«Нехоженая земля» - это Северная Земля (архипелаг на границе Карского моря и моря Лаптевых к Северу от полуострова Таймыр, от которого отделен проливом Вилькицкого (шириной от 60 до 90 км)).
Северная Земля была открыта русскими моряками под начальством Б.Вилькицкого осенью в 1913 году.
Одновременно на берегу и на кораблях был зачитан приказ начальника экспедиции, в котором говорилось:
«При исполнении приказания начальника Главного гидрографического управления пройти после работ на запад, в поисках Великого Северного пути из Тихого океана в Атлантический, нам удалось достигнуть места, где еще не бывал человек, и открыть земли, о которых никто и не думал.
Мы установили, что вода на север от мыса Челюскина не широкий океан, как его считали раньше, а узкий пролив. Это открытие само по себе имеет большое научное значение, оно объяснит многое в распределении льдов океана и даст новое направление поискам великого пути…
Из-за скопления льдов (обычное явление в этих местах) экспедиции так и не удалось попасть в Карское море и она повернула обратно на восток, к Берингову проливу.
В 1914 году экспедиция повторила попытку – пройти Северным морским путем из Тихого океана в Атлантический. Ее снова постигла неудача.
В результате двух экспедиций карта Северной Земли выглядела так:
Открытая земля была названа Землей Николая II. Земля долгое время оставалась неизученной.
На карте существовали очертания только южных и восточных берегов Земли, причем лишь южный берег был заснят более или менее точно. Восточный же берег был нанесен на карту весьма приближенно. Сплошная линия очертаний берега на больших пространствах переходила в неуверенный пунктир, да и он иногда прерывался и оставлял незаполненные места.
Оставались неизвестными простирание Северной Земли к северу и западу и очертания здесь ее берегов. Не было ответа и на вопрос — представляет ли Земля один огромный остров, или это ряд островов с проливами, может быть, пригодными для прохождения судов. И совсем неизведанным оставалось внутреннее строение Земли, ее геологическое устройство, растительный и животный мир, климат и ледовый режим моря вокруг нее.
Автор книги Георгий Алексеевич Ушаков является начальником экспедиции, которая провела два года на Северной Земле (1930-1932), детально ее исследовала и нанесла ее точные контуры на карту.
Автор начал свою карьеру путешественника в отряде самого В.К.Арсеньева в роли «полевого рабочего, или скорее мальчика на побегушках», где он прошел хорошую школу небезопасных походов по дальневосточной тайге. В 1926 году Ушаков был начальником экспедиции на необитаемом острове Врангеля, где он организовывал советское поселение.
Три года я провел на острове среди небольшой группы эскимосов, переселившихся сюда со мной с берегов Берингова пролива. Внимательно всматриваясь в быт эскимосов, я отбирал все ценное из их многовекового опыта жизни на Севере, изучал способы передвижения по морским льдам, езду на собаках, путешествия в темноте полярной ночи, охоту на зверя, устройство лагерей, снаряжение и многое другое, кажущееся на первый взгляд мелочами, но зачастую обеспечивающее успех работы в Арктике. Скоро эскимосы стали говорить: «Умилек (начальник) делает все, как эскимос». Это в их понятии было высшей похвалой.
На заседании правительственной Арктической комиссии (1930) Ушаков предложил свой план: «как предполагается организовать экспедицию, какие результаты она даст».
В составе экспедиции будут 4 человека (все работы участники будут выполнять сами). Требуется 40-50 собак, меховая одежда, экспедиционное снаряжение, трехлетний запас продовольствия и топлива, построить домик для базы экспедиции.
План был утвержден. Экспедиция в том же году была отправлена.
Нужно сказать, что Ушаков проявил себя как талантливый писатель. Как писал Михаил Ромм про Толстого, что произведения Толстого очень кинематографичные, то же самое можно отнести и к книге Ушакова.
Насчет того, что многие считают Арктику ледяной пустыней:
В весенние и летние месяцы здесь жизнь бьет ключом. Нигде ее пульс не бывает таким полным, как в это время в Арктике. Каждый раз, когда летом входишь на корабле в полярные льды, поражаешься богатству здешней жизни. Тысячи и тысячи разнообразных чаек, кайры, чистики, люрики, глупыши, поморники, гагары, бакланы и кулики кормятся на разводьях и полыньях. Стаями, парами и в одиночку носятся они над морем и кромкой льдов, наполняя воздух своим гомоном. Сотни тысяч уток заполняют береговые лагуны. Тысячные стаи линных гусей откармливаются в приморских тундрах. Всюду шныряют юркие вертлявые кулики. В тяжелом полете проносятся вдоль берега гаги. Белыми пнями, неподвижные, как часовые, на возвышенностях тундры маячат полярные совы, подстерегающие зазевавшихся леммингов. Круглые сутки распевает свою бесхитростную, но жизнерадостную песенку маленькая пуночка.
Не менее оживленно и море. Из воды то и дело высовываются круглые головы тюленей. Часто можно видеть тюленей, отдыхающих на отдельных льдинах. Стада моржей крепко спят под лучами незаходящего солнца. Нередко можно наблюдать бредущего по льдам белого медведя. Заметив корабль, он идет прямо на него и подходит вплотную к борту, как бы желая проверить пришельцев. «Фонтаны», выбрасываемые китами, все еще не редкость при подходе к полярным льдам.
Разве можно, увидев все это, говорить о безжизненности Арктики?
И наоборот. Я плавал в морях Черном и Средиземном, Японском, Желтом и Южно-Китайском, был в Тихом океане, пересекал Атлантический, потом прошел его по меридиану от Англии до широты Буэнос-Айреса и дважды переваливал через экватор и тропики. Воды их, по сравнению с арктическими морями, казались мне пустыней — ласковой, теплой, изнеженной, но все же безжизненной пустыней.
Фауна в Арктике насчитывает сравнительно небольшое количество видов, но зато каждый вид птиц и животных представлен таким количеством особей, которое буквально поражает наблюдателя.
Книга очень познавательная, изобилует всевозможными фактами из жизни полярных путешественников, к сожалению место не позволяет их упомянуть.
Описание Арктики: полярная ночь и полярный день по 4 месяца, низкие температуры, мощнейшие ветра – жизнь и работа в этих условиях.
Отдельно хочу сказать о собаках из экспедиции. Автор так мастерски и художественно описал четвероногих помощников и внешне и по характеру, дай бог, чтобы такие яркие образы человека почаще встречались в литературе вообще.
Из стаи собак, полученной с Дальнего Востока, одну упряжку мы уступили для полярной станции на Земле Франца-Иосифа, а 43 собаки привезли сюда, на острова Седова. Здесь мы и начали вплотную знакомиться с нашими четвероногими помощниками и устанавливать с ними отношения. Были выделены отдельные упряжки, и каждая из них получила хозяина.
Вот, например, два прекрасных пса из моей упряжки — Варнак и Полюс. Первый — белый, с большими черными пятнами, с мощно развитой грудью и стройными, крепкими ногами. Он, повидимому, самый сильный пес во всей стае. Второй бел, как выпавший снег, сложен словно лебедь, с густой низкой шерстью, всегда настороженный, живой и проворный.
Стоило показаться мне утром, как каждый из псов со всех ног бросался ко мне. Подоспевший первым чуть не сбивал с ног, становился на задние лапы, передние клал мне на плечи и старался лизнуть лицо. Когда это удавалось, пес был несказанно счастлив и в бешеных прыжках выявлял свой восторг. Нередко по дороге Варнак и Полюс сталкивались, точно летящие мячи, и тут же начиналась драка. Тогда я спешил разнять ревнивцев. Ласкать нужно было обоих сразу. В этом случае они быстро успокаивались и мирно ложились рядом. Стоило же только отдать предпочтение одному, как у второго, словно от электрической искры, торчком становилась шерсть, поднималась дрожащая верхняя губа, оскаливались клыки и раздавалось грозное рычание. Опоздай ласково потрепать его, и он вихрем бросится на своего соперника. Вот, например, два прекрасных пса из моей упряжки — Варнак и Полюс. Первый — белый, с большими черными пятнами, с мощно развитой грудью и стройными, крепкими ногами. Он, повидимому, самый сильный пес во всей стае. Второй бел, как выпавший снег, сложен словно лебедь, с густой низкой шерстью, всегда настороженный, живой и проворный.
Стоило показаться мне утром, как каждый из псов со всех ног бросался ко мне. Подоспевший первым чуть не сбивал с ног, становился на задние лапы, передние клал мне на плечи и старался лизнуть лицо. Когда это удавалось, пес был несказанно счастлив и в бешеных прыжках выявлял свой восторг. Нередко по дороге Варнак и Полюс сталкивались, точно летящие мячи, и тут же начиналась драка. Тогда я спешил разнять ревнивцев. Ласкать нужно было обоих сразу. В этом случае они быстро успокаивались и мирно ложились рядом. Стоило же только отдать предпочтение одному, как у второго, словно от электрической искры, торчком становилась шерсть, поднималась дрожащая верхняя губа, оскаливались клыки и раздавалось грозное рычание. Опоздай ласково потрепать его, и он вихрем бросится на своего соперника.
Если собаки сидели на цепи, нужно было всех их обойти — одной почесать за ухом, другую погладить, третьей потрепать загривок — и каждой сказать несколько слов. Пока эта церемония не заканчивалась, нечего было ждать и успокоения. Не получившие своей доли внимания от хозяина лаяли, визжали, рвались на цепях и огрызались на соседей.
Кстати, нужно сказать, что Мишка был если не лучшей собакой во всей нашей стае, то самой популярной. Свою известность он приобрел еще на «Седове». Как-то в плавании, в сырую погоду, которую собаки ненавидят, их выпустили из насквозь промокших загородок. Мишка обежал весь корабль. Даже сунулся было в машинное отделение, но был выставлен оттуда механиками. Он старательно обнюхал все закоулки, но нигде долго не задерживался. Только вкусные запахи, ударившие ему в нос из дверей камбуза, заставили Мишку застыть на месте. За всю свою собачью жизнь, проведенную у охотничьих чумов, Мишка, должно быть, не встречал таких приятных дверей. Сделав самую благонравную физиономию, чуть склонив голову набок, он, точно зачарованный, сидел против камбуза и упивался ароматами. Его глаза потускнели. Иногда он их закрывал совершенно и, вероятно, думал, что видит сладкий сон. Тонкие струйки слюны тянулись из углов его пасти. Мишка так был погружен в переживания, что даже не заметил кучки людей, молча наблюдавших за ним. На Мишкино счастье, кок был в хорошем настроении. Увидев собаку, он заговорил: «Ну что, пес? Как живешь?»
Мишка, словно под гипнозом, подвинулся ближе. Его глаза вспыхнули, хвост забил по железной палубе. Пес поднял морду и завыл. Не резким, вызывающим у человека неприязнь, волчьим воем, а на каких-то теплых, полных восторга нотах. Кок сначала даже растерялся. Потом его лицо засияло от удовольствия.
«Э! Ты что же, петь умеешь? А ну еще! Ну, смелее!»
И собака снова подала голос. Она уже наполовину протиснулась в камбуз, и умиленные кок и его помощники склонились над ней. Еще одно тремоло и… жирный кусок говядины исчез со стола.
С этого дня Мишка стал фаворитом камбуза, развлекал его обитателей и получал в награду вкусные куски и кости. Он настолько освоился со своей ролью, что когда видел камбуз закрытым, становился на задние лапы, а передними скреб железные двери и выл до тех пор, пока заветная дверь не приоткрывалась и из нее не высовывалась рука с куском мяса. Так Мишка выделился среди других собак и завоевал популярность у экипажа. На корабле только и было слышно: «Мишка Мишенька! Мишуня!
Встречаются среди собак настоящие задиры, хулиганы и провокаторы. Вот серый пес, с горящими умными глазами, с плотной волчьей шерстью, отличающийся от волка только покорностью человеку да задорно загнутым вверх хвостом. Зовут его Бандит. Имя оскорбительное даже для собаки. Но оно пристало к псу не случайно. Эта собака доставляла нам немало хлопот. Она не терпела спокойствия в собачьем обществе и была по-настоящему довольна, если ей удавалось затеять свару.
Делалось это так: уставшие за рабочий день собаки распрягались и до кормежки получали час-полтора полной свободы. В эту пору отдыха они не хотели принять свою обычную позу для сна — не свертывались клубком, собрав все четыре лапы вместе, прижав к ним нос и прикрыв их хвостом. Как правило, в этот час все они ложились на бок, вытягивали в стороны лапы, как бы старались расслабить мышцы своего тела для полного отдыха. Бандит работал не хуже других, но уставал меньше. Он был силен и отменно здоров. Через 20–30 минут после распряжки он уже забывал об усталости. Вставал, потягивался и будто говорил: «ну, довольно валяться, пора приниматься за дело». Критически осмотрев стаю, он намечал жертву. Подойдя и наклонив голову над самым ухом спокойно лежащей собаки, он оскаливал ослепительно, белые клыки и начинал потихоньку рычать. Постепенно рычание переходило на все более и более высокие ноты. Угроза и вызов так и клокотали в нем. Если собака попадалась спокойная или очень уставшая — она не отвечала хулигану, и он, постояв над ней, разочарованно отходил. Через несколько минут Бандит выбирал новую жертву и начинал все снова. Ему нужен был только предлог для драки. Стоило какой-нибудь собаке огрызнуться, как он молниеносно пускал в ход клыки.
Драка начата. Вся стая, как бы она ни устала, поднималась, и через минуту начиналась общая потасовка. А Бандит?
О, это был врожденный хулиган, провокатор! Заварив склоку, он каким-то таинственным образом ухитрялся выскочить из свалки, отбегал в сторону, садился и с восхищением наблюдал. Он сидел и как бы улыбался. Иногда нам казалось, что пес смеется не только над собаками, но и над нами. Кнут нередко гулял по бокам Бандита, но отвадить его от драк не мог.
В упряжке он работал прекрасно. Бандит отнюдь не был злым по характеру. Требовал ласки, как и все; при хорошем настроении заигрывал с соседями. Мы любовались его работой и с огорчением думали о его позорном имени. Были случаи, когда, восхитившись старательностью пса, мы даже решали дать ему другую кличку. Но стоило только снять с него лямку и оставить на свободе, как он тут же полностью оправдывал свое прозвище.
Вот фото самого "Бандита".
Извиняюсь за перебор с собаками, но не могу не привести этот эпизод.
Так наши запасы вновь пополнились из кладовой Арктики. Собаки наелись свежего мяса и даже не хотели смотреть на пеммикан. Один лишь Ошкуй не мог воспользоваться результатами своей отваги. В его глазах горела готовность съесть всего медведя, но… у бедняги не раскрывался рот.
На долю этого пса выпадали самые невероятные приключения. В один из первых походов на Северную Землю, когда он отказался работать, я выбросил его из упряжки и махнул на него рукой. Он пропадал 18 суток, скитался где-то во льдах и, бог его ведает, чем кормился. На девятнадцатые сутки Ошкуй заявился домой. Собаки встретили его лаем, как чужого. А когда я вышел на шум, Ошкуй лег на живот, прополз несколько десятков метров, сопровождаемый лающими собаками, и начал лизать мои руки. С тех пор он взялся за работу. В прошлогоднюю распутицу он в походе до костей стер лапы, но после одним из первых восстановил свои силы.
В конце минувшего лета с ним случилось новое происшествие. Однажды преследуемый нами медведь залез в небольшую промоину. Уйти ему было некуда, а мы, чтобы потом не вытаскивать из воды тяжелую тушу, старались выманить его на лед и отгоняли окружавших зверя собак. Но медведь предпочитал оставаться в воде, скалил клыки, рявкал и точно от мух отмахивался лапой от особенно назойливых преследователей. Вдруг подлетел Ошкуй, почему-то отставший от своры. Не замедляя бега, он обвел взглядом поле сражения, как бы говоря остальным собакам: «Эх вы! Не умеете расправиться с каким-то медведем! Посмотрите, как это делается!» И, сделав прыжок, вцепился зубами в горло могучего зверя.
В следующее мгновение медведь взмахнул лапой. Ошкуй описал в воздухе крутую дугу и без движения распластался на льду.
Поврежденный череп и вывихнутая нижняя челюсть были расплатой за отважный, но безрассудный подвиг. Казалось, что судьба нашего Ошкуя решена. Но в нем еще теплилась жизнь. Нам удалось вправить ему челюсть и полуживого, с забинтованной головой, отнести на базу.
Положение пса было очень тяжелым. Мы кормили его с ложечки. Благодаря нашим заботам он поправился.
Ничто не могло сломить у Ошкуя воли к жизни и преданности человеку. Он остался работящей, понятливой, ласковой и попрежнему безмерно отважной собакой.
Но пережитые увечья дают себя знать. Ошкуй потерял возможность открывать рот и высовывать язык; он не только не может разгрызть кусок мерзлого мяса, но даже схватить его зубами. Пищей его теперь является болтушка из пеммикана или мелко нарезанные кусочки талого мяса.
Ошкуй, как и раньше, работает в моей упряжке и единственный из всей своры пользуется правом всегда оставаться на свободе в лагере. При кормежке собак он обычно смирно сидит в сторонке. Но стоит мне скрыться в палатке и разжечь примус, как он сквозь парусину принимается тыкаться носом в мою спину, напоминая о себе. Достаточно сказать: «Подожди, Ошкуй! Сейчас ты получишь свой ужин!», и пес успокаивается. Он подолгу, точно через соломинку, сосет из банки жидкую пеммикановую кашицу. Но больше всего пес бывает доволен, когда я нарезаю ему сантиметровые кусочки свежего мяса, которые он может глотать не разжевывая. Тогда он выразительно смотрит в глаза, прыгает, трется о мои ноги и всячески старается показать свою благодарность.
Наевшись, Ошкуй устраивается на ночлег поближе к входу в палатку. Спит он чутко, и если появляется медведь, первым извещает нас о приближении зверя своим странным лаем, напоминающим отрывистое мычание, и стремительно бросается в атаку.
Вероятно, он жалеет лишь об одном — о невозможности участвовать в драках. Когда начинается всеобщая свалка, Ошкуй только бегает вокруг дерущихся и мычит, а когда особенно огорчается вынужденным положением болельщика, то садится в сторонке и, подняв голову, жалобно воет, словно жалуется самому небу на свою участь, лишившую его возможности принимать участие в излюбленном спорте.
Экспедиция выполнила свои задачи и вернулась на материк. Закончив читать книгу, я почувствовал легкое сожаление, что книга прочитана. Меня это чувство посещает не часто. Хочется вновь встретиться с героями: с людьми и собаками, настолько они удались автору.
P.S. Есть несколько редакций этой книги. Я читал издание сталинского периода. Там не упоминается четвертый участник экспедиции – Н.Н.Урванцев (геолог).
В Википедии я нашел следующее:
«В 1938 году был арестован и осуждён на 15 лет исправительных лагерей по ст. 58 п. 7 и 11 (вредительство и участие в контрреволюционной организации). В феврале 1940 года приговор был отменён за отсутствием состава преступления, но в августе Н. Н. Урванцев был снова арестован и осуждён на 8 лет. Отбывать срок Урванцеву пришлось в Карлаге и Норильлаге.
В 1944—1948 годах Н. Н. Урванцев принимал участие в поисках урановых руд в районе полуострова Таймыр — сырья для создававшейся в СССР атомной бомбы.
Урванцев был освобождён из лагеря в 1945 году.»
Я решил приобрести книгу Ушакова в бумаге, нашел издание 1974 года, там Урванцев есть. Думаю, в такой редакции она более выигрышная: историческая справедливость, а с художественной точки зрения богаче на один характер.
Участники экспедиции (слева направо): Н.Н.Урванцев, Г.А.Ушаков, С.П.Журавлев, В.В.Ходов.