
"... вот-вот замечено сами-знаете-где"
russischergeist
- 39 918 книг

Ваша оценкаЖанры
Ваша оценка
Густыми темными ночами наползают на меня эротические кошмары. Не такие, как у Бротигана (в бикини). Нет, темные предвестья распада и разложения. Снятся ли мне мои собственная старость и смерть, как некий танец Эроса и Танатоса? Вижу ли я видения о несладком будущем всей России, которая, как писал поэт, вольготно раскинулась меж трех океанов, и наверняка ждет нового неспокойного для народа времени. На одной фотографической пластинке, изготовленной в лаборатории химика-поэта, можно увидеть и как обнаженные молодые люди прыгают через костер, и как вдоль Навьей дороги мертвые стоят. И все это в тишине, которая, жители островов не дадут соврать, лишь затишье перед бурей. Мы читаем книги прошлого и смотрим в настоящее, мы в 21 веке, к нам, случись очередная беда, не придут мертвецы в виде дворян и мещан, черносотенцев и офицеров с эполетами, крестьянок – сестер муз и дам в вечерних платьях – прямиком из упоительных вечеров. Может у нас будут бандиты девяностых, депутаты нулевых и погибшие от чумы2019? Одно их роднит с мертвецами 1905 года – они предвестники. А в России куда не ткни, найдешь предвестника, и хорошо, если революции, а не нашествия скифов с раскосыми и жадными очами. И хоть беги от того на счастливые острова, где вулканический пепел покрыл последнюю королеву, хочу быть королем, пусть меня научат. Ах да, предупрежу потомка, «Россия для русских» кричали и в 1905 году, все мы знаем, ничем хорошим такие националистические выкрики не заканчиваются, для тех, кто кричал – в том числе.
Мне снилось. Ко мне пришла женщина с белоснежной кожей и попросила: «Ласкай меня!». А мне было недосуг, я читал про добавочную стоимость, и не было человека счастливее меня. И мы стали читать вместе.
Уважаемая незнакомка! Давай ты переоденешься мальчиком, а я переоденусь девочкой. И мы выйдем ранним утром благословлять руины сыграем с тобой в прятки. Чур, водить будет молодой либертарианец с пиками усов, желательно в толстовке и босой. Не хочешь в прятки, но хочешь жить вечно? Давай тогда сразимся в го, мои камешки – красные. Есть такое слово «товарищ» (наиболее грозно смотрится транслитом Tovarishch), ныне оно заброшено, а вот в начале двадцатого века вполне можно было сказать: «Товарищ Елисавета, я вас люблю, давайте будем одной плотью, будем слушать соловьев под розами и родим ребенка для будущей войны. А теперь так не скажешь, нет необходимого слова больше, будем одиноки. И неважно, что Елисавета выбрала мужем будущего короля, Елисаветам так положено.
Мне снилось. Меня душила невидимая рука рынка. А я плакал и молил: я люблю вас, товарищ. Клянусь грудным молоком моей прапрабабушки.
Я знаю, кто будет водить в итоге – о нет, не леди Годива, прогнанная через отряд казаков с нагайками. Не босоногая учительница. Не мелкий бес, он же недотыкомка. Не несчастная королева Ортруда. Водить будет мертвец. Пусть лучше у нас в играх, чем во главе страны. А то и законы будут мертвые. Напоить мертвеца водкой, дать мертвецу взятку. Он же мертвец, не аморально ничуть. А в стране мы построим царство свободы, где духовно приподнятые люди без одежды отбросят и идею сверхчеловека, и заповеди некоего Христа, смешают базис с надстройкою и наденут поэтические венки. Ну а что, я тоже по молодости называл себя пессимистическим идеалистом, жму Сологубу руку. Кстати, подарить невесте на помолвку ню-портрет умершей бывшей жены – забавная идея, спасибо, посмеялся.
Мне снилось. Жила-была девочка. Нет, просящегося на язык завершения «сама виновата» не будет. У нее большое будущее, королевское или эмигрантское, неважно. Важно, что она познала любовь, и любовь познала ее. Так себе, в общем, сон.
Вот чем хороши фантасты-отцы основатели. Оптимизма у них много. И нектар бессмертия сделаем, и шар-трансформер полетит на луну, и мертвых воскресим, или убьем по крайней мере не до конца. И при всех этих технических надеждах о покорении физики, химии и биологии, можно под шумок главным героем сделать отвратительного типа с принципами больше похожими на барскую блажь, даже при всех социалистических замашках. Ученый-натуралист должен знать, что температура кипения лавы в вулкане порядка 1000 градусов. Это вам не 451, сгорит все: и книжка (любопытная, но дурная и сырая донельзя), и человек, и идея. Что, идеи не горят, говорите? Ну-ну, скажите, еще рукописи не горят. Впрочем, с автора всегда спрос был сильно преувеличен. Скажем, нет у тебя цельной логичной идеи для романа, а есть размышления, сомнения и эротические образы еще не постаревшего сознания. Высуши все это в духовке, и подай сухарь нуждающемуся в хлебе под соусом легенды. Если не скажет спасибо, нагайкой его, да хорошенько, пока не поумнеет и политэкономию не прочтет, желательно наизусть.
Мне снилось. Сегодня в моем сне не было ни мертвецов, ни эротических кошмаров. Мне виделась обнаженная девушка с золотыми волосами. В одной руке она держала железные весы, а в другой мертвую птицу. Что бы это значило?

Сологуб прозаик сильно уступает Сологубу поэту. В стихах тяжелая наговорная муть заклинаний, навья явь, тихая печаль прощания, декадентское очарование увядания. Проза, неловкая и неуклюжая, тащится калечной недотыкомкой, заставляя брезгливо или испугано съеживаться то в тебе, что отвечает за читательское удовольствие. Отдаю отчет в субъективизме этого взгляда, но что-то подсказывает, что в оценке я сильно не одинока.
Не стоит, тем не менее, думать о Сологубе, как об еще одном "прозеванном гении" русской литературы. В ряду значимых фигур Серебряного века он занимал высокое положение и авторитет его был непререкаем. "Творимая легенда" не самая известная из сологубовских книг, много лучше знают его "Мелкого беса" (собственно, его одного и знают), и однако именно этот трехчастный роман, который скорее имеет смысл рассматривать трилогией - именно его специалисты оценивают как magnum opus писателя.
Работа над "Творимой легендой" продолжалась на протяжении семи лет, с 1905 по 1912. Три ее книги неоднородны жанрово и стилистически: первая, "Капли крови" реализм, окрашенный фольклорной и эзотерической мистикой, вторая, "Королева Ортруда" совершенный романтизм; объединяющая их заключительная "Дым и пепел" - фантастика. Две начальных части никак не связаны содержательно, третью можно рассматривать, как объединяющую, хотя с серьезной натяжкой
Капли крови
Место и время действия - начало двадцатого века, уездный Скородож со всем набором провинциальных радостей: грязь, грубость, пьянство, воинствующее невежество, дураки и дороги. Доля образованных людей исчезающе мала и не они задают тон, но, принадлежа к привилегированному сословию вполне можно устроиться. Природа. опять же, прекрасна.
В городок приезжает приват-доцент Георгий Триродов, такой Монте-Кристо, тотчас затеявший в имении грандиозное строительство, какая-то там необыкновенная оранжерея. Много говорили также о прибывших с ним тихих детях-сиротах, о чьей судьбе Триродов заботится, есть у него и школа. Две девушки из соседнего имения, сестры Елисавета и Елена, горячо интересуются соседом-вдовцом. В Елисавету влюблен Петр, в которого, в свою очередь, влюблена Елена.
В Скородоже, как во всей России тех лет, среди молодежи сильны революционные настроения, с митингами, прокламациями, агитвыступлениями. Одновременно активируются черносотенцы, реакционные и антисемитские выступления. Сологубу отменно удается передать сложную смесь переживаний молодой женщины, вставшей на путь политического протеста: стремление к лучшему для всех и ужас перед арестом, каторгой, поражением в правах, лишениями для себя.
Дальше начинается мистика с некромантией, с "тихими детьми", отчасти выступающими здесь прообразом детей мокрецов из "Гадких лебедей" Стругацких частью катализатором, преобразователем жизненной сверхэнергии, доступ к которой инженер-эзотерик Триродов (трижды рожденный) имеет в результате своих ученых штудий.
Антитезой идеальным отношениям в детской колонии выступают семьи, где детей лупцуют смертным боем, и государственная школа с ее тупой мертвящей атмосферой. Характерно, что фамилия Передонов, также, как имена Ардальон и Глафира тоже, как в "Мелком бесе", закреплены здесь за самыми неприятными образовательными чиновниками. Очевидно, в бытность Федора Кузьмича Тетерникова учителем, некий реальный Ардальон Передонов оставил у него по себе недобрую память.
Королева Ортруда
Вторая часть переносит в вымышленное королевство Соединенные Острова, которым правит молодая прекрасная и любимая своим народом королева Ортруда. Ее не менее привлекательный муж, принц Танкред, не столь, однако, добр и порядочен. а кроме того, как всякий мужчина, тяготится ролью консорта при царственной супруге.
Стремление самоутвердиться толкает его к многочисленным любовным похождениям, о которых постепенно узнают все, кроме наивной любящей Ортруды, убежденной, что ее избранник совершенство. А необходимость тратиться на любовниц, в свою очередь, сильно осложняет финансовые дела, заставляя ступить на бесчестный путь военной экспансии (война, как известно, многое списывает), да и большинство кредиторов имеют отношение к военной промышленности.
А поскольку Ортруда не склонна к милитаристской истерии, Танкред, подстрекаемый заимодавцами, начинает подумывать о заговоре с целью захвата власти. Вторая книга такой концентрированный романтизм: прекрасные селянки плетут венки и танцуют в лугах, суровые контрабандисты плывут по морю, подземные ходы, гулкие каменные замковые коридоры, легенда о Белом короле, дворцовые интриги, коварные злодеи, влюбленные в королеву подростки-пажи, Ортруда то и дело, раскидывая руки, взывает к стихиям. И завершает эту вакханалию страстей извержение вулкана.
Дым и пепел
Заключительная книга предельно обостряет противоречия и ведет к неизбежной развязке. В России общественно-политический кризис соединенный с кризисом веры, выливается в безобразные уголовные преступления, черносотенные еврейские погромы и стихийные бунты черни, которую власть, используя провокаторов, направляет на Триродова, недавно нашедшего новую любовь в лице Елисаветы.
В королевстве Соединенных Островов, переживающем властный кризис, обстановка также накаляется, страсти кипят, борьба за власть вступает в терминальную стадию, а... российский гражданин Георгий Триродов выдвигает свою кандидатуру на вакантную должность короля.
На самом деле там много чего будет. Бал-маскарад, на который мертвецы явятся наравне с живыми, а в кульминационный момент большой губернский чин рассыплется в прах. Волшебная сфера, посредством которой можно путешествовать сквозь время и пространство, а при необходимости слетать на Луну (терраформирование и создание атмосферы прилагаются) - вот она, загадочная оранжерея! Все чудеса и диковины, как вы наверняка догадались, изобретения Триродова.
И, хм, от кого другого я назвала бы это развесистой клюквой. Но от классика русской литературы, Федора Кузьмича - затейливым интеллектуальным экспериментом.

Федор Кузьмич Сологуб – колдун, чародей, насквозь пропитанный горьким сарказмом, творящий на грани символизма и декадентства. ''Творимая легенда'' - роман, состоящий из трех частей: Капли крови, Королева Ортруда и Дым и пепел, роман, который сам Сологуб считал своим лучшим творением, именно в нем, наиболее полно отразились эстетические, духовные и философские взгляды Сологуба. Роман прекрасно структурирован, выверен практически идеально: три части, из которых вторая наиболее дурманяще-волшебная, душная, но и самая сказочная, связаны между собой нитями навьих чар, которые творят легенду сологубовского бытия. А он навевает чары на читателя, поднося волшебную линзу к глазам, в её отражении всё меняется наоборот: реальные события становятся хмельным дурманом, темным мороком – городская управа, проверки попечительского совета тридоровской школы, революционные сходки, кража иконы, отражаясь в глазах читателя, вдруг приобретают вид почти гоголевского гротеска, а в сказочный дом Триродова с босыми обнаженными учительницами, тихими мальчиками, с волшебной оранжереей, подземными ходами и магией, веришь, как в реальность, веришь в этот рай на земле, где есть свобода бытия. Это сказка о поэте, химике Триродове, о его необычном и таинственном доме с волшебным садом и о его нетрадиционной школе, где главное учиться получать не столько знания, сколько быть свободными от предрассудков внешнего мира, здесь берет начало один из основных символов – обнаженное тело и босые ноги, как символ свободы, освобождения и невинности первозданного мира – рая. Это сказка о прекрасной деве – Елисавете. О несчастной королеве таинственного государства Соединенные Острова – королеве Ортруде. О том, как реальное, сказочное, дурманящее переплелось между собой и однажды рассыпалось, как 160-летний маркиз Телятников. О том, как невинная и добрая королева стала демонической соблазнительницей, почти колдуньей. Об идеалистическом стремлении к новой неизведанной стране/земле, где можно всё начать сначала, сотворить свою легенду, пробудить жизнь, приземлившись однажды в далекой стране Соединенных Островов, стеклянный шар подарит надежду на будущее.
Сологуб наколдовывает чарами символизма и декадентства эстетику безвыходности и отчаяния: прекрасно осознавая и чувствуя красоту искусства, высокого искусства, но мира божьего в его состоянии агрессии, боли, ненависти, избиения детей, глупости чиновников он не принимает, желает, как избавления Смерти, небытия, тихого существования после Смерти. Удивительно прекрасны символы разрушения: огненный Змий, полуденное солнце, иссушающее, испепеляющее все живое днем, извержение вулкана, в прямом - на Соединенных Островах, и в переносном смысле - безумные беспорядки в Скородоже), как наивысшая точка иссушающей ненависти и страданий, а после оседает дым и пепел, не оставляя на своем пути ничего живого. В противоположность полуденному Солнцу наступает тихая ночь, милая подруга - Луна, которая успокоит и примирит, разрешит мертвым подняться из могил. И будут на балу у Триродова живые, как мертвые и мертвые, как живые. Двойственное отрицание земной жизни и мира божьего, стремление к смерти, у Сологуба сочетается с индивидуалистичеким стремлением самому творить свою жизнь, ткать легенду своего бытия самому. Разрушение и сотворение нового мира. Стильный декаданс, однако. Надежда на компромисс между личной свободой и земным бытием - хрустальный шар-оранжерея и новый Король Соединенных Островов.
Но поразительно другое, насколько точно в 13 году Сологуб уловил состояние предреволюционной России и исход, кровавый исход 17 года - извержение вулкана. Причем, показал распад и гниение во всех классах: от аристократии до рабочих и духовенства. Вырождение людей, которые искусственны настолько, что бояться свежего воздуха и тут, в описании дурошлепства, идиотизма чиновничьего Сологуб чувствуется нечто гоголевское и нечто от Салтыкова-Щедрина. Такова Россия, что поделать. Вообще, писателям Серебряного века катастрофически не повезло со временем: они создавали свои лучшие произведения на рубеже веков, вблизи приближающейся революции. Они были эстеты, которые видели упадок, описывали его, но не были просветителями, как Горький, поэтому имена и произведения многих оказались благополучно забыты. Федор Кузьмич на мой взгляд один из тех, кого недооценили, кто остался автором одного романа ''Мелкий бес'' и всё. И творческое наследие его не изучено в полном объеме ни русским литературоведением, ни читателями. Жаль. Чарующее волшебство и магия его языка достойны большего.

Дулебов постарался успокоиться. Сказал потише:
— Да ведь это возмутительная порнография!
— А что вы называете порнографиею? — спросил Триродов.
— А уж вы не знаете? — с насмешливою улыбкою отвечал Дулебов.
— Я-то знаю, — сказал Триродов. — По моему разумению, всякий блуд словесный, всякое искажение и уродование прекрасной истины в угоду низким инстинктам человека-зверя — вот что такое порнография. Ваша казенная трижды проклятая школа — вот истинный образец порнографии.

Быть иным, простым, — ребенком, мальчиком с босыми ногами, с удочкою в руках, с простодушно-разинутым ртом. Живут, на самом деле живут только дети. Им завидую мучительно. Мучительно завидую простым, совсем простым, далеким от этих безотрадных постижений разума. Живы дети, только дети. Зрелость — это уже начало смерти.












Другие издания


