А. Ф. Кони. Собрание сочинений в восьми томах. Том 8

Выдающийся судебный деятель и ученый-юрист, блестящий оратор и талантливый писатель-мемуарист, Анатолий Федорович Кони был одним из образованнейших людей своего времени. Его теоретические работы по вопросам права и судебные речи без

Жанры

Рейтинг LiveLib

4,6

5 оценок

5
60%
4
40%
3
0%
2
0%
1
0%

Ваша оценка

Прочитали 5Хотят прочитать 9

Рецензии

Аноним19 апреля 2025 г.
Письма.
Случайно углядела в библиотеке собрание сочинений Кони. По своей привычке сразу проверила - и да, в последнем, восьмом томе как раз помещены письма. Моя тема! ))
Про Кони я так-то, конечно, знаю... но до сих пор больше в общих чертах - знаменитый юрист, все такое. Главным образом, упоминания о нем мне встречались в книжках про пламенных революционеров... )) В связи с чем у меня сформировалось заведомо положительное отношение - ну, а какое еще. И вот тут возможность познакомиться, так сказать, приобщиться... ))
Впечатления сложились довольно странные. В первую очередь при чтении я испытывала досаду и раздражение. В плане того, что это, без сомнения, очень интересный и познавательный материал... Но здесь, в данном с/с составители сосредоточились в основном на юридических трудах... слегка на мемуарном всяком... А письма тут представлены выборочно! Терпеть такое не могу... И вот, с одной стороны - замечательно, что хоть так, хоть что-то издали - больше же ничего и не было. С... (заглядывает в данные) 1969 года. С другой - ну как так-то?! Если нет полного охвата, то и впечатления о личности складываются такие себе... фрагментарные... (( В зависимости от того, что составители посчитали важным и интересным - лично я считаю, что в таком вопросе ничего неважного и неинтересного нет. Это же письма! ((
Понять составителей где-то как-то можно. Как тут сказано в комментариях, архив Кони огромен... Ну, надо думать - все-таки это была значительная личность... Кони вел переписку чуть ли не с большинством значимых фигур - и в сфере культуры, и в сфере политики и т.д. Интересы у него были широки и разнообразны, да уж. Но все равно - по уму бы надо было издавать этот архив отдельным с/с! Академически - с комментариями и все такое. К сожалению, в советские времена руки до этого не дошли, а сейчас вряд ли вообще кто-то возьмется... ((
По тому материалу, который тут представлен - ясное дело, что издатели постарались в основном включить что-то наиболее информативное - впечатления в целом складываются такие. Прежде всего я с удивлением осознала, что Кони был не адвокатом - как мне по смутным детским воспоминаниям представлялось - а прокурором. И не просто каким-то там, а обер-прокурором... как сказано в википедии - высшая на тот момент прокурорская должность... Надо же, как у меня удивительно получился такой себе парад генеральных прокуроров! )) И все ведь с выподвывертом - один борется с коррупцией весьма странным образом, другой до того либеральных взглядов, что по его отношению к подследственным ощущается скорее адвокатом... )) Ну, собственно, чего тут удивляться - от прокуратуры можно ждать чего угодно. )) Понятное дело, что после революции Кони был хорошо принят молодой советской властью, пользовался почетом и уважением и так и продолжал свою привычную деятельность - насколько было возможно в связи с его возрастом и состоянием здоровья.
В своей юридической деятельности Кони, как я поняла, с самого начала поставил себе главной целью реформацию судебной системы. Чем неуклонно и занимался - ну, не один, конечно... но прилагал к тому усилия. Прежнюю систему эта группа (прямо тянет написать - группировка! )) ) считала устаревшей и вообще неправильной. Вопрос, конечно, интересный и познавательный... но я в это не стала углубляться. Как я опять же понимаю, образцом для себя они поставили западную систему и постарались ее перенести на российскую почву в наиболее полном объеме. Ну, для меня в этом наиболее характерный штрих - суды присяжных. Все, дальше мне можете ничего не говорить. )) Ну, то есть, в детстве, при чтении художественных книжек, детективов там всяких, западных... у меня еще было такое абстрактно-положительное отношение к данному вопросу... Но сейчас мне эта идея представляется до того странной и нелепой, что я прямо не знаю. )) В общем, мне кажется, всерьез рассуждать о преимуществе такой системы с этими судами присяжных можно только чисто абстрактно, не соприкасаясь напрямую с конкретным обществом конкретных граждан в его конкретных проявлениях. )) Ну, может, они так к этому и подходили. И Кони в том числе... И вот что характерно же - ведь умный же человек! (судя по письмам) и он даже специально ездил по Европе в целях изучения, приглядывался, присутствовал при заседаниях... И сам же в письмах отмечает, что процесс больше напоминает фарс, театральное представление... Но все равно с упорством заевшей молотилки они проталкивают эти суды присяжных и всю эту систему... прогрессивная! (( Спустя двадцать или сколько там лет, в письмах проскальзывает отчаяние, пессимизм - ах, система, оказывается, не работает так, как они задумали... Да что вы говорите!! )) Лично меня это нисколечко не удивило. Почему-то. )) Но Кони, конечно, в лучших традициях креативно-либеральной интеллигенции, нашел свое объяснение. Ну да, то самое, вы и сами можете угадать - народ не тот, страна вообще... в стороне от всего... ))
Помимо этой своей основной юридической деятельности Кони еще активно участвовал в общественной светской и культурной жизни. У него были амбиции и - как сейчас модно выражаться - хорошо развито ЧСВ... прямо-таки в совершенной степени... В общем, он еще упражнялся и в литературной области, считал, что и тут он достиг успеха. До этих трудов я еще не добралась, но так или иначе - его даже избрали в состав соответствующей Академии. Это они тоже полностью скопировали с западных образцов - то есть, как я понимаю, с французской Академии бессмертных, с ее ограниченным количеством бессменных членов, которые раз туда попав, остаются там до самой смерти, и нового члена избирают только на освободившееся таким образом место... Ну вот, в общем, я не знаю, насколько Кони был хорош в плане литературы и как его воспринимала тогдашняя тусовка - видимо, хорошо так воспринимала, на высоком уровне, если ввели в эту Академию... Но меня позабавило - по включенным письмам - как Кони с изумительной проницательностью умудрялся проходить мимо всех грядущих светил и продвигать какие-то фигуры, в настоящее время напрочь забытые... )))
Что касается личности, то - сложилось как-то у меня такое впечатление - это был человек очень жесткий, властный... авторитарный... Может даже, был э... тяжел в общении... ?? А вот, вспоминаю упоминание мельком у Чуковского (которого я, кстати, так все и не могу дочитать!), как он пришел беседовать с Кони, и тот предпочитал сам задавать тон и вести разговор в строго обозначенном ключе, не поддаваясь на какие-то попытки повернуть его куда-то еще... Где-то в таком духе... Ну, и в письмах тоже где-то так выглядит... А! вот только поняла, в чем тут дело! Тут просто остается впечатление абсолютной уверенности в собственной правоте. Типа человек, который знает, что и как правильно, и ни в чем никогда не сомневается. Ни разу тут не проскользнуло такого, что - может, я в чем-то ошибаюсь? чего-то не знаю, не понимаю? ??
Еще проскользнула такая неожиданная черта... которая мне как-то до сих пор при чтении разных писем не встречалась... Это какое-то... ну, не знаю... сказать - лицемерие, двуличность - вроде как слишком сильно... В общем, несколько раз проскальзывало такое, что вот он кому-то пишет, напрямую, так сказать, обращается, при этом рассыпает комплименты, славословия, все такое. А спустя какое-то время в письмах другому лицу выражается о том в таком духе, что - так-то он ни о чем человек, докучный, неприятный и т.д. Ага, но зачем тогда ему самому было с таким рвением писать? Как по мне, это не очень-то красиво... Ну, можно сказать, что это все - профессиональные юридические ухватки. )) Как вот, к примеру, он писал Гончарову, воспевал его талант, его значение для русской литературы - а потом кому-то там про того же Гончарова пишет, что он надоедливый старик, все со своими жалобами и т.д. Или вот он пишет вдове Достоевского - та обратилась к Кони с просьбой, чтобы он как-то воздействовал на ее сына, у того тоже были проблемы с поведением. Ей Кони тоже в письме все исписал комплиментами - а потом кому-то в письме выразился о ней с пренебрежением, типа кто она такая вообще, ничего из себя не представляет, докучает и т.д. Ну, не знаю... Как-то вызывают настороженность такие люди... ?? То есть, как ты к кому-то относишься, это твое дело, но зачем человеку говорить одно, а за глаза о нем - прямо противоположное?

«Ставите ли Вы ни во что деятельность прокурора на мировых съездах? Но работы у меня уже слишком много, - достаточно сказать, что в настоящую минуту предо мною лежит дело в 4 томах на 2200 листах, с 14 обвиняемыми и 153 свидетелями (дело о подделке и продаже рекрутских квитанций, дело гнусное, по тем грустным последствиям, которое оно имело для 26 человек наглейшим образом обманутых мужиков)».

«Пален настаивает на переходе в Петербург, хотя я, конечно, буду тянуть к Москве, сколько хватит сил. Собственно говоря, я так уже привык к Харькову, что мне грустно будет его оставлять, но когда я подумаю о моих 174 делах и о сериях, то я готов уйти хоть в Лапландию, не только в Петербург».

«…Суд присяжных являет картину далеко не утешительную, является во многих случаях почти отрицанием суда, потому что условия, в которые он поставлен, ненормальны, и никто, никто не возвышал голоса для их устранения из малодушной мысли, что для этого надо признать, что суд присяжных не только может действовать, но даже и действует неправильно».

«Масса работы так захватила меня, что совершенно лишила возможности писать. У меня уже два месяца лежит письмо Лорис-Меликова, и я все не могу на него ответить. Болезнь старшего члена Палаты и командировка другого совсем приковали меня к делу, так что на прошлой неделе я даже вынужден был сам ездить в Псковскую губернию для производства осмотра пространства и количества порубки и вместе с пьяным землемером и лесничим проверять генеральную межу, утопая в болотах и застревая в песках. Поездкой этой, впрочем, я доволен, ибо всегда радуюсь возможности оставить наше гнусное чухонское болото для ознакомления с жизнью провинции».

«…У меня нет личной жизни, и я бы ужаснулся своего одиночества среди окружающей мерзости, нравственного запустения, если бы мне не было НЕКОГДА».

«Ты пишешь о своей самонадеянности двадцать лет назад! Ах! Все мы были таковы. А я разве не был самонадеян, рассчитывая пройти всю службу, не поступаясь ни взглядами, ни чувствами… и горделиво отвращаясь от адвокатуры, к которой был, думается, создан… Думаешь ли ты, что мне легко работать среди надвинувшейся со всех сторон апатии, среди людей, чуждых всякой любви к делу и уважения к своему званию, среди внешних обстоятельств, вносящих в мой и без того подчас непосильный труд смуту и тревожные ощущения?! Мне так часто представляется вся моя честно отданная судебному делу жизнь бесплодною и тщетною».

«Сам же я очень бы хотел места наблюдателя, а не деятеля. В этом смысле мне нравилось бы место статс-секретаря Государственного совета. Пора уходить из деятельной жизни. Она становится чересчур тяжелой».

«Покуда я обер-прокурор – Сенат //вырезано цензурой// правосудие не станет. Я могу погибнуть служебно в этом столкновении, но уступить не могу. Надо же иметь страх не людской, а божий в душе своей».

«Я очень, очень устал и нравственно, и физически. После 50 лет трудно быть юристом-практиком и в душе поднимается разлад, дотоле неведомый».

«… Жизнь мою пришлось провести в Петербурге, про который кто-то сказал, что он похож на уголь: «В нем или обожжешься, или испачкаешься».

«Вы себе представить не можете, сколько я выстрадал за эти пять лет в трехстах с лишком заседаний, оставаясь по большей части один со своими мнениями и не встречая никакой поддержки в подтасованной комиссии. Вы можете понять, что переживал я, видя как нещадно и бесцельно ломались учреждения и приемы, завещанные нам незабвенным царем-освободителем и лучшими людьми его царствования. Ведь это все равно, что присутствовать при изнасиловании женщины, которая была вашей первою любовью, без всякой реальной возможности ей помочь».

«В каком виде нашел ХХ век культуру и христианство в Европе?! Можно ли сравнить его с началом XIX века!»

«Как почти всегда, я вернулся из заседания с неудовлетворенным чувством. Мои привычки юриста к точности, системе и сжатости, постоянно оскорбляются какою-то халатностью и неуверенностью в способе производства дел, моя справедливость страдает от совершенной случайности результатов. Шенрок, столько потрудившийся, и Комарова, написавшая книгу, какой нет даже и во Франции, остаются за флагом, а неведомый Бунин, о котором нечто невнятно читается, получает премию! .. И кто поручится, что Разряд из одних почетных академиков не изберет в свои члены г.Леонида Андреева, Бальмонта, Брюсова, г-жу Гиппиус и т.п.»

«От неискренности и эзоповского языка нашего правительства просто душу воротит – и вся его деятельность, в настоящее роковое время, может быть охарактеризована словами, очень любимыми детьми – «незавсамделишная». Петр писал про Алексея: «Ограбил меня господь сыном», а мы можем сказать: «Ограбил нас господь правителями».

«…Все эти пертурбации очень дурно отразились на моем здоровье. Да и жить становится тошно! Господь хочет излить на Россию фиал своего гнева… Как хотелось бы умереть!»

«Я читал лекцию в пользу голодающих и выручил около 1000р. У нас поразительное равнодушие к этому бедствию. Зато под Новый год выпито на 75 тыс.р. шампанского».

//март 1917г.// «Революция произошла с поучительным спокойствием и единодушием, но тревожат меня уже обозначившиеся разногласия, могущие вызвать остановку всего общественного механизма».

//октябрь 1918г.// «Мне сообщили, что я имею, в силу новых распоряжений, право на получение хлеба по 1 категории по прилагаемому удостоверению. Если Вы признаете, что мой многолетний труд в Академии в течение 17 лет может считаться службой, то благоволите приложить печать к удостоверению и подписать его. Мне необходимо получить его до 12 часов утра в субботу. Если же «нет!», то «на нет и суда нет!»

//Сытину// «Мне отвратительна новая безграмотная орфография, и я все-таки надеюсь, что возобновится Ваша издательская деятельность».

«Как ни соблазнительно Ваше предложение о совместное поездке //в Европу// - для меня это, увы! неосуществимая мечта. Мне через 6 недель 81 год, силы слабеют ежедневно, ноги отказываются служить, в сердце неумолчная «зубная боль» и для каких-либо путешествий я уже непригоден… Наконец я думаю, что мне пришлось бы страдать от вида материальных и моральных страданий наших необдуманно бросивших родину эмигрантов и гложущей их тоски по родине, при невозможности утолить эту тоску, и от назойливых попыток вовлечь меня, хотя бы номинально, в их лагери, взаимно клевещущие друг на друга и забывающие об нуждах русского народа в своем злопыхательстве».

«Неожиданно для меня явилось назначение мне пенсии. Я никогда не возбуждал вопроса об этом, но сама Академия, ввиду того, что исполнилось 30 лет со времени выбора меня в ее почетные члены и 26 лет с того времени, как я был избран почетным академиком Разряда изящной словесности, признала необходимым, по собственной инициативе, ходатайствовать об этом. Конечно, это мне дает некоторый отдых и возможность писать свои мемуары, читая лишь в крайних случаях лекции, но все-таки это меня смущает: сколько достойных лиц, не менее меня послуживших родине, не получают пенсии…»

Читать далее
54
238