Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Дар. Отчаяние

Девятнадцатый век необыкновенно любил выставлять свои богатства, пышное и безвкусное приданое, которое нынешний промотал.

Он был слеп как Мильтон, глух как Бетховен, и глуп как бетон.

слова провозят нужную мысль контрабандой

Он любил себя страстной и вполне разделенной любовью.

Упомянем далее: двойной (первый раз соскочило) щипок крючка, когда тебе, расставившему руки, застегивают меховой воротник; зато какая занимательная перемена акустики, емкость звука, когда воротник поднят; и если мы уже коснулись ушей: как незабвенна музыка шелковой тугости при завязывании (подними подбородок) ленточек шапочных наушников.

Разве, казалось бы, не наслаждение - единственное, горькое наслаждение - перебирать имущество мертвого, а оно, однако, так и остаётся лежать нетронутым (спасательная день души?); немыслимо, чтобы чужой дотронулся до него, но какое облегчение, если бы нечаянный пожар уничтожил этот драгоценный маленький шкап

Из всех пор прёт волос. По-видимому, внутри у меня были огромные запасы косматости. Скрываюсь в естественной чаще, выросшей из меня. Мне нечего бояться.

Философия-выдумка богачей.

"У всякой мыши - свой дом, но не всякая мышь выходит оттуда"

Он, скажем, за синтез, за силу тяготения, за живую связь (читая роман, в слезах целует страницу, где к читателю воззвал автор), а вот готовится ему ответ: распад, одиночество, отчуждение.