Собрание сочинений в 5 томах. Том 1. Белая гвардия

Это не просто какой-нибудь рассказ о наркотической зависимости, это болезненное исследование человеческой души, попавшей в плен к саморазрушению. Написанная в форме дневниковых записей молодого врача Сергея Полякова, повесть погружает читателя в мрачную атмосферу провинциальной больницы начала XX века, где эйфория морфия сменяется кошмаром ломки, а профессиональный долг – полным разложением личности. Булгаков, сам имевший опыт употребления морфия, с поразительной точностью и беспощадностью описывает физические и психологические муки, испытываемые наркозависимым.

Такой уверенный и многообещающий доктор Поляков постепенно превращается в тень самого себя, человека, одержимого лишь одной целью – очередной дозой. Автор не романтизирует наркотик, не пытается его оправдать, а наоборот, показывает его как силу, поглощающую человека целиком, лишающую его воли, разума и человечности. Одним из самых сильных аспектов "Морфия" является его психологическая глубина. Булгаков исследует не только физические проявления зависимости, но и ее влияние на сознание, восприятие реальности, отношения с окружающими. Поляков становится все более эгоистичным и отчужденным от мира. Его дневник становится исповедью человека, запертого в порочном круге, из которого, кажется, нет выхода. Повествование построено на контрасте между прошлым Полякова, где он был успешным врачом, и настоящим, где он стал наркоманом, полностью зависимым от морфия. Этот контраст подчеркивает трагизм ситуации и ужас деградации личности. Блестящий ум и талант врача были уничтожены наркотиком, оставив лишь жалкую оболочку.

Название произведения словно метафора распада человеческой личности под воздействием пагубных страстей и пороков. Это предупреждение о том, как легко человек может потерять себя, поддавшись соблазнам. Повесть пронизана мрачным реализмом, который, тем не менее, не отталкивает, а наоборот, заставляет затягивает сильнее.

Со дня написания романа великого мастера прошло ровно сто лет. Известно, что Сталин пересматривал пьесу «Дни Турбиных» (свой роман Михаил Афанасьевич при жизни интерпретировал в драматургию) более десятка раз, критики оценивали его неоднозначно - отрицательных отзывов было в разы больше, чем положительных. Роман считается автобиографичным, герои имеют множество прототипов - родственников и друзей Булгакова.

Революцию писатель застал на Украине, в Киеве, который и стал прообразом «Города» в произведении. Семья Турбиных - обреченная интеллигенция, которая буквально брошена всеми: коммунистами, для которых Турбины это классовый враг, белогвардейцами, занятыми борьбой с красными на Юге и в Сибири. Белая Гвардия в Городе остается один на один с Петлюровцами и украинским мужицким гневом, который все наполнялся ненавистью к «офицерне» и теплился в новоявленном искусственном языке, в измененных фамилиях, во лжи, в которую они же сами и уверовали.

«Да-с, смерть не замедлила. Она пошла по осенним, а потом зимним украинским дорогам вместе с сухим веющим снегом. Стала постукивать в перелесках пулеметами. Самое ее не было видно, но явственно видный предшествовал ей некий корявый мужичонков гнев. Он бежал по метели и холоду, в дырявых лаптишках, с сеном в непокрытой свалявшейся голове, и выл. В руках он нес великую дубину, без которой не обходится никакое начинание на Руси.»

И что же это за «великая дубина»? Неслучайно эпиграф романа взят из «Капитанской Дочки» Пушкина, в котором метель ознаменует появление Пугачева.

Василий Лисович, сосед Турбиных, жадный и пугливый продовольственный работник, насчет холуев-бандитов, которые ограбили его одной ночью, размышляет: «У нас в России, в стране, несомненно, наиболее отсталой, революция уже выродилась в пугачевщину… Ведь что ж такое делается… Мы лишились в течение каких-либо двух лет всякой опоры в законе, минимальной защиты наших прав человека и гражданина. Англичане говорят…»

Неужели «пугачевщина» - исторически российская обреченность, а мужицкая дубина - лучшее ее воплощение. И как все это соотносится с честью - категорией неопределенной для русского мужика, вымуштрованной где-то за рубежом еще со времен рыцарей-тамплиеров. В произведении упоминается строчка из романа Ф.М. Достоевского «Бесы», которая довлеет на пьяным Турбиным-старшим:

«Нет, в Европе еще этого не поймут, а у нас именно на это-то и набросятся. Русскому человеку честь одно только лишнее бремя. Да и всегда было бременем, во всю его историю. Открытым «правом на бесчестье» его скорей всего увлечь можно.»

Вспомнить ту же Великую французскую революцию, да и все революционные движения в Европе. Они, безусловно, многим отличаются от «наших» радикальных преобразований. Чем? Там больше считаются с «честью», там меньше «мужицкого гнева»? Может быть, они выглядят более благородно. Почему? На это счет вспоминаются две великие картины: «Свобода, ведущая народ» Делакруа и «Большевик» Кустодиева.

А что, если рассмотреть мотивы, цели? Если буржуазные революции происходили в свете просвещенного абсолютизма, боролись за свободу, стремление к счастью, то над российскими революциями главенствовала идея мести - за несправедливый помещичий гнет, коррупцию и казнокрадство, царскую бюрократию в одном случае, партийную обособленность и идеологическое лицемерие в другом.

И что руководит революцией? Гнев - зашоренный, забитый и громадный в силу молчания, в силу нашей покорности и нерешительности. Но и терпению есть конец, который и выражается в этом бессмысленном хаосе, раздоре, несвязных и волюнтаристских политических решениях в период смуты. Михаил Афанасьевич пытается предостеречь нас от этого и вместе с тем высказывает предположение о некотором «русском революционном фатализме»:

«Случилось другое. Нужно было вот этот самый мужицкий гнев поднимать по одной какой-нибудь дороге, ибо так уж колдовски устроено на белом свете, что, сколько бы он ни бежал, он всегда фатально оказывается на одном и том же перекрестке.»

Какова же судьба Украины? Со времен Переяславской Рады вопрос поставлен конкретно - с Россией или без неё. Но быть автономной у подсолнечной страны не получится, этому будет препятствовать то польское шляхетство и чуждая всякому казаку католическая вера, то косноязычная Турция со своими мусульманскими традициями. Поэтому, когда Николка Турбин пробирается сквозь шествие, связанное с приходом в Город Петлюры, Булгаков определяет свое отношение к историческому выбору Украины, обращаясь к великому казаку Запорожской Сечи Богдану Хмельницкому,

«Солнце окрасило в кровь главный купол Софии, а на площадь от него легла странная тень, так что стал в этой тени Богдан фиолетовым, а толпа мятущегося народа еще чернее, еще гуще, еще смятеннее. И было видно, как по лестнице поднимались на скалу серые, опоясанные лихими ремнями и штыками, пытались сбить надпись, глядящую с черного гранита. Но бесполезно скользили и срывались с гранита штыки. Скачущий же Богдан яростно рвал коня со скалы, пытаясь улететь от тех, кто навис тяжестью на копытах. Лицо его, обращенное прямо в красный шар, было яростно, и по-прежнему булавой он указывал в дали.»

Злосчастный маятник истории, который колеблется между Петром I и Мазепой, Тарасом Бульбой и польскими сановниками, Шевченко и Гоголем, в очередной раз останавливается в фазе предательства. Петлюра. «Пэтурра! Пэтурра!», - восклицают герои романа. Все эти ничтожные, скверные попытки обретения автономности безотказно осуждаются писателем:

«— Я б вашего гетмана, — кричал старший Турбин, — за устройство этой миленькой Украины повесил бы первым! Хай живе вильна Украина вид Киева до Берлина! Полгода он издевался над русскими офицерами, издевался над всеми нами. Кто запретил формирование русской армии? Гетман. Кто терроризировал русское население этим гнусным языком, которого и на свете не существует? Гетман. Кто развел всю эту мразь с хвостами на головах? Гетман. А теперь, когда ухватило кота поперек живота, так начали формировать русскую армию? В двух шагах враг, а они дружины, штабы? Смотрите, ой, смотрите!»

«Турок, земгусар, Симон. (т.е симон петлюра - поясн. автора статьи) Да не было его. Не было. Так, чепуха, легенда, мираж. Просто слово, в котором слились и неутоленная ярость, и жажда мужицкой мести, и чаяния тех верных сынов своей подсолнечной, жаркой Украины… ненавидящих Москву, какая бы она ни была — большевистская ли, царская или еще какая.»

Но пуще всего Булгаков осуждает предательство. Предательство Гетмана, который бежал, «как последняя каналья и трус!», Тальберга - выпускника императорской военной академии, который взял замуж Елену Турбину, но при первых же отголосках проигрыша Города, уехавший в Германию один, полковника Малышева - кадрового офицера, который за секунды преображается в студента и бежит из столицы, охваченной огнем.

Через полчаса все в комнате с соколом было разорено. Чемодан на полу и внутренняя матросская крышка его дыбом. Елена, похудевшая и строгая, со складками у губ, молча вкладывала в чемодан сорочки, кальсоны, простыни. Тальберг, на коленях у нижнего ящика шкафа, ковырял в нем ключом. А потом… потом в комнате противно, как во всякой комнате, где хаос укладки, и еще хуже, когда абажур сдернут с лампы. Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут.»

В описание города включаются и бегущие в Европу от опасности представители разночинной интеллигенции, завсегдатаи литературных клубов, публичных домов, банкетных встреч:

«Бежали седоватые банкиры со своими женами, бежали талантливые дельцы, оставившие доверенных помощников в Москве, которым было поручено не терять связи с тем новым миром, который нарождался в Московском царстве, домовладельцы, покинувшие дома верным тайным приказчикам, промышленники, купцы, адвокаты, общественные деятели. Бежали журналисты, московские и петербургские, продажные, алчные, трусливые. Кокотки. Честные дамы из аристократических фамилий. Их нежные дочери, петербургские бледные развратницы с накрашенными карминовыми губами. Бежали секретари директоров департаментов, юные пассивные педерасты. Бежали князья и алтынники, поэты и ростовщики, жандармы и актрисы императорских театров. Вся эта масса, просачиваясь в щель, держала свой путь на Город.»

В романе интересен образ женщины. Это и Елена Тальберг (Турбина), сестра Турбиных, которая благодаря молитве матери-заступнице спасает Турбина-старшего от смертельного недуга, и Юлия Александровна Рейсс без которой Алексею не удалось бы укрыться от погони украинских националистов. «Матушка Россия», которая не отдаст на распятие своих сыновей, отдаленно угадывается в символических образах писателя.

Вообще аллюзий, образов и символов в «Белой Гвардии» много. Чего только стоит изразцовая печка с причудливыми надписями, напоминающая об обреченности времени, дворник Нерон, символизирующий жестокого и деспотичного императора Древнего Рима, Михаил Семенович Шполянский - вероятный эссер (прим. - догадка автора статьи), появление которого напоминает нам о библейском сюжете с городами Содома и Гоморра. Кажется, искать причинные связи, аллюзии, разбираться в паутине портретов героев можно бесконечно.

Булгаков, тем не менее, ориентируется на Священное Писание, не отрекается от традиций «классической школы». Его проза стоит особняком, она не похожа на прозу Бабеля, Шолохова, Фурманова и Фадеева. И пусть это первый большой дебют автора, он не перестает быть актуальным, загадочным и таинственным, сложным.

И вот 2014 год, все, как на зло, повторяется один в один. И снова маятник украинской истории остановился в фазе предательства. Любят Мазепу, который чуть не обрек своим предательством великую армию Петра на поражение, читают взахлеб Шевченко, обожают Петлюру, УНР, украинскую исключительность, язык, а дворников Неронов становится в разы больше. Ненавидят русских, Богдана Хмельницкого, Бульбу, Москву. Иногда, хоть и нехотя, вспоминают завещание Ивана Франко: «Не теряйте куме силы опускайтеся на дно».

И никто не хочет вспоминать святого Владимира, величественно стоящего на Горке и освящающего своим крестом могучий Днепр. Именно так заканчивается роман Михаила Афанасьевича:

«Снаружи ночь расцветала и расцветала. Во второй половине ее вся тяжелая синева, занавес Бога, облекающий мир, покрылся звездами. Похоже было, что в неизмерной высоте за этим синим пологом у царских врат служили всенощную. В алтаре зажигали и зажигали огоньки, и они проступали на занавесе отдельными трепещущими огнями и целыми крестами, кустами и квадратами. Над Днепром с грешной и окровавленной и снежной земли поднимался в черную и мрачную высь полночный крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла — слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч.Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле. Звезды будут также неизменны, так же трепетны и прекрасны. Нет ни одного человека на земле, который бы этого не знал. Так почему же мы не хотим мира, не хотим обратить свой взгляд на них? Почему?»

А с домом-музеем М.А. Булгакова в Киеве, естественно, происходят вполне прогнозируемые изменения. Дом Турбиных на Андреевском спуске хотят исключить из реестра памятников национального значения. В прошлом году по инициативе Союза писателей Украины вместо музея автора «Белой гвардии» там хотели открыть музей украинского композитора Кошица. Большого пропагандиста украиснкой песни.