевского. Чтение Достоевского вообще-то процесс интимный. Нехорошо его выносить на люди.
Ну, как оно бывает. Слезы текут, губы дергаются, охи, ахи, эпилепсия…
А тут еду по кольцевой – вижу, читают «Бесов» С серьезным таки видом. Заметочки на полях, все дела. Надо думать, FM сделался настолько актуален, что до дома уже не дотерпеть.

Вообще, почему-то считается, что «Бесы» - это прозрение об ужасах революции. Битая сотня рецензий и критических статей – сплошь охи-вздохи. Ох уж это революция. Ах уж эти коммунисты/социалисты/анархисты. Страх-то какой, куда ни глянь…
Я вот все хочу спросить, куда глядеть-то. Нынешний век на революции (настоящие революции) не богат. Нынешний век, замечу, вообще-то эпоха победивших консерваторов – «новые правые» крепко сидят еще с 70-х годов.
Глупо превращать один из умнейших романов за все историю человечества в агитку к охранительным плачам на водах вавилонских.
Конечно, Им (ZОGу, Мировому Капиталу, оккупационному гей-правительству, Гидре и проч.) весьма полезно, чтобы мы считали именно так.
Но не любопытнее ли повнимательнее всмотреться «through the looking glass»?

По-моему глубокому убеждению, «Бесы» - одна из лучших вещей FM. Стало быть, шедевр в квадрате. Как и водиться для шедевров такого уровня, роман обо всем – но только не о революции. (И тем паче не о большевиках).
Знаете, о чем «Бесы» на самом деле? Они о нашем с вами времени. О таких, про которые говорят: «бывали хуже времена, но не было подлей».
В подобные времена всем живется паршиво. Всем одиноко, тесно и тошно. Даже мерзавцам – а такой мир, согласитесь, еще надо суметь построить.
В критике (отечественной) роман строго загнан в шаблон. Давно расписано, что Ставрогин гад и педофил, Верховенский гад и революционер, Кириллов не гад, но зато псих. Позицию автора-де отражает Шатов и все прочие, кто с достаточным умилением поминают «крест животворящий». По-моему так это весьма примитивно. «Бесы» - роман многоголосый и многослойный. Какой стороной его не поверни – всякий из героев прав, всякий последователен. Всякого можно понять и пожалеть.
Позиция автора неясна принципиально. Кажется, что и сам Достоевский мечется между своими персонажами.
Недаром он так заботливо разделил между ними свои самые сокровенные идеи и мысли – те, которые придумал задолго до романа, о которых писал друзьям и о которых вдохновенно рассуждал в дневниках.
Однако, что это я.
Тьма – вот главный герой романа. Не та тьма, что красиво чернеет в романтических книжках или холодит ужасом в хорроре – у этой и цвета-то толком нет.
Тьма здесь, пускай во всех видах и формах – мрачная, беспросветная и очень рутинная. Она гнездиться в душах, пропитывает комнатный воздух, копошится в трущобах, ползет пожарным угаром. Лезет изо всех щелей.
Здесь, в романе, любые события, будь то случайное самоубийство или признание в любви – лишь порочный круг, из которого нет выхода. Кошмар, бытовой и бессмысленный – а потому неяркий и неявный – сам воспроизводит себя в каждом новом поколении.
Ясное дело, что, например, Верховенский не сам такой вырос (как почему-то все считают. Ей-богу, кабала святош какая-то). Посмотрите на его детство. Бедность, одиночество (он же ни одной живой душе не был нужен), невежество, привычка «выживать» и не доверять никому. Собственно, а что еще из этого могло вырасти?
У Верховенского даже привязанности (одна. к Ставрогину.) – и те какие-то нездоровые, почти извращенные.

Место действия – город, откуда не выбраться. Внешний мир, вроде бы, и существует – но лишь в виде газетных передовиц. Горожанам впору задаться вопросом, как детям эпохи "железного занавеса" - а есть ли он, этот внешний мир, вообще?
Любая идея, что проникает сюда, в здешней отравленной почве прорастает во что-то очень странное.
Старшему поколению – Степану Трофимовичу, Варваре Петровне и прочим – достались идеи либеральные. Они им нашли отличное применение. Ведь чем еще оправдывать свой эгоизм, наплевательство на весь белый свет, высокомерие и банальную злобу?

В руки к новому поколению приходят идеи социалистические, но и с ними творятся какие-то жуткие метаморфозы. Вот скажите, где именно у Фурье или Прудона было написано о том, чтобы уровнять всех в рабстве? Откуда взялся этот жуткий призрак общества бездушных автоматов? Откуда план уничтожить половину человечества ради благородного процветания второй?
Толкователи романа отчего-то пинают идеи. А ведь речь идет, между прочим, об идеях прекрасных – лучших из того, что породила человеческая мысль. Всеобщее братство, борьба за права, за свободу, за достоинство человека.
Критики забывают о том, как бессмысленно пинать зеркало, коли рожа кривая.
Ведь… ладно. Кто такие бесы? Кто они – те, которые кружатся и верещат, сбивая с пути?
Да оглянитесь же. Это ведь мы с вами. Это все то бесчисленное множество персонажей романа – дворяне, барышни, офицеры, чиновники, отцы семейств, местные «сливки общества», писаки, гимназисты, мамаши, крестьяне…
Все они по отдельности – люди неплохие и даже понятные. Но сливаясь в то, что мы зовем «социумом», они превращаются в какую-то бесовскую круговерть, где добро встречается реже, чем плутоний.

Это то общество, которое радостно воюет, устраивает погромы, бросает и калечит детей, отвергает слабых, отворачивается от грешников, поощряет беззаконие, лебезит перед силой и властью. Это больное общество, где люди развлекаются, наблюдая за чужими смертями и страданиями, где живут мелкими обидами и застарелыми комплексами.
Кажется, ведь мелочи. Но в романе прекрасно показано, как эти мелочи, цепляясь одна за другую, приводят город на грань локального конца света.

Очень, на мой взгляд, в этом плане характерно поведение самого «христианского» персонажа романа – отшельника Тихона. У него, чья жизнь, казалось бы, посвящена евангельским идеалам, не нашлось ни одного слова ободрения для Ставрогина. Он просто умыл руки - иди, мол, грешничек, удавись, а я лучше буду сидеть хороший и читать акафист.
Кстати, в отличие от тех же «Братьев Карамазовых», здесь нет места Богу. Ему бесполезно молиться – он не слышит. Ему бесполезно бросать вызов. Его словно нет.
Остается взывать из глубин, как в каноне на отход души от тела.
Но и это… ладно. Мой любимый герой – Кириллов, и в нем слишком много от того нового русского Христа, которого с таким упоением ищут в книгах Достоевского иностранцы. Кириллов всех понимает, всех прощает и всех – жуть какая – любит. Но и это человек, который просто надорвался, глядя на окружающие его страдания и бессмыслицу. Он нашел рецепт «от всего» - но на самом деле этот рецепт, как и любой другой, подходит только для него одного.
Ибо выхода, как я уже писал, не существует. (Time is a flat circle, если понимаете, о чем я).

«Бесы», пожалуй, самый мрачный и тяжелый роман Достоевского. И это одна из лучших книг, которые случались с мировой культурой вообще.

И, да, о нем можно говорить бесконечно.