Собрание сочинений в двенадцати томах. Том 9

Федор Иванович (выходит из левой двери и идет через сцену) . Что это вы всё вздрагиваете, когда видите меня?
Пауза
Гм... (Берет у нее из рук письмо и рвет его на клочки.) Все это вы бросьте. Вы должны думать только обо мне.
Пауза
Елена Андреевна. Это что значит?
Федор Иванович. А это значит, что если я кого раз наметил, тому уж не вырваться из этих рук.
Елена Андреевна. Нет, это значит, что вы глупы и наглы.
Федор Иванович. Сегодня в семь с половиною часов вечера вы должны быть за садом около мостика и ждать меня... Ну-с? Больше я ничего не имею вам сказать... Итак, мой ангел, до семи с половиною часов. (Хочет взять ее за руку.)
Елена Андреевна дает ему пощечину.
Сильно сказано...
Елена Андреевна. Ступайте прочь.
Федор Иванович. Слушаю-с... (Идет и возвращается.) Я тронут... Будем рассуждать мирно. Видите ли... На этом свете я все испытал, даже уху из золотых рыбок два раза ел... Только вот еще на шарах не летал и ни разу еще у ученых профессоров жен не уводил.
Елена Андреевна. Ступайте...
Федор Иванович. Сейчас уйду... Все испытал... И столько у меня от этого наглости, что просто деваться некуда. То есть все это я к тому говорю, что если вам когда-нибудь понадобится друг или верный пес, то обратитесь ко мне... Я тронут...
Елена Андреевна. Никаких мне псов не надо... Ступайте.
Федор Иванович. Слушаю... (Растроганный.) Тем не менее все-таки я тронут... Конечно, тронут... Да... (Нерешительно уходит.)
Елена Андреевна (одна) . Голова болит... Каждую ночь я вижу нехорошие сны и предчувствую что-то ужасное... Какая, однако, мерзость! Молодежь родилась и воспиталась вместе, друг с другом на «ты», всегда целуются; жить бы им в мире и в согласии, но, кажется, скоро все съедят друг друга... Леса спасает Леший, а людей некому спасать. (Идет к левой двери, но, увидев идущих навстречу Желтухина и Юлю, уходит в среднюю.)

Соня и Хрущов.
Хрущов. Ваш батюшка совсем не хочет слушаться. Я ему говорю – подагра, а он – ревматизм; я прошу его лежать, а он сидит. (Берет фуражку.) Нервы.
Соня. Избалован. Положите вашу шапку. Дайте дождю кончиться. Хотите закусить?
Хрущов. Пожалуй, дайте.
Соня. Я люблю по ночам закусывать. B буфете, кажется, есть что-то... (Роется в буфете.) Разве ему доктор нужен? Ему нужно, чтобы около него сидела дюжина дам, заглядывала бы ему в глаза и стонала: «Профессор!» Вот берите сыр...
Хрущов. Таким тоном не говорят о родном отце. Согласен, он тяжелый человек, но если сравнить его с другими, то все эти дяди Жоржи и Иваны Иванычи не стоят его мизинца.

Соня. А ты, дядя Жорж, опять пил шампанское с Федей и катался на тройке. Подружились ясные соколы. Ну, тот уж отпетый и родился кутилой, а ты-то с чего? B твои годы это совсем не к лицу.
Войницкий. Годы тут ни при чем. Когда нет настоящей жизни, то живут миражами. Все-таки лучше, чем ничего.
Соня. Сено у нас не убрано; Герасим сегодня сказал, что оно сгниет от дождя, а ты занимаешься миражами. (Испуганно.) Дядя, у тебя на глазах слезы!
Войницкий. Какие слезы? Ничего нет... вздор... ты сейчас взглянула на меня, как покойная твоя мать. Милая моя... (Жадно целует руки и лицо.) Сестра моя... милая сестра моя... где она теперь? Если б она знала! Ах, если б она знала!
Соня. Что? Дядя, что знала?
Войницкий. Тяжело, нехорошо... Ничего...
Входит Хрущов.
После... Ничего... Я уйду... (Уходит.)