Лев Толстой. Собрание сочинений в четырнадцати томах. Том 3. Повести и рассказы (1957-1963)

Слова: моя лошадь, относимые ко мне, живой лошади, казались мне так же странны, как слова: моя земля, мой воздух, моя вода.

Но, как всем известно, для разговора, особенно делового, совсем не нужно понимать того, что вам говорят, а нужно только понимать, что сам хочешь сказать.

С этого дня кончился мой роман с мужем; старое чувство стало дорогим, невозвратимым воспоминанием, а новое чувство любви к детям и к отцу моих детей положило начало другой, но уже совершенно иначе счастливой жизни, которую я еще не прожила в настоящую минуту…

- Ну что ж! Ты жертвуешь (он особенно ударил на это слово), и я жертвую, чего же лучше. Борьба великодушия. Какого же ещё семейного счастия?

– Вы молоды, – сказал он, – я не молод. Вам играть хочется, а мне другого нужно. Играйте, только не со мной, а то я поверю, и мне нехорошо будет, и вам станет совестно.

Легче самому уступать, чем гнуть других, в этом я давно убедился; и нет того положения, в котором бы нельзя было быть счастливым.

Хозяину было скучно слушать Серпуховского. Ему хотелось говорить про себя – хвастаться. А Серпуховскому хотелось говорить про себя – про свое блестящее прошедшее

Все было очень хорошо, но на всем был особенный отпечаток излишка, богатства и отсутствия умственных интересов.

«Я не хочу играть в жизнь, я хочу жить...»

-Ах! неужели это вы? - сказал он со своею решительною и простою манерой, разводя руками и подходя ко мне.- Можно ли так перемениться! как вы выросли! Вот те и фиялка! Вы целый розан стали.