Рецензия на книгу
Тобол. Много званых
Алексей Иванов
Аноним27 мая 2018 г.Жива историческая повесть
Название новой эпопеи Алексея Иванова не пожевал только ленивый. Да, разъятая библейская цитата недвусмысленно намекает. В первом романе писатель собирает бессчетное количество персонажей и очень бережно с ними обходится – смертей почти нет. Сколько же из них избранных – покажет вторая часть. Есть тут и сарказм. Притча Иисуса Христа прикладывается к экзотическому языческому миру, где государственное христианство замерзает в Сибири наравне с раскольничьим экстазом, исламом и верованиями местных племен.
Но не это привлекает в романе. Иванов показывает, что традиции русского исторического повествования живы, светятся и ласкают сознание. Того самого, где старина мифологизируется ради оживления страстей и нравственных коллизий, притчевых уроков современному поколению и просто языковых красот. Это бурная река, уносящая фантазию читателя в несуществовавшие миры, которые обретают острые очертания благодаря мастерской игре с популярными знаками. Все мы примерно представляем, каким был Петр I. И Иванов лишь штрихами намечает легендарную фигуру, но этого вполне достаточно, чтобы сбросить груз столетий и убедить себя, что на дворе XVIII век. Искусно Иванов возводит деревянные дворцы и храмы, цепляется за бытовые приметы и в совершенстве сводит полифонию языков. Архаичный русский, шведский, украинский, диалекты и стилизации вызывают восторг. Практически сразу же престаешь разбираться, насколько достоверно с точки зрения исторической науки Иванов выстраивает свою Сибирь и петербургские сцены, зачем ему пространные отступления в предшествующие событиям столетия. Ты наслаждаешься искусным рассказом, где фантастики ровно столько, чтобы вовремя сказать – нет, это лишь мираж и сон, никакой магии и языческой мистики. Мистика в том, как все персонажи увязываются в одну историю, второстепенные становятся центральными, и даже те, кто так и не пересеклись в романе, спаяны общей судьбой народов, брошенных в стремнину событий автором. А история эта о людских слабостях, о мечтах и неизбежных переменах. Архаичная, тысячелетняя действительность приходит в движение, тектонические сдвиги, подминают под себя племена и лидеров, которые стараются не замечать катастрофы, бросаясь за наживой, как дикие хищники. Здесь расцветают все грани любви – от лубочной девичьей застенчивости девушки из патриархальной семьи до кровавой страсти остячки. Объемные, характерные герои один за другим встают со страниц, дышат, влюбляют в себя, заставляют волноваться и ужасаться, смеяться и в припадке закрывать рот рукой. У Иванова будто в руках волшебные краски, позволяющие оживлять героев лубков и поэм, народных песен и темных легенд.
Нравы, традиции, обычаи и обряды составляют изящную фактуру, которую Иванов самоиронично называет «пеплумом». Так, за весьма беллетристическими сюжетными линиями, развлекающими порой ужасающим натурализмом, а местами кокетливым водевилем, открывается пропасть. Читателю страшно и притягательно заглянуть туда, где жадность и ненависть, глупость и беспощадность, религиозный фанатизм и нищета просачиваются темными ручьями. Дальние рубежи ойкумены, где умирают не тела, а исчезают целые цивилизации. Иванов вроде бы никому не симпатизирует. Русские – безжалостные и жадные колонизаторы, лишь с помощью духовных и интеллектуальных вождей сохраняющие ум в трезвости. Сибирские народы – выродившиеся инфантильные нищие духом. Между русскими и шведами, русскими и бухарцами, русскими и остяками нет драматического конфликта, а есть примитивные стычки, но в том-то ирония, что это кулачное барахтанье превращается у Иванова в балаганную поэзию. Без какого либо осуждения или «втопления» за историю российской цивилизации, он подносит современному читателю зеркало: а ну-ка, вам эти варвары никого не напоминают?
8835