Под сенью девушек в цвету

Почтовая открытка адресата в этот раз не застигнет (может, и к счастью...) Плотная карточка с видом города и дружеским пожеланием не печалиться по пустякам - жизнь длинная, и все еще точно не единожды переменится - прибудет в Париж слишком поздно, когда он уже будет от всего и от всех неизмеримо далек - километрами и мыслями. Теплое послание, заботливо предназначенное ему тому, прежнему, вряд ли всколыхнет хоть горстку чувств его нынешнего.

Улыбнется, быть может, себе прошлому, самому близкому и уже бесконечно далекому, и пойдет, насвистывая популярный мотив, дальше - навстречу яркой, полной, такой непредсказуемой жизни...

Это лето будет самым коротким - и самым длинным. Без сомнения, самым ярким и незабываемым. Непременно привнесет, подобно стремительному ветру, много нового - в жизнь и в самого тебя.

Под ритмичные, медитативные напевы поистине волшебной прустовской прозы, словно под стук колес, отправляемся в путешествие из самого романтичного места на Земле - разумеется, из Парижа, этого вечного города влюбленных, города, воспетого поэтами и кинематографом. Многие стремятся сюда - мы же стремимся от. От юного, мечтательного, застенчивого, не очень уверенного в себе мальчика к юноше, вполне способного за себя постоять, к юноше, уверенному в себе, в своем таланте (общение - это тоже талант), в векторе своих чувств и направлениях своих предпочтений и, главное, в своей способности нравиться.

Мы курсируем по книге между этими остановками: его Я тогдашним - его Я сегодняшним. Париж лишь приоткроет герою завесу любви (и то чуть-чуть, и словно ненароком), поманит великой тайной, намекнет о чем-то приятном, но до сих пор таком неведомом, сулящем, по ощущениям, небывалое наслаждение, заставит забыть все на свете, кроме предмета обожания (ох уж эта Жильберта - недосягаемая девочка, дочка того самого Сванна из первой части цикла Пруста), отречься мигом, не подумав даже, от собственных мечт и стремлений (прощай, мечта стать дипломатом!), лишь бы ежечасно (а лучше - ежеминутно) видеть ее, вдыхать аромат рыжих волос, любоваться руками, слушать ее голос, быть вхожим в этот дом-дворец, быть принятым ее родителями - Сванном и Одеттой, нравиться им...

Так простые, в сущности, мечты, и как же сложно оказывается воплотить их во что-то более реальное, чем грезы первой, такой непостоянной, такой недолговечной любви. Воплотить их сложно, почти невыносимо. Страдать по несбывшемуся, потерянному будет в разы легче. Страдать с холодной головой, понимая, что страдание - не навсегда.

Это была, пожалуй, самая печальная часть романа и вместе с тем, как ни удивительно быть может, едва ли не самая прекрасная его часть. Рассказать о таком сокровенном, чтобы не было слащаво, вульгарно, глупо - на это надобно талант, и немалый. Как хорошо все-таки, что Пруст-рассказчик таким талантом не обделен.

Он может показать страдания первой любви деликатно, со всей тактичностью к чувствам юноши, так детально разбирающего на молекулы вихрь своих переживаний и так упоенно предающегося этим страданиям - пока что. Пока не умрет то внутреннее существо в Марселе, пока окончательно не растворится зловредная опухоль-любовь в дымке будней. Пока еще можно - пострадать. Нет ничего постыдного в мужских слезах, как нет и ничего странного в сожалениях по поводу так и не случившегося...

Откровенно и, отчего-то думается, точно (сложно мне все-таки судить о глубинных переживаниях мужчины по поводу любви), восхитительно нежно и в самых необычных красках и найденных автором неожиданных для этого образах-метафорах. Любовь-болезнь (а у Пруста любовь всегда болезнь, всегда цепь тревог, всегда от нее нужно противоядие и исцеление) до предела обостряет чувства, делая такое обыденное - невероятно значимым и чертовски важным, громкое, напротив, приглушает, низводит до шепота.

Тяжело мне было это временами читать: помимо воли начинаешь сочувствовать, сопереживать, страдать вместе с ним, сложно остаться равнодушным. И потому так приятно было отправиться - после всех этих треволнений - в путешествие, да чтоб с ветерком, навстречу приключениям, новому, желая развеяться, желая, чтобы развеялся наконец Марсель.

В "Гранд-отель" курортного городка Бальбека входила с опаской: слишком свежи еще, как оказалось, мои яркие впечатления от кинговского "Оверлука". Впрочем, с Марселем не страшно. Страшно было бы, напротив, не познать вот этого всего - новых чувств, новых знакомств (с аристократами, художниками, прелестными созданиями из чудесного заглавия самой книги Пруста), новых освежающих открытий. Страшно было бы пропустить этот трогательный момент взросления ранимого юноши.

Оказывается - так внезапно и вдруг, - что мир не зациклен на одном человеке, пусть даже и самом прекрасном. Что мир прекрасен и удивителен по своей сути, что можно, оказывается, не только грустить и скучать, завидовать, предаваясь сожалениям. Можно быть радостным, любопытным, жадным - до новых чувств и знакомств и всех-всех красок мира. Заводить знакомства, тут же превращая новых приятелей в верных друзей. Постигать искусство, и впервые не по книгам.

Болезненный мальчик, путешествующий вместе с бабушкой и горничной Франсуазой (имена в этой книге тоже услада для слуха и глаз), на наших с вами глазах превращается в мужчину. Трогательно. Увлекательно следить за этими метаморфозами, подмечая малейшие изменения и радуясь за героя. Из мечты - в реальность. Из сонной, отупляющей фантазии - в действительность.

Недосягаемые девушки быстро обретают плоть и кровь. Боявшийся даже подойти и познакомиться очень скоро будет думать о том, а кого мне из них избрать своим очередным объектом любви.

Чужие дети растут быстро, как, видимо, и герои книг...

Язык романа французского классика - невесомый, заставляющий целиком погружаться в каждую фразу, забывая обо всем, - сделает это маленькое путешествие незабываемым вдвойне. После такой книги, кажется, даже думать начинаешь иначе, со всей тщательностью подбирая слова и выстраивая фразы - в уме и на бумаге. Красота, будто напоминает нам автор, не что-то абстрактно-иллюзорное, непонятное, неосязаемое и невидимое, она здесь, она - в самих строчках книги, заботливо собранных Прустом для нашего наслаждения - слогом и, разумеется, сюжетом. Не зря, думается, роман награжден престижной французской литературной - Гонкуровской - премией, хотя, к слову сказать, сам автор был довольно критичен к своему творению, называя его "дешевой интермедией". Время же, однако, расставило все по своим местам, воздав должное гению и мастеру слова.

Не люблю в книгах открытые финалы - всегда хочется некой очерченности и строгой определенности, но здесь же открытая, по сути, концовка удивительно закономерна. Пруст ведь не прощается с читателем - он лишь говорит: "До свидания" (до следующего свидания - в уже следующей книге цикла. К этой я шла, кстати говоря, почти три года после прочтения первой; надеюсь, знакомство со следующей у меня настолько не затянется).

Лето закончилось (не могло не закончиться, даже самое долгое, самое приятное и уж точно самое богатое на эмоции), испортилась погода, разъезжаются постояльцы (вот опять мне так некстати вспомнился старина Кинг...) Закончилась и книга, пора возвращаться в обычную жизнь...

Пруст - это моя отдельная любовь. Это книги, в которых я нахожу отражение своих собственных ощущений и восприятий. Не мыслей - потому что лирический герой мне совершенно не близок по своим убеждениям - но именно восприятия действительности. Когда читаешь Пруста, то грань между текстом и реальностью размывается, и жить начинаешь чувствами главного героя. Для меня это довольно необычный опыт, как для человека крайне рассудочного. Слог Пруста - простой и ностальгичный, простой не в лексическом смысле, а в смысле передачи чувств. Он идеально передаёт повседневный опыт и опыт прожитого. Это примерно как если бы мысли, автоматически проносящиеся в голове, облекли в художественную форму и перенесли на бумагу. Вот Прусту это удалось.
Я решила прочитать "Под сенью дев..." в новом переводе Елены Баевской. До этого я уже читала первый том цикла (в старом переводе), воспринимать роман было гораздо сложнее, кроме того я сразу же перешла ко второму тому и довольно скоро его забросила из-за переизбытка Пруста. В общем, читать "Поиски" взахлёб невозможно, надо делать перерыв между томами. Этот новый перевод так хорош, что появилось желание перечитать первый том, но этого я делать, конечно, не буду, поскольку впереди ещё много нечитанного.
Однако я не согласна с некоторыми тезисами переводчика. Во-первых, Баевская предлагает пересмотреть название цикла с "утраченного времени" на "потерянное время", мотивируя это тем, что речь идёт, в первую очередь, о потерянном, в прямом смысле этого слова, времени: главный герой теряет время в пустых развлечениях, ничегонеделаньи и упускает из виду разные удачные стечения обстоятельств. С этим сложно согласиться: я вижу в задумке Пруста именно философскую категорию темпоральности, и время тут не потеряно, а утрачено несовершенством памяти; лирический герой же занимается тем, что по кусочкам восстанавливает утраченное: события, людей, какие-то незначительные детали, в целом - время в эпохальном смысле. Не зря же сюжет касается не только биографии главного героя, но обширно затрагивает жизнь, например, Свана, эпизоду из которой посвящена значительная часть первого тома.
Во-вторых, мне не нравится смена названия второй части цикла. В старом переводе она называлась "Под сенью девушек в цвету", и Баевская замечает, что такой перевод довольно точно отражает как задумку автора, так сюжет второго тома. Но всё равно меняет название, чтобы, как я поняла, не было путаницы со старым переводом. Это выглядит как достаточно тщеславное намерение, и думается, что следовало бы уделить внимание тексту самого Пруста и его замыслу, а не соревноваться с предыдущими переводчиками за почётное место быть главным переводчиком "Поисков".
Несмотря на эти замечания, стоит отметить, что перевод блестящий; он доставляет огромное удовольствие и, наверное, он лучше, чем то, что было до этого (хотя я плохо помню свои мысли насчёт перевода первой части). Для меня это важно, поскольку когда-то я даже начала учить французский, чтобы прочесть Пруста в переводе, сейчас я понимаю, что это было бы, конечно, несколько мазохистское решение.
Что касается всё-таки "Дев", то этот роман разделён на две части и вызывает совершенно разные, но одинаково восторженные, чувства.
Первая часть - это городская зарисовка Парижа со всеми присущими большому городу особенностями: вяло прослеживается смена времён года, встречи гостей и светские выходы сменяют друг друга, и всё это под ярким светом городских огней и салонных ламп. Замечательно описывается Новый год в городе: промозглый слякотный день нового года, который сулил новую страницу в жизни, а в итоге ничем не отличается от своего предшественника. И главного героя неожиданно осеняет это "расколдовывание" ритуальности течения времени: время не подчиняется человеческим ожиданиям. Очень запоминаются такие мелкие сюжетные детали, поскольку каждый раз удивляешься: как это Пруст отметил такой момент, и как это перекликается с моим мироощущением!
Париж, играющий важную роль в первой части "Дев", всё же уступает первенство другому ключевому персонажу - Жильберте, дочери Свана. Любовь главного героя - такая же сырая, непримечательная, как парижская погода в январе. Как-то незаметно протекает зима, и так же незаметно - влюблённость подростка Марселя (не нашла прямых указаний на имя главного героя, но так его называет Баевская). Необычно, что вот эта часть, посвящённая чувствам Марселя к Жильберте, на самом деле мало внимания уделяет этим чувствам: они лишь изредка высказываются на фоне ежедневной рутины, светских приёмов, встреч с родственниками и друзьями. Это ещё не первая любовь, а скорее желание первой любви, в целом неготовность к ней и перенесение её в некое метафорическое пространство.
Подросток-Марсель, вместе с тем, посещает публичные дома и даже в тайне относит туда дорогие вещи из дома (автобиографичный и отвратительно-болезненный факт из жизни самого Пруста). Это создаёт некоторый диссонанс в описании взросления главного героя, который во многом всё ещё ребёнок, капризный и эгоистичный, но, вместе с тем, воспитанный и рассудительный юноша, умеющий достойно держаться в светском обществе.
Первая часть романа напоминает вялотекущую болезнь, которая надолго приковывает к постели и окрашивает действительность в серые тона, в то время как за окном, в общем-то, те же серые тона однообразной зимней погоды в большом городе. Дни проходят незаметно, за окном сумерки и слякоть, а в доме - душная гостиная с бьющим в глаза светом и запахами горячих напитков. Примерно так, от серой меланхоличности до сменяющих друг друга вечеров в шумных салонах проходит ранняя юность Марселя.
Вторая часть романа -это зарисовка курортного сезона, в котором главную роль, конечно же, играет яркое, восхитительное море, поездка к которому в любом возрасте воспринимается как явственное чудо. Это лазурные тона, божественная телесность, очарование отелей и ресторанов. Здесь - два ключевых эпизода: встреча главного героя со своей новой возлюбленной Альбертиной, которая надолго поселится в цикле, а также с бароном де Шарлю, в лице которого будет раскрыта одна из самых важных для романа тем - тема однополых отношений. Здесь же многократно описывается компания подруг Альбертины, давшая название самому роману: из этих описаний можно сделать вывод о большей уместности именно старого названия, поскольку девушки не увенчаны цветами, они сами пребывают в цветении своей юности, что завораживает главного героя.
Вторая часть романа имеет своё особое очарование, и для меня это, в первую очередь, особая прелесть отдыха: все эти мелочи, делающие отдых незабываемым, прописаны с особой тщательностью - это и сборы, и первое знакомство с отелем, и гостиничные завтраки, и утренние прогулки по берегу моря, и спортивный досуг и многое другое.
На обложки книг Пруста неспроста помещают полотна импрессионистов: его произведения - это действительно яркие мазки впечатлений, расплывчатые, неясные, но в конечном итога представляющие собой завершённую и прекрасную картину. Они передают не линейность сюжета, а особенности восприятия: воспоминания, чувства, ароматы, и всё это композиционно будто находится под влиянием одной доминирующей цветовой гаммы, как здесь: приглушённый серый, переливчатый лазурный.

Юноша-рассказчик, который в первой книге цикла был совсем ещё ребёнком, ныне немного подрос, имя его в книге по-прежнему не называется, но литературоведы, говоря об эпопее Пруста, называют рассказчика Марсель, и так, конечно, удобнее говорить о книге и персонажах.

Юноша также хрупок здоровьем, очень впечатлительный, чувствительный, такая же чуткая ранимая душа, восприимчивая и глубоко чувствующая. Поэтичная. Марсель много читает и пытается сам заниматься литературой.

Книга разделена на две части. В первой - действие происходит в Париже, главное, что оставляет впечатление - это первая влюблённость или даже попытка первой влюбленности Марселя, заполонённость его внутреннего мира образом Жильберты, встречи на Елисейских полях, ожидание встреч, ожидание писем, приглашений, знаков внимания, даже не просто ожидание, а постоянная жажда. Понимание, что чувства безответны и безответными останутся, и тогда – отдирание себя от Жильберты, день за днём, час за часом, полный запрет себе на живые встречи, только мечты о письмах, не письма, нет, только мечты о них, а жажду встреч утоляет – стремление к знакомствам с теми, кто знает Жильберту, чтобы можно было поговорить о ней, узнать что-то про неё, насладиться памятью и думами о ней. Вся эта напряжённая внутренняя жизнь идёт на фоне постоянной светской суетности, встреч, приглашений, вечеров, праздников, долгих бесед, рассуждений. Центром внешней жизни становится салон госпожи Сван, центром внутренней – любовь к её дочери Жильберте.

Во второй части романа Марсель с бабушкой приезжает на лето в Бальбек, на море. Бальбек – вымышленный городок в Нормандии, на берегу моря, с Гранд-отелем, курортниками, солнцем, пляжами, морским бризом, свежим ветром, белыми скалами. Пейзажам, свету и тени, погоде, то солнечной, то с промозглыми дождями, уделяется много внимания и атмосферы. Как красива и притягательна Нормандия, вся такая бело-синяя, море-облачная.

В толпе мелькает множество персонажей, не сказать, что особо ярких и темпераментных, но характерных, аристократы и буржуа, бездельники и франты, заурядные невежды, завзятые сплетники, дамы полусвета и жёны разночинцев, везде сующие свой нос и раздающие безапеляционные суждения.

Прогулки по побережью, посещение мастерской известного художника, поездки в коляске с молодым маркизом покутить в ресторан – вносит некоторую пикантность в однообразные дни Марселя. И облако девушек в самом нежном цветущем возрасте, которое пленяет юношу, волнует его, в которое он влюбляется (во всех сразу). Это облако, эта стайка сначала влечёт его, как неясный мираж, как размытость, неразличимость лиц. А после знакомства, сближения с ними он начинает их различать, их глаза, их смех, их особенности, манеру речи, и начинает выделять из всей стайки Альбертину.

Весь роман – это впечатление, сродни импрессионизму в живописи, впечатление, полное переходящих один в другой неярких тонов, неуловимых ощущений, ароматов цветов, запахов моря, томлений, призрачных фантазий, воспоминаний и юношеских грёз.

Слаб человек (ибо) слишком силён он в восприятии красоты.. разной..
Есть красоты естественные и искусственные.. Искусственные (красоты) хороши до тех пор, пока не становятся они или слишком пафосными или (и) слишком навязчивыми.. Пруст, по мне - именно такой, слишком искусственно-старательный, протяженно-пафосный, нескромно скромничающий, типа, аристократ в республиканской среде (Европа вообще в этом традиционно смешна со своими клоунскими королевско-аристократическими домами, не обладающими никакими реальными властными полномочиями, но, тем не менее напыщенно церемониально-спектакулярно пасущимися в "светских хрониках" и т.д.) ..
Самый часто вырывающийся мой комментарий при чтении творения сего был конечно же из серии: -Ути-пути!
-"Сколько раз случалось мне год спустя, в Париже, в мае месяце покупать ветку яблони и проводить целую ночь в созерцании её цветов.." -то есть ради бога, хочешь сидеть как дебил в "в созерцании её цветов" целую ночь, сиди, но зачем же яблони-то калечить, созерцай хотя бы в окно что ли)
А вообще мелькало (у меня несколько раз при чтении): - Пруста, кажется вполне можно рассматривать как и такого некоего "подготовителя" Джойса.. - по своей нудно-повествовательной тягучей форме репрезентации (пустоты)..

Похоже, мы с писателем живём на разных планетах, а не в разном времени.. Я понимаю, что книга - классика французской литературы, и уже поэтому я должна относиться к творчеству писателя с уважением. Не получается. Даже соврать, что роман понравился, не получается. Предложения похожи на бесконечную жвачку, которая уже потеряла вкус, а ты жуёшь её по инерции. Тебя все видят жующим, но только ты знаешь, какой невкусный этот комок непонятного вещества. Самое главное - ты не знаешь, почему до сих пор не выплюнул эту жвачку. Многие видели меня с этой книгой, потому что я читала её в общественном транспорте, пытаясь быстрей завершить все отношения с писателем. Но только я знала, до чего же трудным и неинтересным было для меня это чтение.
Итак, главный герой в книге никак не назван. Поскольку роман написан от первого лица, зн-тся, гг зовут Марсель. В доказательство хотела привести предложение покороче, но такого не нашлось. Придется довольствоваться этим:

Главный герой в том юном возрасте, когда находятся на перекрёстке жизни. Первая любовь (Жильберта), первое занятие, которое рискует стать делом всей жизни (писательство), поездки в Бальбек, яркие из-за новизны ощущений, да и дружба с Робером оставила след в душе Марселя. В общем, наш герой растёт и познаёт жизнь. А книга заканчивается... ничем. Меняются лица понравившихся главному герою девушек, и вроде бы парень расстаётся с читателем, уверенный в том, что это лето он запомнит как самое значимое в своей жизни. Возьму на себя смелость спрогнозировать, что этот жизненный момент скоро забудется, потому что будут более значимые события.
Насчет писательства очень правильно мальчику сказал маркиз де Норпуа:

Точно так же у меня получилось с этим автором. Интересный момент, когда писатель с помощью своего героя оценил творчество, и эти слова очень подходят к данной книге. Допускаю, что я не доросла до писательского гения классика.

Читая книгу, у меня периодически возникала мысль "А оно мне надо?". Вообще, после того, как я влепила два года назад В сторону Сванна , я думала, что никогда больше не притронусь к Прусту. И тут на тебе - мой любимый Армен Захарян придумал "Пруст-проект", мимо которого я просто не в состоянии была пройти. И пришлось мне перечитывать первую часть, за которую я поставила в итоге оценку выше, чем в прошлый раз, и продолжать цикл дальше...
Что мне хочется сказать в первую очередь. Говоря словами мужа, который тоже осилил первую часть (правда, дальше не пошел) - "текст завораживает". Вот читаешь ты эти бесконечные предложения и полностью погружаешься в него с головой. Это действительно ОГРОМЕННЫЙ плюс. Текст действительно потрясающий, завораживающий, тягучий, вкусный. И при этом практически нет никакой сюжетной линии! Да, там, безусловно, что-то происходит, мальчик взрослеет, влюбляется, наблюдает за другими со стороны. Но по сути сюжета тут ноль, его практически нет. И это тоже потрясающее умение автора - делать шедевр на пустом месте.

За что еще хочу похвалить автора, так это за его психологические разборы характеров и поступков действующих лиц. Как здорово он описывает переживания Сванна по поводу своей пассии! И при этом отлично раскрывает все стадии любви - от зарождающейся страсти до её угасания. И как здорово описываются мысли влюбленного мальчика! Не раз и не два ловила себя на том, что в юношеском возрасте у меня были такие же чувства и переживания, что и у юного героя. Очень уж мне это знакомо, и автор потрясающе это настроение передает.

Но всё же Пруст очень, как говорит моя дочь, душный. Очень уж много длиннющих предложений. Хотя, что греха таить, их не много - книга почти вся состоит из таких предложений. И читать эту литературу нужно вдумчиво, не спеша, смакуя каждое словосочетание. Но иногда от этого я лично очень уставала. "Глотать" такую литературу точно нельзя. Нужно медленно и тщательно её "пережевывать".

А вообще, написав отзыв, я поняла, что с удовольствием продолжу дальше свое знакомство с Миром Пруста. Только отдохну от него чуток - подустали мы друг от друга :)

Возвращение к Марселю Прусту сродни возвращению в прошлое. Минуло шесть месяцев с тех пор, как я прочитала «По направлению к Свану», и, открыв первую страницу его преемника, я, бросив взор на всё то, чем щедро одарила меня жизнь за эти полгода, с какой-то совершенно необъяснимой тоской подумала, что время угасает слишком быстро. Однако, стоило мне прорваться через десяток страниц, как я, затерявшись в мягких волнах невыносимо прекрасного слова создателя, и думать об этом забыла. Я сидела в той же комнате, что и в то осеннее утро, когда открыла первый том, она была озарена таким же золотым солнечным светом, и всё, что меня тогда окружало, осталось прежним. Впрочем, так ли это? А что насчёт меня? Сказалось ли на мне течение этого времени? Сложно сказать.

На ком оно точно сказалось, так это на Рассказчике. Если первая книга большей частью акцентировалась на Шарле Сване, то вторая раскрывала нам нашего наблюдателя, и то был уже не маленький мальчик, мечтавший о вечернем поцелуе своей обожаемой матушки, а уже взрослый юноша, который только ступил на взрослый путь, испещрённый многочисленными ловушками. Выросший в состоятельной и уважаемый семье и окружённый обеспеченными и знатными людьми, он совершенно не думал о финансовой стороне своей жизни, и даже выбор профессии его не особо интересовал. О чём он и думал, так это о любви. Вся книга посвящена пленительным и чарующим девушкам, красотой и очарованием которых герой неустанно восхищался; впрочем, восхищался он даже не девушками, а теми образами, что роились у него в голове, образами, заменяющими реальность. Будь то Жильберта Сван, от равнодушия которой он так страдал, или любая другая девушка, мимолётная встреча с которой могла разбудить в нём пылкие чувства, – по сути, он влюблялся в свою мечту, которую навеяли златые волосы, заплетённые в колосы, или светлые глаза, напоминающие морские глубины. Ему нравилось любоваться молодыми девушками и находиться рядом с ними, ибо они напоминали ему благоухающие цветы, которые, однако, в скором времени завянут. Признаться, несмотря на всю живописность этих размышлений, временами читать было тягостно, до того Рассказчик был зациклен на внешности и молодости девушек, практически игнорируя при этом их ум и внутренний мир, и я бы могла возмутиться этому, если бы не знала, как же сильно Марсель Пруст боготворил женщин, несмотря на своё полнейшее равнодушие к ним. Его восхищало в них всё, он считал их настоящими произведениями искусства, и зная об этом, читать все эти многочисленные описания женских красот становится куда легче, ибо автор ни в коем случае не пытался объективизировать женщин, напротив, он искренне восхищался теми нимфами, с которых и были списаны эти красочные образы.

При всём при том довольно тяжело спокойно относиться к самому Рассказчику. Он ничего не умел и, что самое главное, не хотел уметь, он жил мыслями о том, что когда-нибудь начнёт свой труд, но так его и не начал. Зависимый от общественного мнения, он постоянно метался от одного к другому, с лёгкостью меняя свои позиции и пытаясь всем понравиться, любил он и навешивать ярлыки на окружающих его людей, причём часто противореча своим же убеждениям. Являясь крайне болезненным и неврастеничным юношей, он мало того что подмечал малейшие недостатки других и яро их критиковал, так он ещё был так самоуверен, что считал, что любая девушка даст ему своё согласие, чего только стоит сцена с Альбертиной Симоне, которая не дала ему себя поцеловать, на что тот возмущённо воскликнул, что вообще-то она могла бы и согласиться, ей же это ничего не стоило, а ему бы зато удовольствие доставило (вот это логика, конечно). И эти его качества, и любовные метания можно списать на его возраст, что будет вполне справедливо, но для меня это, увы, довольный слабый аргумент, тем более в данном случае, потому что на протяжении всей книги казалось, что героя волновали только он, его мечты и желания, более его ничто не интересовало, в том числе и его ближайшее окружение, которое он поначалу частенько использовал в своих целях, а под конец и вовсе начал игнорировать, дабы побольше времени проводить в компании девушек. Даже его отношения с любимой бабушкой Батильдой Амедэ, поначалу тронувшие меня своей искренностью, в итоге разочаровали, так как даже с ней он не мог вести себя иначе. Да, течение времени сильно сказалось на Рассказчике. Хочется надеяться, что во всём и правда виноват возраст, что он наберётся мудрости и начнёт наконец отличать реальность от мечты: «Мудрость нельзя получить в готовом виде, её открываешь сам, пройдя такой путь, который никто не может пройти за тебя, от которого никто не может тебя избавить, ибо мудрость – это свой взгляд на вещи». Хочется верить и в то, что он избежит участи своего творца, который всю жизнь бежал от счастья, то ли не веря в его истинное существование, то ли считая, что он его недостоин, и перестанет наконец теряться в своих меланхоличных мирах, столь отличающихся от реальной жизни.

Несмотря на то, что главным лицом выступал Рассказчик, помимо него этот роман, как и его предшественник, чрезвычайно богат на ярких, неоднозначных и запоминающихся личностей. Маркиза де Вильпаризи, скромная и доброжелательная дама, на первый взгляд ни в коей мере не кичилась ни своим происхождением, ни своим состоянием, но чего только стоили её речи о замках и жизни в целом; позабавили и её едкие комментарии, направленные на известных художников и писателей, с которыми она встречалась в своём доме и поведение которых её возмущало, из чего она делала вывод, что их творчество никчёмно. Весьма контрастно смотрелся на фоне этих умозаключений её племянник Робер де Сен-Лу, облик которого прям-таки кричал о его происхождении, но сам он при этом стыдился своей истории, всячески пытаясь продемонстрировать иным слоям общества, что он такой же простой парень, как и они; любопытной вышла и история его любовного безумия. Другой представитель их семьи, барон де Шарлюс, так и остался для меня загадкой, до того его поведение было неоднозначным: помимо того, что было забавно наблюдать за тем, как он с напускной скромностью бахвалится своей знатностью, особо интересным моментом для меня были призрачные намёки на то, какая сущность скрывается в нём на самом деле и как сильно это вынужденное притворство его тяготит. Самыми же занятными персонажами были представители искусства, писатель и художник, образы которых, как и образы всех иных героев, были списаны с определённых личностей. Демонстрируя Бергота, в образе которого скрывались очевидные намёки на личность Анатолия Франса, автор развил крайне интересную тему касаемо того, должны ли писатели в обязательном порядке следовать тем истинам, что они превозносят в своих произведениях, или же нет. Знакомство с Эльстиром, описание работ которого явно напоминало работы Моне и Уистлера, напомнило о том, что не стоит жалеть об ошибках прошлого, ибо все мы их вершим на своём пути, тут важно то, выучил ли ты урок и обрёл ли на основе этого мудрость. Вот чем так занимательны все эти описания и рассуждения Рассказчика: да, порой его характер проявлялся не с лучшей стороны, но то, как он расписывал всех людей, что встречались на его пути, будь то важный чиновник или легкомысленная дама, вызывает неподдельное восхищение.

Странное это чувство – дочитывать такую книгу. В её компании я провела девять дней и то были весьма наполненные дни, в ритм которых, словно высокая волна, врезался прустовский дух. Что бы я ни делала, я будто бы продолжала читать книгу, чувствуя при этом дыхание морского бриза и аромат нежных цветов... На улице весна вовсю берётся за дело, превращая талый снег в журчащие воды и наделяя голые деревья живительной силой, и, прогуливаясь и вдыхая этот ни с чем не сравнимый весенний аромат, я на постоянной основе ловила себя на том, что размышляю в том же духе, что и Рассказчик. О многом заставил задуматься этот роман, многое он вынудил вспомнить, но есть в этом что-то особенное, что-то такое, для чего сложно подобрать подходящее слово. Это Пруст – и этим всё сказано.

Пруст невозможно прекрасен, но высасывает все силы, ревниво претендуя на всё ваше читательское внимание. Неторопливый и вязкий стиль абсолютно коварен в своём изяществе, принудительно заставляя замедлиться и утягивая во временную петлю, внутри которой время пластично и практически бесконечно. Несколько часов чтения практически взахлёб оборачиваются жалкими 15% от общего объёма, а почти 600 страниц романа читаются две недели.

Рассказчик взрослеет, сталкивается со Временем, сталкивается с тем, что его судят в рамках этого пугающего Времени. Вокруг него рушатся одни воздушные замки, но на их место тут же приходят другие. Фантазии бурного воображения зачастую оказываются лучше действительности, а сказочные мечты детства наталкиваются на реальность юности. В бесконечных попытках осмыслить окружающий его мир и понять свои чувства герой искусственно вызывает в себе восторг, боясь скорых разочарований. Он очень хочет восхищаться, а не недоумевать, поэтому с готовностью хватается за возможность самообмана. Он движется словно в тумане, пробираясь наощупь, остро чувствуя красоту и гармонию и постоянно выискивая их в искусстве, во встречных девушках, в пейзажах. Эгоистичное желание во что бы то ни стало быть ближе к красоте, к тому, что кажется сутью, и неважно, какими жертвами, подчас вызывает острую неприязнь. Рассказчик избалован, легковозбудим и часто эмоционально взвинчен. Вместе с тем не очень понятно, насколько его недуги преувеличены чересчур пекущемся о нём окружении и его собственной ипохондрией, и насколько серьёзно он болен на самом деле.

Совершенно неясен мне и возраст героя. Сам он называет его переходным, в некоторых источниках указано, что в этой части ему лет 15-16. Он пьёт в ресторанах портвейн, мечтает о девушках, посещает дома свиданий, на равных общается с важными господами, дружит с эмоционально зрелым кавалеристом. И при этом абсолютно по-детски страдает при разлуке с матерью на вокзале и ведет себя с бабушкой как капризный обидчивый ребенок (с отношением как к ребёнку в ответ). Я склоняюсь к мысли, что единственное, что важно – это что герой только-только вступает во взрослую жизнь, а в остальном время у Пруста пластично и подчиняется только ему одному. В этом случае изнеженная нервозность его героя и отталкивает, и пробуждает любопытство, поскольку очень интересно видеть мир глазами человека, совершенно не близкого мне эмоционально.

На сей раз печальный усатый аристократ предлагает нам необычный коктейль из снобизма и стыдливости. Геральдические тонкости и этикет высшего света наполняют курортный воздух Бальбека, но то и дело их уносит морской ветер; естественным образом сходят они на нет перед банальным подростковым страхом подкатить к телочкам. Разумеется, Пруст не был бы Прустом, если бы с упоением не погрузился в анализ и детальное перебирание всех психологических оттенков, воспоминаний, ситуаций и обстоятельств. Что любопытно, все походы главного героя в девушкоцветник при этом несли на себе довольно слабый отпечаток физиологии - в тексте упоминается некая кузина, а также барышни из известного дома, с которыми можно удовлетворять всякие потребности, а вот девушки - они в первую очередь для возвышенной любви ну и вообще отношений. Другая интересная особенность - это затушевывание кульминационных моментов. Повествование прямо-таки плывет в сладкой и вязкой патоке времени, лирических отступлений и свободных ассоциаций, и важные события не акцентируются, а плавно обтекаются этим потоком. Что-то домысливает главный герой, что-то может домыслить и читатель.
Еще одна стержневая тема романа - художник и творчество. Представлена она здесь достаточно кратко, в контексте общения с художником Эльстиром, однако внимание, которое Пруст ей при этом уделяет, показыват ее значимость. И, конечно, значительную долю текста прибрала к рукам старая добрая аристократия. Волнует ли вас, каково это - с рождения жить с постоянным бременем собственного превосходства? Пруста вот явно волновало. Взаимоотношения родовитых особей, как внутренние, между собой, так и внешние, с окружающим миром, являются предметом постоянных авторских отступлений и ремарок. Кто-то буквально захлебывается собственным снобизмом, что в принципе понятно, кто-то пытается быть супердемократичным, однако получается не очень, потому что он все равно не ощущает себя равным среди равных нигде, кроме шикарных ресторанов и салонов. Но в принципе, все эти попытки понять, что же за люди такие эта знать, и действительно ли в них есть особенная порода, прекрасно подытоживаются

следующим принципом:

почему кот лижет свои яйца? Да просто потому, что может.

И, кажется, в этой части повествования у котов-аристократов наступил март месяц.