Тысяча журавлей. Антология японской классической литературы VIII - XIX вв.

Кажется, чем больше я читаю литературу Японии, тем больше начинаю её любить. Помню, когда-то чтение произведений азиатских авторов давалось мне нелегко: слишком неспешными они казались по сравнению с литературой России, Европы и Америки. Но сейчас я действительно наслаждаюсь красотой этого утончённого, неспешного повествования.

К сожалению, я почти не знакома с историей Древней и Средневековой Японии, хотя и планирую исправить это. Эта небольшая книга стала своего рода воротами для меня в придворную жизнь Японии рубежа X — XI веков. Невозможно было оторваться, к тому же объём совсем не большой, всего 160 бумажных страниц, поэтому для прочтения этого произведения мне понадобилось всего одно утро. Это даже не чтение, а настоящее наслаждение. Было очень интересно погрузиться в жизнь и быт женщины при дворе японского императора. В книге мы получаем даже возможность узнать о том, как ухаживали за новорождённым принцем и его матерью. Мне были интересны все эти детали.

Но помимо быта, Мурасаки Сикибу также рассказывает о своих собственных чувствах и переживаниях, включает свои стихотворения, размышляет о жизни. Думаю, эти моменты понравились мне особенно сильно. Удивительно, что женщина, жившая несколько столетий назад, чувствовала точно так же, как и мы сейчас, сталкивалась с похожими трудностями и проблемами. Её исповедь тронула моё сердце. Запомнился момент, когда автор рассказывала, что окружающие считали её холодной и высокомерной из-за того, что замечали, что она была достаточно закрытой, а в итоге всё же пришли к выводу, что она такая не из-за слишком высокого самомнения, а всего лишь из-за стеснительности.

Писательница искренне делится своими чувствами и мыслями. О ком-то она отзывается нелестно, кем-то восхищается, но нельзя не отметить тот факт, что она подчёркивает, что не бывает абсолютно хороших или плохих людей, каждый сочетает в себе и достоинства, и недостатки, а потому не нужно торопиться с суждениями.

11 лет я мечтала прочесть эту книгу...
И как же я завидовала героине "Книги и Братства" Айрис Мердок, Тамар, которая ее читала. В бумажном варианте.
И вот свершилось - она моя!!! Издательство"Эксмо", низкий вам поклон за 3,5 недели волшебной сказки, за огромный труд переводчиков и комментаторов.

Книга, нет не книга, шедевр мировой культуры, написан в ХI веке женщиной, придворной дамой и повествует о молодом человеке, который занят поисками своей любви, своего идеала... ну каждый молодой человек мечтает о принцессе. Делать принцу все равно нечего. Войны нет, государственных дел ему не поручают. И он безумно влюблён. Но первая любовь стала его мачехой и пошёл молодой жеребец по юбкам, рану сердечную залечивать. А что женщины? С одной стороны не каждая может отказать молодому и красивому принцу, а с другой - куда денешься когда на тебе 16 слоёв китайского шелка, парчи и волосы на 30 сантиметров длиннее тебя самой? Япония, средние века, но женщины несмотря на свое сидячее положение получают образование, знают поэзию, мяч иногда гоняют... Иногда кажется, что герои только и перебрасываются цитатами из китайских и японских поэтов.

И все же герой не похож на европейского Дон-Жуана. Например, узнав, что случайная любовница, которая и красавицей-то не была всю жизнь его ждала, дом не продала, никуда не уехала, он оценил ее верность и до конца жизни она ни в чем не нуждалась...
А юная Мурасаки? Он взял ее под свою опеку, увидев в монастыре, куда приехал лечиться, и хотя она не родила ему ребенка, до конца ее жизни любил ее, хотя гулял по полной. И она чувствовала его любовь, и он после ее смерти понял, что обижал ее, поселив рядом любовницу.

Герои абсолютно живые, они страдают, любят,не без недостатков -это не европейский рыцарский роман, рыцарей без страха и упрека нет, уж иногда хотелось переселиться в этот роман и стукнуть пару-тройку персонажей, ну и что что Япония, средние века - есть и спать всем всегда хотелось в приятной компании, вне зависимости от внешних факторов. Роман закольцован - судьба принца повторяется в судьбе его сына, незначительные на первый взгяд связи, первые главы можно вообще читать отдельно - каждая как отдельная повесть, но имеют значительное развитие в конце - повторы, круговорот кармы в природе, этакий "Облачный атлас". И автор применяет некое программирование читателя, повторяя "красивый", "изысканный" по десять раз на странице - поневоле создаётся такое волшебное чувство красоты...

Когда вас все достали, нервы на пределе, дома и на работе полный сумбур, - откройте эту замечательную убийственно (1488 страниц) красивую книгу и погрузитесь в мир этого поистине замечательного романа.

Необыкновенно поэтичная книга. Казалось бы, ничего особенного: размышления придворной дамы, жившей тысячелетием ранее, но как написано, сколько красок, запахов, звуков, сколько красивых в простоте впечатлений!

Средневековая Япония в «Записках у изголовья» – это страна реальная и вымышленная. Ты ничего не узнаешь о политике того времени, о войнах и суровых нравах. У Сэй Сёнагон Япония сахарная, почти волшебная, этакая «страна, которую они потеряли». Замечательная власть, необыкновенно умная и благожелательная императрица, во дворце которой служит писательница, забавы придворных, их маленькие интриги – и стихи, много-много стихов! Кажется, в те времена стихи писали абсолютно все, писали по любому поводу, умением складывать искусно слова гордились, а если уж твое стихотворение удостоилось переписывания, то ты, можно сказать, оказался на вершине славы.

В своем дневнике (а это именно дневник, и автор не собирался его распространять) Сэй Сёнагон расслабленно размышляет обо всем на свете. Вспоминает забавные случаи. Перебирает подарки своей госпожи. Перечисляет, что ее смешит, что раздражает, что кажется ей умным, а что, наоборот, ужасным, пошлым и нелепым. Нельзя сказать, что автор дневника очень уж интересная и замечательная личность, но ее размышления достаточно точны, она неплохой психолог и легко замечает важное. Оттого и читать ее интересно, в рассматриваемых ею типажах и ситуациях узнаешь знакомое тебе, и не важно, что прошло больше тысячи лет. Меняются формы жизни, но не ее содержание.

Лучшее в книге – это описания Японии, снега и деревьев, восхитительная атмосфера унесенного времени. Чувствуешь, что Сэй Сёнагон набила руку, сочиняя стихи в честь «всего», и не стесняется своего таланта. Можно с уверенностью сказать, что «Записки у изголовья» – отличный образец литературы своего времени, и нет ничего удивительного в том, что они дожили аж до 21 века.

Ну ваще-то это ЖЖ. Средневековое японское ЖЖ. Фрейлина императрицы Сей Сёнагон написала свою книгу "Записки у изголовья" в виде маленьких, которотеньких заметочек. Например, у неё есть разделы:
"То, что утонченно-красиво";
"То, что радует сердце";
"То, что дорого, как воспоминание";
"То, что неразумно";
"То, что великолепным";
"То, что пленяет утонченной прелестью";
"То, что вызывает досаду" - и так далее, и тому подобное.
Кроме того, в этой книжке есть такие главки, как "Птицы", "Деревья", "Цветы", "Насекомые".
И маленькие сценки из жизни императорского двора.

Конечно, это японский импрессионизм - попытка, и попытка удачная, передать свои мимолетные впечатления.
"Немногословие прекрасно", - пишет Сёнагон в начале своего труда, и уж что-что немногословие ей удаётся. Крайне лаконично. И как бы мы не относились к автору, как бы нам не было странным, что такая тщеславная особа, которая искренне переживает за свои стихи, вдруг говорит: "Я вовсе не хотела, чтобы мои личные записки кто-либо прочитал", как бы мы не подозреваем её в лукавстве - что у неё не отнять - это чувство прекрасного. Видит красивое в некрасивом, и уродливое в прекрасном. Например, начало книги:

И вся эта утонченная культура, воспитанная замечать такие вот мимолетности: цветение вишни, утренний иней, свежевыпавший снег, закаты, цветы, сияние полной луны, лицо девушки, читающей письмо возлюбленного - тебя потрясает.
Как много красоты в этом мире, и как мало ты видишь!
Печальная, грустная красота. Очень тонко и хорошо.

Но что потрясает ещё - эта книга написана 10 веков назад, 1000 лет пролегает между тобой и утончённой, тщеславной, тонко чувствующей и ясно мыслящей японкой - а чувства всё те же! Та же любовь, ненависть, желание покрасоваться, досада, нежность, преданность, гордость, спесь. Например, как точно, посмотрите сами:

Короче, конечно, я схалтурила. Это издание "Азбуки-классики" мало того, что сокращенное, так ещё и без всяких комментариев. Например, эти чёртовы лунные месяцы! Честно говоря, возможно я опростоволосилась, села в лужу и ваще так низзя, но я прикинула на глазок и считала их лунные месяцы и наши идентичными. К чему я веду? К тому, что в месте, которое нельзя называть, лежит перевод этой книжки - более полный и с комментариями. Так что, возможно, когда-нибудь я перечитаю. Но быть может, я всё-таки оправдаюсь в ваших глазах, когда скажу, что узнав о существовании более полной комментированной версии, я всё-таки выбрала эту - безо всяких комментариев. А всё потому, что я не хотела, чтобы между её впечатлением и моим кто-нибудь стоял. Даже комментатор с таблицей лунных месяцев.

И ещё. Эту книгу я читала по чуть-чуть, по глоточку, по 10 страничек в день, по утрам, когда дом ещё не проснулся и оголтелые родственники не бегают в поисках своих ключей и носок. Только я и она, и вся безграничная красота мира, которую так точно подметила и так афористично записала женщина, которая жила 10 веков назад.

Что это было за чтение! Максимально непривычное, максимально необычное, и при этом...
Не могу себя назвать новичком в японской прозе - даже в настоящей японской прозе. Такое ощущение, что это люди не просто из другой части света - с другой планеты. Даже в ряду восточных культур - ввиду своей закрытости, и при этом влияния всего на свете - японская стоит особняком.
В принципе - это дневниковые записи придворной дамы, которая после насыщенного дня приводит мысли в порядок. И начало уже поразило - это словно японские стихи в прозе: хайку, хокку, танка - не возьмусь судить. Какое-то такое поэтическое упражнение - обо всем, что увидит или в голову придет. Но - это еще не все, и записи я условно разделила на три части: 1) просто перечисление чего-то - рез, озер, гор, романов. Совершенно непонятно, к чему это было - еще и приправленное японскими названиями. 2) "То, что..." - интересные наблюдения - то, что радует, огорчает, злит. Вот это было - самым интересным, потому что на каждом пункте хотелось немного остановиться и подумать над этими наблюдениями. Как быстротечно время, как приятно, когда ребенок доверчиво утыкается в шею, почему бонза должен быть дородным... 3) Какие-то дворцовые сплетни и истории. Возможно, это было уже не так поэтично - но доказывает, что ничто человеческое японцам не чуждо. Очень женские такие истории - с оглядкой на 10й век: как мужчины посещают женщин, как приятно, когда императрица тебя выделяет... Даже мне запомнилась одна история - почти сказка - как китайский император испытывал японского загадками: где верхушка у деревяшки, которая из змей самка. И весь японский двор решает эти загадки.
Книга обладает удивительным свойством. Западный мир - он такой бегательный, соревновательный. Все куда-то бегут, за что-то борются, что-то выгрызают И мир вокруг - словно размывается, как из беличьего колеса. Я помню это ужасное ощущение "пони бегает по кругу" - когда и жизнью это назвать нельзя - а просто маршрут из А в Б. И тут - такая медленная, медитативная, созерцательная книга - когда можно увидеть, вздохнуть, подумать Конечно, у японцев возвышенное соседствует с плотским: когда ты видишь на гравюрах сакуру, сливу, журавлей, и тут - здрасьте: "Сон жены рыбака". Наверное, я была к этому готова после Рут Озеки - Моя рыба будет жить Вспомнился японский термин ваби-саби: искать красоту и возвышенное в ее истинной чистоте и неподдельности: лунном свете, слезах, дожде...
Очень мне понравилось, как автор красиво и очень по-женски передает одеяния и цвет. Меня всегда это завораживало - от живописи на кимоно до цветов одеяний - пурпурные, сливовые... Как красиво она подбирает сравнения - небеленные лица сравнить с землей... Но самое ценное - это наблюдения, которые заставляют остановиться и задуматься. Начиная с того, что

*Июль месяц, а у нас с утра 10 - ну как это называется?!
Не знаю даже, стоит ли рекомендовать книгу. Это - совершенно уникальный опыт чтения и созерцания. Даже когда человек вынужденно останавливается: долго ждет или заболевает - это уже смена шаблона. Но - книга сложная: зубодробительные японские названия, и на 300 заметок - больше 400 сносок. Можно использовать и в качестве культурного ликбеза: об устройстве японского двора или японских зятьях. Но лучше книгу употреблять - как инъекцию прекрасного. Словно поэзия белым стихом, когда многие заметки - называются первой строчкой. Приятное получилось чтение - когда захотелось посмотреть что-нибудь вроде "Мемуаров гейши" или "47 ронинов" (я знаю, что это Голливуд - но костюмы и пейзажи!) или добраться до зала японской гравюры в Эрмитаже. Жизнь и красота - вокруг нас, и книга об этом напомнит.

Я, конечно, была очень оптимистична, решив, что одолею эти полторы тысячи страниц за месяц, ещё и за декабрь, когда надо срочно подбивать годовые итоги. Но, на волне вдохновения, где-то треть или половину и правда осилила недели за две причем, отметив в издании, разбитом на тома и описав впечатления, вполне положительные. А вот дальше чтение забуксовало, и хотя текст всё также был хорош, но его тягучесть это не отменяло, а желание побыстрее дочитать исчезло. Так что я читала по одной главе с большими перерывами больше полугода, удобно, что в начале каждой главы есть список действующих лиц с возрастом и описанием их родственных и придворных отношений. Но эта японская Санта-Барбара меня утомила с пусть и прекрасными, но описаниями отношений полов и всяческих родственников, перемежаемыми интересными философскими размышлениями обо всём на свете, а то и ни о чём. Бесконечно герои любят, изменяют, общаются, занимаются творчеством, меняют наряды, ходят в гости, интригуют, пишут стихи, принимают постриг, умирают. И всё это под водопадом мыслей о красотах мира и отдельных придворных, среди которых Гэндзи особенно неотразим. Последняя где-то треть или четверть книги посвящена внукам Гэндзи и их поколению.
Самой интересной стала часть книги состоящая из приложений, которую я читала параллельно с основным текстом, очень уж она познавательная.

Эта книга состоит из трехсот с лишним заметок из жизни японских придворных, живших на рубеже тысячелетий. Все заметки небольшие по объему, но всё же встречаются совсем короткие и более развернутые, обычно описывающие какие-то случаи. Более короткие в основном состоят из восхищения природой или перечисления разнообразных вещей или событий, вызывающих радость или скуку и ещё многое тому подобное. Встречаются также пересказы легенд и баек. Среди придворных высоко ценится остроумие и способность быстро сложить стихи или к месту процитировать старинные.
Особенно мне понравились красочно-поэтические описания природы. Заметки из жизни придворных бывают забавными, бывает же, что забавны они по мнению автора, а вот современный читатель в лице меня, уже не понимает соли описанного. Но все тексты занимательны в отношении знакомства с другим миром, отделенным от нас расстоянием и временем.
Встречаются и несколько скучные отрывки, особенно те, что перечисляют без какой-то описательной части объекты природы.
Самые короткие заметки состоят из одного-двух предложений, вот пара для примера:

44. В пору седьмой луны…

В пору седьмой луны дуют вихри, шумят дожди. Почти все время стоит холодная погода, забудешь о летнем веере.
Но очень приятно бывает подремать днем, набросив на голову одежду на тонкой ватной подкладке, еще хранящую слабый запах пота.

• Кошки

  Красиво, когда у кошки черная спина и белоснежная грудь.

• Леса

  Лес Укита — «Плывущее поле». Лес Уэки — «Посаженные деревья». Лес Ивасэ — «Поток, бегущий по камням». Лес Татигики — «Стоит, прислушиваясь».

  А читая этот список, я думала, как мало человечество изменилось за тысячу лет:

И снова я восклицаю: "о, эти странные, странные японские женщины". Общее впечатление от дневника мадамы: "сидела, значит, я на татами или лежала, не так суть важно. как вдруг мимо проходил какой-то там мужчина и вот просто заверте, заверте..."
Давайте для удобства: н - нидзе, и - император, в - вельможа, м - министр, нас - настоятель, сру - слезы на рукавах.

Сцена первая: Вот и вишенка созрела.

Н. лежит на татами. Как вдруг приходит и.

- Это... ну, я люблю тебя типа, - делает страстное признание и. - Давно, между прочим.

Сру, сру, сру. И. страдает и уходит, несолоно хлебавши и в недоумении, зато в мокром кимоно.

- Это... ну, я люблю тебя типа, - делает новую попытку и. на следующую ночь.

Сру, сру, сру.

- Да, гори сакура синим пламенем в моем садочке, - гневается и., мужественно бросается в сру, сру, сру и таки добивается своего.

Сру, сру, сру. Зато теперь в фаворитках, правда ненависть жены и. как бы обеспечена.

Сцена вторая: Буйно заколосилась вишенка.

Н. лежит на татами в сру, сру, сру, то есть в грусти и печали. Как вдруг приходит письмо от в. Впрочем, в. врывается вслед за письмом. Происходит сцена безобразной ревности, ибо как можно ревновать к самому и.? Как? Как?

- Это, что же, я не при делах? А ведь я полюбил тебя раньше и.! Так не честно! Требую реванш!

Сру, сру, сру. Сру, сру, сру. В общем, в. тоже добивается своего, несмотря на водопады сру, сру, сру.

Ремарка: На выходе образовываются два младенца. От разных отцов. Но их быстро уносят за кулисы под сру, сру, сру.

Сцена третья: Небывалый урожай вишни.

Н. и и. лежат на татами. Тут мимо проходят нас. и м. Они здесь не просто так. И., как дальновидный правитель, немедленно соображает, что к чему.

- Не, ну я люблю тебя, конечно. Но ты только погляди, как ужасно страдают эти добродетельные мужи!

Сру, сру, сру.

- Хватит уже этих водопадов, - гневается и. - Должно ответить на их неистовую страсть. А мне давай приведи какую-нибудь красотку посвежей, чтобы не скучалось.

Сру, сру, сру.

Ремарка: На выходе снова образовывается младенец, которого тоже уносят за кулисы под сру, сру, сру.

Сцена четвертая: Срубили вишенку к японской матери.

Жена и. и прочие мадамы внезапно и коварно включают сру, сру, сру и решительно топят волю и. к сопротивлению. Так что приходится н. подняться с комфортного татами, выдрать унизительные куски об опале из дневника, бродить нищенкой-монахиней по японии и никакого больше сру, сру, сру. Остается лишь добродетельно играть в го, в нарды, сочинять стишки и переписывать молитвы.

Финал:

Это было оооооочень долго. Если вам попало в руки такое же издание, как и мне (не могу сказать насчёт всех остальных, но вот в "Большой книге" точно нет приложений), то вспомните традиции японской культуры и начните читать с конца. Не как дурак задом-наперёд, конечно же, что вы там, совсем с ума посходили что ли. Последний том — обширное приложение, которое по сути является культурологическим справочником о японской жизни вообще и старояпонской в частности. Там вроде как к страницам должно быть прикручено, но вы на это наплюйте. Лучше это сразу прочитать всем скопом и знать, что к чему. Кто кому сёгун, почему все сидят, как умалишённые, за занавесками, почему неприлично не уметь пользоваться веером, что это за загадочные музыкальные инструменты и куда вообще поехали головой все эти странные япошки. Не удивлюсь даже, если весь роман вам не понравится, а вот эти очерки зайдут хорошо. Не то что они живо или суперклассно написаны, просто хорошо структурированы и объясняют всё то, что японцу хорошо, а русскому омойбох.

Накачавшись по уши японским колоритом, можно нырять с головой в роман. Правда, не стоит ожидать, что это действительно роман. Он весь поделен на главы, каждая из которых — почти самостоятельная история. Большая часть про Гэндзи, расставлены хронологически, от рождения и до смерти, но некоторые заходят даже дальше и повествуют о его наследничках.

Итак, кто такой Гэндзи? Это Брэд Питт, Джонни Депп, Джеймс МакЭвой, Том Хиддлстон (остальных сексуальных мужчин можете сами додумать в этот список) своего времени. Уж таким он родился прекрасным, что от него сходили с ума с младенчества до самой старости. В тексте не говорится, но, надеюсь, хотя бы с трупом его всё было хорошо. Помимо этого он ещё и прекрасно умеет делать всё, что бы ни начал, умён, силён и чуть ли не волшебен. В общем, как будто героиня женского юмористического фэнтези, только мальчик и в Японии десятого века. Тут можно подумать, что его жизнь полна приключений, которых хватило вон аж на несколько томов с примечаниями: он бороздит, завоёвывает, побеждает, терпит и снова побеждает. Но фигушки там. Он величественно сидит на заднице, изредка "скитаясь" в полном комфорте класса люкс и совращает весь женский пол, что попадает к нему в поле зрения. Причём это не какой-то там порно-роман, никаких подробностей. Просто он методично изводит бабцов своей красотой и многозначными хокку, а потом плодит и плодит детей. Иногда он даже выращивает маленьких красивых девочек, чтобы потом и с ними плодить детей. И вообще его моджо так сильно, что он даже на друга заглядывается и жалеет, что тот не бабца, а то бы и ему вдул.

Так как самих любовных игрищ в книге нет, то весь текст — это отношанческие страдашки, тысячи жён и мужей, любовников и любовниц, псевдоцеломудренность, кокетство и бесконечные хокку и письма. При этом подробно описывается кто, во что, какого цвета и с каким запахом был одет, на какой бумаге какой толщины, страны изготовления и цвета написали очередную страдашку с подтекстом, к ветке какого растения было это письмо прикручено (и тут лезем за символическим словарём в приложения). Плюс роман оказывается постмодернистским! О да, интертекстуальность тут во все поля, потому что герои общаются цитатами из каких-то своих древних японских песен и стихов. Другое дело, что мы-то их вообще не сечём, так что опять бежим к приложению. Впрочем, это не то чтобы очень важно, и вряд ли вы много потеряете, если лишний раз не посмотрите, почему письмо на зеленой рисовой бумаге было привязано к ветке именно красной сливы, а не какой-нибудь фиолетовой клюквы.

Для отдохновения мозгов этот бесконечный сериал читать вполне можно, тем более, что антураж всё же довольно для нас экзотичный. Можно ещё поучиться искусству обольщения и кокетства, но вряд ли оно вам пригодится, потому что вы не супергерой Гэндзи-сан, да и веток цветущей вишни не наберётесь в таком количестве. Единственное, в чём книжка может уделать всех и каждого, так это в искусстве сочинять злободневные хокку о том, что только что произошло. Вот муж ваш забыл купить хлеб в магазине, а вы ему прямо в сердце пять строк о том, как одинокая вишня на голых скалах в гладе и хладе прозябает, потому что тополь е...лан беспамятный и о ней не позаботился. Мигом утрётся. Или подруга взяла попользовать ноутбук и вернула с царапиной, а ты ей сразу пишешь тушью, что дескать яркий месяц во мраке ночном сиял над бренными огнями и узрел, как ты корова криворукая роняешь, что не тобой куплено. В таких подколах древние японцы были мастера.

Облетят лепестки глициний.
В зеркало погляжусь –
Так ли уж я прекрасен?
Нет, я просто изящен, почти совершенен,
Лучезарен, блистателен, дивно прелестен (вот досада, как мало места).

Даже цикада в траве
Не в силах молчать о моей красоте.
Все бабы как бабы,
Одна ты ломаешься, дура.
Лишь по ранней весне закатаю губу.

Нежные чувства к тебе
Высоки, как Кумо́тори-яма.
Выше только Кита́, Варусава, Татэ
Да, пожалуй, все горы Хаккода.
Вот такое, мой друг, укиё.

С друзьями решали в саду, что важней
Из всех добродетелей женских –
Чтоб стыдливо молчала
Иль хвалила мужчину?
Заключили: хотим всё и сразу.

Лик луны вымок от слёз,
Сакура поникла у реки –
Тяжек час расставанья.
Высморкаюсь в рукав
И толкну поскорее лодку.

Стонет тихо кукушка в ветвях.
В нужде и лишеньях влачатся дни,
Бедность стоит у порога.
Аварэ! Всего десять домов,
Вполовину наложниц.

Не могу отвести свой взор,
К кукурузным зернам тянусь.
Сорок восемь историй подряд…
Посмотри – эти няшные принцы,
Они тоже плачут.

Почерк летящий, изящный.
Стихи присылаешь письмом,
Чертишь их тушью на веере.
Понял я как-то внезапно –
Мне нравится проза.

Тяжела жизнь министра двора –
Поболтаешь с супругой с утра,
Навестишь местных дам,
Сплетёшь стих под агдам вино…
И, глядишь, спать ложиться пора.

На твою алую хосонагу косясь,
Зеленым рукавом прикрываю лицо.
Конничива и два раза «ку».
Ну какая социальная иерархия без
Цветовой дифференциации рукавов?

Пятая дочь девятого принца
Глаза опускает стыдливо:
«Вправе ль я допускать, помышлять, подразумевать
И предполагать в силу своей ничтожности?..»
Ах, какой зрелый ум!

И где ты таких нахваталась слов –
Уважение, верность, правдивость.
Еще скажи: «Жить своим трудом»…
Все это – для простолюдинов.
А принцам – о Будда! – такое не подобает.