
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
russischergeist
- 39 918 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Бог весть, откуда эта книга попала в мой список. На форзаце (вернее нахзаце, но меня это слово до сих пор очень смущает) под именем автора - народный артист СССР. Лично меня без рекомендации книга из-под пера артиста эстрады скорее отпугнула. Я нисколько не умоляю умственные способности автора, но между выступлениями и руководством театром, где берется время на научные изыскания? Но даже беглый взгляд в текст - с серьезными названиями и научным аппаратом - впечатляет. Отнюдь не сатира была делом его жизни, самым важным для товарища Смирнова были книги. После его смерти в Ленинку поступило около 20 тысяч томов. И "Рассказы о прижизненных изданиях Пушкина" или исследование альманахов XVIII века что-то далеки от сборников фельетонов (впрочем, один раз эстрадный сборник-таки увидел свет, юбилейный, один - против раз пять переизданной книги о Книгах).
Рядом с автором не только интересные и горячо любимые им книги, поиски которых превращались в захватывающий детектив, авантюрный роман и политический триллер, рядом люди общение с которыми запросто не удивляет конечно, но впечатляет - Маяковский, Луначарский, Толстой. Московские букинисты, дореволюционные собиратели, большие знатоки книг. Это могло бы быть очень интересное чтение. Оно и было таковым, но...
"Гнусно", "мерзко", "неприглядно" - это то, что вспоминилось навскидку, по мере чтения не сообразила выписать наиболее одиозные советские штампы. Читаешь с удовольствием, но постоянное спотыкание об этот идеологический мусор мешает даже больше приписывания революционных взглядов всем литераторам без разбора. Ну кроме Булгарина, который мерзок, гнусен и непригляден. Даже познакомиться с его романами захотелось.
Честно говоря, эти вставки мне показались довольно искусственными, они даже стилистически далеки от основного текста, чересчур газетные, нарочитые. Что ж, каждому времени свои штампы.

Замечательная в своём роде книжка. Автор – знаменитый эстрадный артист и собиратель редких книг, был лично знаком со многими знаменитыми культурными деятелями 20-30-х гг. Поэтому его книга это ещё и книга мемуаров. Особенно примечательны воспоминания о Владимире Маяковском (с. 45-50) и о Демьяне Бедном (с. 50-56 и некоторые другие места). Маяковский оказывается не таким уж книгоненавистником, как он сам себя презентовал («Ненавижу всякую мертвечину – обожаю всяческую жизнь!»). А Демьян Бедный, как следовало ожидать, жадный обманщик – уводит у автора из-под носа редкое издание – «Житие Ушакова» Радищева. Как захватывающий роман читаются истории об издании «Путешествия из Петербурга в Москву», об Анне Петровне Керн и посвящённом ей стихотворении Пушкина «Я помню чудное мгновенье», и о том, как в старом сарае в начале 20-х гг. одним книголюбом было найдено одно из писем Пушкина к Анне Петровне, и о том, как была продана крупнейшая в мире библиотека – библиотека красноярского купца Юдина, и многие другие истории. Вообще, автор пишет о книгах с такой большой и искренней любовью, что ей невольно заражаешься сам. Эта книга может служить неким отрезвляющим чтением, демонстрирующим, что электронные книги никогда не заменят живого раритета. Книга – это произведение искусства, книга – это живой организм. Читая «Рассказы о книгах», мысленно начинаешь перебирать в собственной памяти случаи, когда самому доводилось охотиться за редкими экземплярами. И хочется вновь вернуться к собирательству – хочется бегать по старинным книжным лавкам, вдыхать запах книжной пыли, искать книги с автографами, бережно расставлять эти книги у себя на полках и… читать, читать запоем, читать, не останавливаясь и получая огромное наслаждение.

Всё бы ничего, кабы не so soviet. Ну, не был Крылов советским писателем, не был никогда, мужик, просто поверь.
Радищев - тот был, сам того не зная. Это да.
И даже всё это бы ничего, но от тенденциозности, от ангажированности, от подверстывания аргументов под нужную картинку - тошнит очень сильно. Радищева, мол, с его "великой книгой" ругали только какие-то псы царского режима и прочие неприятные люди, но что среди них был Пушкин - для приличия замалчивается.
От этого даже и верить в любовь Н. С.-С. к книге не до конца получается - знает, разбирается, ценит. Но любит не книгу вообще, а "себя в книге" - т.е. свою коллекцию, своё собирательство, своих друзей-библиофилов (типа Демьяна Бедного, который вряд ли всю свою библиотеку собрал честно)...
И книжка-то, главное, полезная (особенно если помнить, что там всё правда - только правда не вся и местами искаженная, а местами сиюминутно выгодная; ну, вы поняли), т.е. выбросить её я не смогу, но и на полке у себя видеть не хочу. Суну за комод, что ли.

Обороты речи в годы Радищева, Новикова, молодого Крылова были тяжеловаты. Однако ни у кого из них нельзя было найти и таких "шедевров", какими блеснул недавно один наш современный киножурнал, напечатав чей-то литературный сценарий, в котором герой в одном месте "разглядывает поджатые губы дочери, опускает глаза в тарелку и ест", а в другом - "поднимает глаза к небу, свертывает набок бугристый нос".
В книгах даже времен Петра Первого не ели собственные глаза, опущенные в тарелку, а если и сворачивали набок бугристые носы, то не сообщали об этом читателям.












Другие издания


