Повести и рассказы

Надев с утра высокие сапоги, он пошел, прокладывая рыхлый след по девственным еще дорожкам, к мельнице.
В саду было совершенно тихо. Смерзшаяся земля, покрытая пушистым мягким слоем, совершенно смолкла, не отдавая звуков; зато воздух стал как-то особенно чуток, отчетливо и полно перенося на далекие расстояния и крик вороны, и удар топора, и легкий треск обломавшейся ветки… По временам слышался странный звон, точно от стекла, переходивший на самые высокие ноты и замиравший как будто в огромном удалении. Это мальчишки кидали камни на деревенском пруду, покрывшемся к утру тонкой плёнкой первого льда.

Уча арифметику, по крайней мере можно было думать о разных бесполезных, но забавных вещах: о заржавленных, с дохлыми мышами, бассейнах, в которые втекают три трубы, о каком-то, в клеёнчатом сюртуке, с длинным носом, вечном «некто», смешавшем три сорта кофе или купившем столько-то золотников меди, или всё о том же несчастном купце с двумя кусками сукна. Но в алгебре не за что было зацепиться, в ней ничего не было живого, только переплёт её пахнул столярным клеем, да, когда Аркадий Иванович объяснял её правила, наклоняясь над стулом Никиты, в чернильнице отражалось его лицо, круглое как кувшин.

Человек - одно звено в бесконечной цепи жизней, которая тянется через
него из глубины прошедшего к бесконечному будущему. И вот в одном из таких
звеньев, слепом мальчике, роковая случайность закрыла эти окна: жизнь должна
пройти вся в темноте. Но значит ли это, что в его душе порвались навеки те
струны, которыми душа откликается на световые впечатления? Нет, и через это
темное существование должна была протянуться и передаться последующим
поколениям внутренняя восприимчивость к свету. Его душа была цельная
человеческая душа, со всеми ее способностями, а так как всякая способность
носит в самой себе стремление к удовлетворению, то и в темной душе мальчика
жило неутолимое стремление к свету.