И. А. Гончаров. Собрание сочинений в восьми томах. Том 2

"Зачем же большой сундук?" - подумал я еще, глядя в недоумении на
сундук. Открыли его: там стоял другой сундук, поменьше, потом третий,
четвертый, всё меньше и меньше. И вот в этот-то четвертый сундук и
вставлялся шелковый, по счету пятый, ящик. Но отчего ж он тяжелый? Подняли

крышку и увидели в нем еще шестой и последний ящик из белого лакированного
дерева, тонкой отделки, с окованными серебром углами. А уж в этом ящике и
лежала грамота от горочью, в ответ на письмо из России, писанная на
золоченой, толстой, как пергамент, бумаге и завернутая в несколько шелковых
чехлов. Какие затейники!

Тут на дверях висела связка каких-то незнакомых мне плодов, с виду
похожих на огурцы средней величины. Кожа, как на бобах - на иных зеленая,
на других желтая. "Что это такое?" - спросил я. "Бананы", - говорят.
"Бананы! тропический плод! Дайте, дайте сюда!" Мне подали всю связку. Я
оторвал один и очистил - кожа слезает почти от прикосновения; попробовал -
не понравилось мне: пресно, отчасти сладко, но вяло и приторно, вкус
мучнистый, похоже немного и на картофель, и на дыню, только не так сладко,
как дыня, и без аромата или с своим собственным, каким-то грубоватым
букетом. Это скорее овощ, нежели плод.

Едва ли в другом народе разлито
столько красоты в массе, как в Англии. Англичанки большею частью высоки ростом, стройны,
но немного горды и спокойны, - по словам многих, даже холодны. Цвет глаз и
волос до бесконечности разнообразен: есть совершенные брюнетки, то есть с
черными как смоль волосами и глазами, и в то же время с необыкновенною
белизной и ярким румянцем; потом следуют каштановые волосы, и все-таки
белое лицо, и, наконец, те нежные лица - фарфоровой белизны, с тонкою
прозрачною кожею, с легким розовым румянцем, окаймленные льняными кудрями,
нежные и хрупкие создания с лебединою шеей, с неуловимою грацией в позе и
движениях, с горделивою стыдливостью в прозрачных и чистых, как стекло, и
лучистых глазах. Надо сказать, что и мужчины достойны этих леди по красоте:
я уже сказал, что всё, начиная с человека, породисто и красиво в Англии.

Плохо, когда друг проводит в путь, встретит или выручит из беды по обязанности, а не по
влечению. Не лучше ли, когда порядочные люди называют друг друга просто
Семеном Семеновичем или Васильем Васильевичем, не одолжив друг друга ни
разу, разве ненарочно, случайно, не ожидая ничего один от другого, живут
десятки лет, не неся тяжеcти уз, которые несет одолженный перед одолжившим,
и, наслаждаясь друг другом, если можно, бессознательно, если нельзя, то как
можно менее заметно, как наслаждаются прекрасным небом, чудесным климатом в
такой стране, где дает это природа без всякой платы, где этого нельзя ни
дать нарочно, ни отнять?

Он сел подле меня на полу, держа тарелки. «Чего же ты мне принес?» – спросил я.
«Тут всё есть, всякие кушанья», – сказал он. «Как все?» Гляжу: в самом деле – всё, вот курица с рисом, вот горячий паштет, вот жареная баранина – вместе в одной тарелке, и всё прикрыто вафлей. «Помилуй, ведь это есть нельзя. Недоставало только, чтоб ты мне супу налил сюда!» – «Нельзя было, – отвечал он простодушно, – того гляди, прольешь». Я стал разбирать куски порознь, кладя кое что в рот, и так мало помалу дошел – до вафли. «Зачем ты не положил и супу!» – сказал я, отдавая тарелки назад.