И. А. Гончаров. Собрание сочинений в восьми томах. Том 3

Она и без него знает и видит болезни: ей нужно знать, где Америка? Но ее Колумб, вместо живых и страстных идеалов правды, добра, любви, человеческого развития и совершенствования, показывает ей только ряд могил, готовых поглотить все, чем жило общество до сих пор.

- Да, не погневайтесь! – перебил Кирилов. – Если хотите в искусстве чего-нибудь прочнее сладеньких улыбок да пухлых плеч или почище задних дворов и пьяного мужичья, так бросьте красавиц и пирушки, а будьте трезвы, работайте до тумана, до обморока в голове; надо падать и вставать, умирать с отчаяния и опять понемногу оживать, вскакивать ночью…

• Я делаю это… почти… - сказал Райский, - вскакиваю с постели, иногда плачу, дохожу до безумия…
• Все вы сумасшедшие, как погляжу! – равнодушно заметил Аянов.

Всякий по-своему наслаждается и картиной, и статуей, и живой красотой женщины

Предки наши были умные, ловкие люди, где нельзя было брать силой и волей, они создали систему, она обратилась в предание — и вы гибнете систематически, по преданию, как индианка, сожигающаяся с трупом мужа

в роман все уходит — это не то, что драма или комедия — это, как океан: берегов нет, или не видать; не тесно, все уместится там.

Глупое слово: весело! Только дети и французы ухитряются веселиться

Такую великую силу- стоять под ударом грома, когда все падает вокруг,- бессознательно, вдруг, как клад найдет, почует в себе русская женщина из народа, когда пламень пожара пожрет ее хижину, добро и детей.

Дети- такие милые, грациозные от природы, смешные, добрые, хорошенькие!

• Есть и безобразные,- сказал Райский,- разве ты и их любила бы?..
• Есть больные,- строго заметила Марфинька,- а безобразных нет! Ребенок не может быть безобразен. Он еще не испорчен ничем.

— Кто вы такой? — сказала она строго, — и зачем лазите по чужим заборам?
— Кто я такой — до того вам нужды нет. А зачем лазаю по заборам — я уж вам сказал: за яблоками.
— И вам не совестно? Вы, кажется, не мальчик.
— Чего совеститься?
Он усмехнулся.
— Брать тихонько чужие яблоки! — упрекнула она.
— Они мои, а не чужие: вы воруете их у меня!
Она молчала, продолжая смотреть на него с любопытством.
— Вы, верно, не читали Прудона, — сказал он и взглянул на нее пристально.