Собрание сочинений в двенадцати томах. Том 9

Елена Андреевна. Погожу еще три дня. Если не получу от брата ответа на свое письмо, то возьму у вас денег взаймы и сама поеду в Москву. Не век же мне жить тут у вас на мельнице.
Дядин. Оно конечно...
Пауза
Не смею я учить вас, многоуважаемая, но все ваши письма, телеграммы, и что я каждый день езжу на почту – все это, извините, напрасные хлопоты. Какой бы ответ ни прислал вам братец, вы все равно вернетесь к супругу.
Елена Андреевна. Не вернусь я... Надо рассуждать, Илья Ильич. Мужа я не люблю. Молодежь, которую я любила, была несправедлива ко мне от начала до конца. Зачем же я туда вернусь? Вы скажете – долг... Это я и сама знаю отлично, но, повторяю, надо рассуждать...
Пауза
Дядин. Так-с... Величайший русский поэт Ломоносов убежал из Архангельской губернии и нашел свою фортуну в Москве. Это, конечно, благородно с его стороны... А вы-то зачем бежали? Ведь вашего счастья, ежели рассуждать по совести, нигде нету... Положено канареечке в клетке сидеть и на чужое счастье поглядывать, ну, и сиди весь век.
Елена Андреевна. А может быть, я не канарейка, а вольный воробей!
Дядин. Эва! Видно птицу по полету, многоуважаемая... За эти две недели другая дама успела бы в десяти городах побывать и всем в глаза пыль пустить, а вы изволили добежать только до мельницы, да и то у вас вся душа измучилась... Нет, куда уж! Поживете у меня еще некоторый период времени, сердце ваше успокоится, и поедете к супругу. (Прислушивается.) Кто-то едет в коляске. (Встает.)

Серебряков. Господа, что же это наконец такое? Уберите от меня этого сумасшедшего!
Орловский. Ничего, ничего, Саша, у него душа уляжется. Ты не волнуйся так.
Серебряков. Не могу я жить с ним под одной крышей! Живет тут (указывает на среднюю дверь) , почти рядом со мной... Пусть перебирается в деревню, во флигель, или я переберусь отсюда, но оставаться с ним я не могу...
Елена Андреевна (мужу) . Если повторится еще что-нибудь подобное, то я уеду!
Серебряков. Ах, не пугай, пожалуйста!
Елена Андреевна. Я не пугаю, но все вы точно условились сделать из моей жизни ад... Я уеду...
Серебряков. Все отлично знают, что ты молода, я стар и что ты делаешь большое одолжение, что живешь здесь...
Елена Андреевна. Продолжай, продолжай...
Орловский. Ну, ну, ну... Друзья мои...
Быстро входит Хрущов.

Серебряков. Я не понимаю, что тебе нужно?
Войницкий. Ты для нас был существом высшего порядка, а твои статьи мы знали наизусть... Но теперь у меня открылись глаза. Я все вижу! Пишешь ты об искусстве, но ничего не понимаешь в искусстве! Все твои работы, которые я любил, не стоят гроша медного!
Серебряков. Господа! Да уймите же его наконец! Я уйду!
Елена Андреевна. Жорж, я требую, чтобы вы замолчали! Слышите?
Войницкий. Не замолчу! (Загораживая Серебрякову дорогу.) Постой, я не кончил! Ты погубил мою жизнь! Я не жил, не жил! По твоей милости я истребил, уничтожил лучшие годы своей жизни! Ты мой злейший враг!
Дядин. Я не могу... не могу... Я уйду в другую комнату... (B сильном волнении уходит в правую дверь.)
Серебряков. Что ты хочешь от меня? И какое ты имеешь право говорить со мной таким тоном? Ничтожество! Если именье твое, то бери его, я не нуждаюсь в нем!
Желтухин (в сторону) . Ну, заварилась каша!.. Уйду! (Уходит.)

Войницкий. Это именье было куплено по тогдашнему времени за девяносто пять тысяч! Отец уплатил только семьдесят, и осталось долгу двадцать пять тысяч. Теперь слушайте... Именье это не было бы куплено, если бы я не отказался от наследства в пользу сестры, которую любил. Мало того, я десять лет работал, как вол, и выплатил весь долг.
Орловский. Чего же вы, душа моя, хотите?
Войницкий. Именье чисто от долгов и не расстроено только благодаря моим личным усилиям. И вот, когда я стал стар, меня хотят выгнать отсюда в шею!
Серебряков. Я не понимаю, чего ты добиваешься?
Войницкий. Двадцать пять лет я управлял этим именьем, работал, высылал деньги, как самый добросовестный приказчик, и за все время ты ни разу не поблагодарил меня! Все время, и в молодости и теперь, я получал от тебя жалованья пятьсот рублей в год – нищенские деньги! – и ты ни разу не догадался прибавить мне хоть один рубль!
Серебряков. Жорж, почем же я знал! Я человек непрактический и ничего не понимаю. Ты мог бы сам прибавить себе, сколько угодно.
Войницкий. Зачем я не крал? Отчего вы все не презираете меня за то, что я не крал? Это было бы справедливо, и теперь я не был бы нищим!
Марья Васильевна (строго) . Жорж!
Дядин (волнуясь) . Жорженька, не надо, не надо... Я дрожу... Зачем портить хорошие отношения? (Целует его.) Не надо...

Серебряков. Да, имение принадлежит Соне... Кто спорит? Без согласия Сони я не решусь продать его. К тому же это я делаю для блага Сони.
Войницкий. Это непостижимо, непостижимо! Или я с ума сошел, или... или...
Марья Васильевна. Жорж, не противоречь профессору! Он лучше нас знает, что хорошо и что дурно.
Войницкий. Нет, дайте мне воды... (Пьет воду.) Говорите что хотите! Что хотите!
Серебряков. Я не понимаю, отчего ты волнуешься, Жорж? Я не говорю, что мой проект идеален. Если все найдут его негодным, то я не буду настаивать.
Входит Дядин; он во фраке, в белых перчатках и с широкополым цилиндром.
Те же и Дядин.
Дядин. Честь имею кланяться. Прошу прощения, что осмеливаюсь входить без доклада. Виновен, но заслуживаю снисхождения, так как у вас в передней нет ни одного доместика [3].
Серебряков (смущенно) . Очень рад... Прошу...
Дядин (расшаркиваясь) . Ваше превосходительство! Mesdames! Мое вторжение в ваши пределы имеет двоякую цель. Во-первых, я пришел сюда, чтобы нанести визит и засвидетельствовать свое благоговейное уважение, во-вторых, чтобы пригласить всех вас, по случаю прекрасной погоды, совершить экспедицию в мою область. Обитаю я на водяной мельнице, которую арендую у нашего общего друга Лешего. Это укромный поэтический уголок земли, где ночью слышится плеск русалок, а днем...
Войницкий. Постой, Вафля, мы о деле... Погоди, после... (Серебрякову.) Вот спроси ты у него... Это именье куплено у его дяди.

Я пригласил вас, господа, чтобы объявить вам, что к нам едет ревизор. Впрочем, шутки в сторону. Дело серьезное. Я, господа, собрал вас, чтобы попросить у вас помощи и совета, и, зная всегдашнюю вашу любезность, надеюсь, что получу их. Человек я ученый, книжный и всегда был чужд практической жизни. Обойтись без указаний сведущих людей я не могу и прошу тебя, Иван Иваныч, вот вас, Леонид Степаныч, и тебя, Жорж... Дело в том, что manet omnes una nox [2], то есть все мы под богом ходим; я стар, болен и потому нахожу своевременным регулировать свои имущественные отношения постольку, поскольку они касаются моей семьи. Жизнь моя уже кончена, о себе я не думаю, но у меня молодая жена, дочь-девушка... Продолжать жить в деревне им невозможно.
Елена Андреевна. Мне все равно.
Серебряков. Мы для деревни не созданы. Жить же в городе на те средства, какие мы получаем с этого именья, невозможно. Третьего дня я продал на четыре тысячи лесу, но это мера экстраординарная, которою нельзя пользоваться ежегодно. Нужно изыскать такие меры, которые гарантировали бы нам постоянную, более или менее определенную цифру дохода. Я придумал одну такую меру и имею честь предложить ее на ваше обсуждение. Минуя детали, изложу ее в общих чертах. Наше имение дает в среднем размере не более двух процентов. Я предлагаю продать его. Если вырученные деньги мы обратим в процентные бумаги, то будем получать от четырех до пяти процентов. Я думаю, что будет даже излишек в несколько тысяч, который нам позволит купить в Финляндии небольшую дачу...
Войницкий. Постой, мне кажется, что мне изменяет мой слух. Повтори, что ты сказал...
Серебряков. Деньги обратить в процентные бумаги и купить дачу в Финляндии...
Войницкий. Не Финляндия... Ты еще что-то другое сказал.
Серебряков. Я предлагаю продать имение.
Войницкий. Вот это самое... Ты продашь имение... Превосходно, богатая идея... А куда прикажешь деваться мне со старухой матерью?
Серебряков. Все это своевременно мы обсудим... Не сразу же...
Войницкий. Постой... Очевидно, до сих пор у меня не было ни капли здравого смысла. До сих пор я имел глупость думать, что это имение принадлежит Соне. Мой покойный отец купил это имение в приданое для моей сестры. До сих пор я был наивен, понимал законы не по-турецки и думал, что именье от сестры перешло к Соне.

Те же, Серебряков, Орловский и Марья Васильевна.
Орловский. Я и сам, душа моя, что-то не совсем здоров. Вот уж два дня голова болит и все тело ломит...
Серебряков. Где же остальные? Не люблю я этого дома. Какой-то лабиринт. Двадцать шесть громадных комнат, разбредутся все, и никого никогда не найдешь. (Звонит.) Пригласите сюда Егора Петровича и Елену Андреевну!
Желтухин. Юля, тебе нечего делать, поди поищи Егора Петровича и Елену Андреевну.
Юля уходит.
Серебряков. С нездоровьем еще можно мириться, куда ни шло, но чего я не могу переваривать, так это своего теперешнего настроения. У меня такое чувство, как будто я уже умер или с земли свалился на какую-то чужую планету.
Орловский. Оно с какой точки взглянуть...
Марья Васильевна (читая) . Дайте мне карандаша... Опять противоречие! Надо отметить.
Орловский. Извольте, ваше превосходительство! (Подает карандаш и целует руку.)
Входит Войницкий.