Рецензия на книгу

• 

  Аноним23 мая 2018 г.

  Сердце, говори!

  В этом удивительном, по-тургеневски пронзительном и доверчиво-нежном романе Набокова о первой любви, её утрате и почти спиритическом воскрешении её в своей памяти, важна сама тональность, светлое, нарастающее Allegro воспоминаний, порхающих лиловыми крыльями ноготков по шахматной зыби весенней листвы, так похожей на сердцебиение просиявшего ветерка.
  Сам Набоков признавался, что Машенька - это символ России, с её милой раскосинкой глаз. Следовательно, этот роман о России, роман с той милой Россией, которую потерял Набоков и многие из нас.
  Символично, что если первый роман Набокова - о романе с юной и чистой Россией, то последний его роман, написанный по-русски - "Дар", о романе с русской литературой, которую олицетворяет девушка Зина Мерц : мерцание в её фамилии!

  Вы думаете, шальное сердечко Набокова остановилось на этих двух очаровательных "барышнях"? Нет, у него в любовницах окажутся американская, английская и даже французская литература (нежно-страстное, постельное, прирученное женское р-р-р-р с коготками задремавшей на груди книги), но Машенька... Машенька займёт в его сердце особое место, и не случайно жене Набокова, Вере, этот светлый роман полюбился больше всех его других романов : забавно : писал об одной девушке, посвятил - другой, Вере, но именно сила любви Набокова к Вере прустовски воскресила нежный образ Машеньки и прошлого, заполнив и осветив чувствами Веры тёмные закоулочки воспоминаний Набокова о России, где они могли встретиться, но не встретились.
  
  (работа Guy Rose - девушка в парке)

  Но и на этом не остановится сердце-казанова, ибо Набоков в своём романе умудрится у всех на виду, увести в тёмный, доверчивый сумрак аллей и музу Бунина, причём, на глазах у самого Бунина, читающего и восхищающегося этим романом Набокова : Бунин закрывает книгу, встаёт с зелёного кресла, подходит к белому столику, закуривает сигаретку, берёт перо и пытается написать на листке стих, что-то о чернике, беседке в саду... ничего не выходит.
  Лист смотрит на него стыдливой бледнотой, похожей на ровную, разглаженную тишину постели, словно муза не ночевала сегодня дома.
  Вот муза появляется через окно, словно воровка или девушка-подросток, тайком от родителей улизнувшая на свидание вечером.
  Шальной и пошатывающейся походкой губ и слов, словно продолжая какой-то только что сочинённый стих, нечаянно задев улыбнувшимся крылом какую-то книгу на столе, уронив её на пол.... на листке, к удивлению Бунина проступают странные, словно не его слова, чужой аромат воспоминаний...

  
  

  Был день как день. Дремала память. Длилась
  холодная и скучная весна.
  Внезапно тень на дне зашевелилась -
  и поднялась с рыданием со дна.

  О чем рыдать? Утешить не умею.
  Но как затопала, как затряслась,
  как горячо цепляется за шею,
  в ужасном мраке на руки просясь.

  
  

  Прикроем дверь странички, оставив объясняться на повышенных тонах Бунина и его музу.
  И даже не спрашивайте меня, откуда я знаю эту историю...

  Перенесёмся в Берлин 20-х годов, в русский пансион для эмигрантов.
  Давайте поднимемся на 4 этаж к нашим героям ( вызываю лифт, часто нажимая на кнопку).
  Странно, лифт не едет, наверное, опять поломался, или это я его сломал?
  Поднимемся по лестнице, вы не против?
  Постойте, слышите, между 3 и 4 этажом застрял лифт, и в нём кто-то разговаривает? Какая удача, это наши герои!
  Прислушаемся что они говорят...
  Если закроете глаза, то вы себя некой контрабандой шёпота осязаний ощутите как бы рядом с ними, а они вас в темноте даже и не заметят, только тихо.
  Кажется, что говорит темнота.. и темнота же подслушивает. Темнота моргает, сутулится... стыдливая темнота. Кто из вас чихнул? Тсс

  - Будьте здоровы, Лев Глебович... - прошептала темнота.
  

  • Какой вы странный, Алексей Иванович - промолвила, словно отвернувшись в сторону, другая темнота.
  • Кажется, вы мне наступили на ногу...
  • Разве? Простите..

    Ладно, откроем глаза, выйдем из сумрака..

  
  Что? О чём они сейчас говорят? К Алексею Ивановичу Алфёрову в субботу приезжает из России его милая жена, а молодой Глеб Ль... тьфу ты, язык вывихнешь, молодой Лев Глебович, говорит ему что-то об усталости от такой неприкаянной жизни и желании уехать в эту же субботу.
  Да, вы правильно подметили : Алексей Иванович - зеркальные инициалы Ивана Алексеевича Бунина, к которому едет его муза.
  Ганин ( Лев Глебович), ещё не знает, что это едет первая любовь в его жизни, милая Машенька.
  Ну вот, двери открылись... посторонитесь.
  Коридор - похож на тёмный загробный туннель, в конце которого, рядом с картиной Бёклина "Остров мёртвых", увядшим цветком поникла лампочка, возле которой порхает какой-то обморочный мотылёк.
  Что? Ха-ха! Нет, что вы, это не призрак только что прошёл, эта маленькая, седая и курносая женщина - хозяйка пансиона : Лидия Дорн, почти чеховская дама с собачкой, состарившаяся ( любителям Чехова будет интересно проследить за неприметной драмой данного персонажа, написанной словно бы на полях романа, но любителям Набокова будет интересно подметить, что все происходящие в пансионе трагедии и любови, лишь беглые помарки на полях жизни Лидии Дорн и её недавно умершего мужа, чья мебель грустно разбрелась по пансионату)

  Обратите внимание : номера на дверях заменяют листки календаря... Ага, забавно : 1 апреля - номер Алексея Ивановича Алфёрова. Рядом с ним - 2 апреля, комната Ганина.
  Молодой человек, это вы спросили, кто вон те двое смешливых мужчин, что прошли сквозь вас в прустову сторону лета, в 6 апреля? Это танцоры.
  Говорят, что они гомосексуалисты, точнее, призраки первых гомосексуалистов в русской литературе, описанных Львом Толстым в "Анне Карениной", но это секрет, т-ссс!
  Лучше обратите внимание на 4 и 5 апреля : в 5 живёт кроткая и одинокая девушка Клара, с чернично-синими глазами, влюблённо смотрящими на Ганина, в 4 апреля живёт Антон Сергеевич Подтягин, старый поэт; тоже по секрету : это тень тени Бунина.
  Как вы уже догадались - этот пансион населён тенями "умерших", которые могли бы сказать о себе стихами Георгия Иванова :

  
  Как осужденные, потерянные души
  Припоминают мир среди холодной тьмы,
  Блаженней с каждым днем и с каждым часом глуше
  Наш чудный Петербург припоминаем мы.
  

  Итак, когда вы уже посвящены в декорации романа, нужно кое-что прояснить.
  На самом деле, всё происходящее - чистилище воспоминаний, метемпсихоз.
  Кем были все эти люди в своей прошлой жизни... в России?
  Алексей Иванович Алфёров - мог быть математиком, тайком пописывающим стишки.
  Кем были танцоры Колин и Горноцветов? Да мало ли кем... может, танцорами и были, возможно, даже хорошими.
  Лидия Дорн - могла быть очаровательной барышней, гуляющей в тёмных аллеях со своей собачкой : ах, кто там прячется за деревцем? Куда убежала собака, лая на ветер?
  Девушка прижалась спиной к стволу, словно Жанна д'Арк, и по ней бледными язычками огня жарко порхают, всё выше и выше, ладони её любовника..

  Метемпсихоз достигает своего апогея, когда Набоков описывает торговлю главным героем тенями ( впрочем, и сам Набоков этим занимался в эмиграции) : Ганин снимается статистом в кино, и его беспамятные тени, неприкаянно блуждают по миру : одна из теней, едет в Америку ( фильм о каком-то гениальном писателе), другая - в Россию ( какая-то драма о поэте, которого, словно Достоевского, ссылают с Сибирь, в лагеря, где он пишет "Братьев Найт" и "Приглашение в бледный огонь")

  Вернёмся в пансионат. Рядом с ним проходят железнодорожные пути, и Ганину иногда кажется, что поезд, неким призраком, проходит сквозь шумящий и дрожащий дом : словно бы в доме завёлся полтергейст... вот он касается книги на столике ( Анна Каренина), роняя её на пол, вот он задувает, словно белый одуванчик луны - лампу на столике ( тьма на миг колышется хлопьями и рябью света).
  И неспроста Набоков, расшалившись, подчёркивает у поезда вдоль крыши "соски" как у самки собаки.
  Такса у старушки, поезд несущийся сквозь дом и ещё один рыжий образ собаки - это образы трёхглавого Цербера, охраняющего выход из Ада.
  У Ганина в этом чистилище есть мимолётные отношения с некой Людмилой.
  Учитывая, что эпиграфом к роману служит стих Пушкина, это имя отсылает нас к поэме "Руслан и Людмила".
  По сути, Набоков расщепляет образ России на Машеньку и Людмилу.
  Людмила в его объятиях, механический секс с нею, похож на секс с тенью где-то на берегах Стикса, с тенью, которая пленным эхом воспоминаний повторяет кем-то слышанные раньше мелодраматические слова и жесты : он сжимает в объятиях призрак, тысячи голосов умершей, поруганной, похищенной России...
  За окном, в небе, словно борода Черномора, вьётся тёмный дым паровоза... тень одевается, скрывая пустоту бледноты : чёрные чулки, платье, перчатки, шляпка... Людмила, словно говорящая без тела голова ( одежда слилась с темнотой, и голова, светлое лицо, похожее на какой-то цветок из детства, словно бы плавает на поверхности мрака), смотря на Ганина моргающим полумраком ресниц, похожих на спаривающихся пауков в "баньке" Достоевского на том свете, говорит ему что-то о Бодлере...
  Это извращение, этот словно бы перешедший в инфракрасный спектр некрофилический акт, ибо это любовь уже не с мёртвым, но с призраком, достигает апогея, когда Ганин занимается сексом с Людмилой на полу в таксомоторе.

  Проницательный читатель заметит тут жуткий но дивный символ : фактически, любовники занимаются сексом на лодке у Харона, которому в конце пути они положат в ладошку обещанную плату, а пока... ночная дорога течёт загробным чёрным Стиксом, отражая бледные цветы зла, поникшие гелиотропы фонарей.
  Вы скажете, разве в машинах возможно было заниматься этим на полу?
  В переписке с Уилсоном, Набоков, на такое же сомнение - на что-то намекая, - говорит, что берлинские таксомоторы 20-х годов "имели особое строение", словно бы созданные... для любви в аду, на который иной раз оглядывался любопытный "Харон" за рулём, пропуская кокетливые подмигивания светофора, касаясь крылом машины другой машины, тем самым увозя беспечных влюблённых уже в реальный ад, грустно блеснувший звездой в вечернем небе.
  
  (берлинское такси 20-х годов с очаровательным "Хароном")

  Весь этот грубый ад любви словно бы нагнетает ту ночь воспоминания и сердца, в которых должна расцвести нежная звезда любви, памяти о Машеньке.

  Грустно шелестит, раскладывается чеховский пасьянс голосов : говорят словно бы в нравственной темноте, как герои романа в лифте в самом начале, и не слышат друг друга : пасьянс не сходится.
  Заходящее солнце тоже словно бы раскладывает пасьянс окон в пансионе : зажигаются, переворачиваются, гаснут..
  Набоков любовно переносит гоголевский Невский проспект в вечер берлинских улиц, и вот уже заштрихованные дождём, по дорогам несутся не люди, но целые миры, закрывшиеся плащами, словно тёмными крыльями : это миры памяти о России, кем они были там...
  И вдруг, среди тёмной, дрожащей прохлады проплывающих адскими кувшинками зонтиков, Ганин вспоминает другой дождь, вспоминает как 9 лет назад - ах, эти 9 лет, словно 9 Дантовых кругов Ада.., - он, 16-м юношей встретил её, милую Машеньку, которая теперь едет сюда в Берлин, словно гумилёвская Беатриче в аду.

  И если у Пруста мы видим платоническую любовь к вещам, предметам быта, воскресающих в памяти от какого-нибудь аромата, то у Набокова мы видим любовь к самой памяти, оттолкнувшейся от шёлково скользнувших в памяти - словно с подножки тронувшегося вагона поезда, - теней сердца и глаз той юной весны : Набоковское цветение памяти, весна воспоминаний..
  Фактически, Набоков, впервые в искусстве, занимается... нет, не сексом, но любовью с временем, Мнемозиной.
  В этих потусторонних ласках есть что-то почти спиритическое, как при разговоре по телефону, когда зацветающая темнота на том конце провода, приложила трубку к груди, и ты не только слышишь сердце любимой, невесомо повиснувшее в темноте, среди звёзд за окном, но и словно бы касаешься его, целуешь его, а тьма шелестит, моргает вечерней листвой, как тогда, в парке... а любимая на том конце ночи, темноты, стоит юной Лилит со змеящимся по её руке и груди проводом : твой голос обвивает, ласкает её в темноте, а твоё сердце, словно в тёмном лифте, вдруг сладко ожившим от её слова : люблю, поднимается на 7 этаж неба...

  Ганин с Машенькой в парке, в почти тургеневской беседке с разноцветными стёклами в окошках.
  На столик невесомо упал алый лист... словно солнце улыбчивым гарсоном поднесло к ним за столик вино ( очень важная на самом деле деталь : у Набокова мельком говорится о неком винном листочке, похожим на бутылку, и этот образ бутылки потом отзовётся в комнате 6 апреля в руках у Алфёрова, который захочет её бросить в окно, но не бросит : бутылка пустая, как и его намерение - важная тема блефа и пустоты в романе)
  Жёлтые листы дрожат возле влюблённых словно зажжённые свечи, на столе, какой-то шалун написал лиловыми чернилами что-то пошлое о нашей паре.
  Машенька стирает надпись : лиловые пальчики, словно она собирала чернику или вишню... поцеловать бы эти черничные пальчики чеховской грусти, словно бы дотянувшиеся до черничных ночей в ноябре.
  Юный Ганин обнимает Машеньку, пахнущую дождём, вечером и какой-то нежной травою из детства : если закрыть глаза, то кажется, что занимаешься любовью с вечером, дождём и цветами... а цветы что-то шепчут, улыбаются, дождь обнимает и мурашки на коже похожи на шёлковые мурашки от начинающегося дождя на воде..
  Окна сквозятся алым, жёлтым, синим цветом, словно это светофор счастья, пропускающий блаженно-лёгкое сердце куда-то на небо.

  Но для любви к памяти нужна довольно опасная дистанция, память о памяти, в которой можно себя потерять.
  Ганин строит план, что Машенька, его юность, приедет к Алфёрову, и он её увезёт.
  Комната Алфёрова: зелёный колпак лампы, зелёный ковёр и чернильница в форме лягушки со спелой, черничной кляксой на белом столе. Это какой-то комнатный пруд... неужели Машенька - заколдованная принцесса? Возможно, но любитель Флобера заметит здесь отсылку к нему: его письменный стол был покрыт зелёным сукном, на котором была чернильница в форме жабы.
  Любопытно, что тут Набоков словно бы вводит в текст тень Лужина из Преступления и наказания, женившегося-таки на Дунечке, сестре Раскольникова, но одновременно Набоков как бы намечает призрачными штрихами своих будущих злодеев из Лолиты и Волшебника ( как и герой Волшебника, Алфёров увлекается математикой)

  Ганин опасается, что он уже не сможет любить Машеньку так, как любил её раньше, что некий пасьянс судьбы и времени не сойдётся, она - уже другая, он - тоже другой.
  Ах, если бы этот милый поезд, её вагон, похожий на лифт, словно гумилёвский заблудившийся трамвай, застрял бы во времени, сладко и пьяно бы в нём заблудился... двери вагона открываются, и на влюблённого Ганина, вечером прохлады ( ибо и у прохлады словно бы есть нежные степени времён дня), обрушится ласковая, синяя волна того самого вечера, зелёная, алая вспышка листвы за её плечами, и дождь, милый дождь по ту сторону окна вагона, словно в фильме Тарковского "Солярис".
  Как отделить свои чувства, душу и нежное тело Машеньки от того дождя, той тёмной аллеи? С корнем вырвать? С мясом вечера, цветов, дождя?
  У Перси Шелли есть дивный стих "Атмосфера любви"

  
  Есть ласка теплой нежной атмосферы
  Вкруг существа, чей вид для наших глаз -
  Услада. Мы блаженствуем без меры,
  Мы точно в нежной дымке, в светлый час,
  Когда мы с тем, кто жизни жизнь для нас.
  

  Если любимый человек - планета, если с неё, словно платье, насильно сорвали голубую атмосферу и сердце задыхается темнотой, пустотой?
  Кто тот насильник, что похитил любимую, Россию, саму твою юность, с тем вечером и дождём?
  Может, не стоит и ждать Машеньку? А ведь она когда-то писала письма в пустоту и ночь ( так иногда ночью дозваниваешься в пустоту, тишину, и кажется, что дозвонился до какой-то звезды, что шлёт однообразными гудками невыносимого, холостого ожидания своё вечное sos), и её немые письма на его груди и руках весили мёртвым, бледным весом умерших цветов.
  Неужели прошлое нельзя вернуть? Или же можно, вернув себя ему, тем самым утратив себя, своё будущее?
  Ах, как бы нам хотелось, чтобы Ганин выйдя из 6 апреля под утро, словно из палаты №6, где мертвецы празднуют что-то безумное, грустное, вышел бы и потом вернулся за оставленным зонтиком, зашёл бы за какой-то женщиной в белом в сумеречный лифт, и застрял бы, и погас бы свет, и женщина оказалась бы Машенькой... коснувшись её голоса в темноте, словно вор, он бы... украдкой поцеловал этот голос, и вышел, навсегда.

  Набоков, как всегда, установил в романе ловушку, которую большинство обошли, а кто-то, как я, как обычно, угодил в неё, и теперь не могу сдвинуться с места.
  Вы идите дальше, только не быстро, а я вам расскажу кое-что напоследок, а когда вы уйдёте, и я останусь наедине с вернувшейся Машенькой, я ей всё расскажу, да и вам тоже расскажу в своей статье на "Машеньку" её удивительную и грустную тайну. Посторонитесь, призрак поезда несётся!! ах, не успел, не смог отойти...)
  Ганин как-то обмолвился тени Бунина (поэту Подтягину), что он в юности распустил слух, что имеет отношения со взрослой женщиной : как ему завидовали все эти розовощёкие, девственные гимназисты!
  А что... если никакой Машеньки у Алфёрова нет? Была, возможно, или он видел её однажды на балу ( словно Набоков, тоже встретивший свою Веру на балу. Алфёров - это мрачный, взрослый двойник, антагонист Ганина; для него Россия мертва, сгорела в огне революции : как он может быть с Машенькой? Он всех дурачит, он владеет лишь её тенью..), быть может, он даже надругался над ней, но.. может, Машенька, Россия, юная и милая Россия, всё так же ждёт где-то Ганина, Набокова, всех нас?

  Сердце Машеньки, её черничные пальчики, растворились и нежно слились с липовыми, чайными сумерками души Ганина, Набокова : так прустовское печенье Мадлен нежно намокало в липовом чае героя "Утраченного времени", рождая в нём воспоминания.
  Машенька, Россия, навсегда осталась в его сердце.
  Любил ли он её, любовь к ней или память о ней? Всё вместе...
  Зеркальные тона конца романа, приезда на поезде Машеньки, отъезда её любимого... катарсис ангелической, крылатой лазурности стилистики выполненной в ритме adagio...
  Солнце улыбнулось, какой-то шахматный пасьянс сложился, но мы пока ещё не знаем какой.
  Вот листва зарябила, зашелестела дождём на ветру, вот девушка с собачкой тепло посмотрела на небо, а вот светофор улыбнулся тебе самой весной...
  Машенька, как и любовь - теперь везде, и только память почему-то сутулится, оборачивается на провожавшую Ганина к выходу Клару, хотевшую ему сказать : "я вас люблю", но по-чеховски, оступилась сердцем, устами, сказав что-то о спящих рядышком, прижавшись друг к другу танцорах.... словно тень Ганина, она осталась в какой-то всхлипывающей темноте пансиона, отвернувшись к стене и выводя что-то пальцем на ней ( эта сцена удивительно похожа на один эпизод из воспоминаний Лидии Авиловой : что-то празднуя на даче, радостно принимая съезжающихся на поезде гостей, Лидия узнала в тёмном коридорчике о смерти Чехова, оставшись наедине с тишиной, темнотой..)
  Клара первая встретит тень Машеньки в этом чистилище, которое покинул её любимый, чтобы жить : его воскресила любовь к Машеньке, как сказал бы Достоевский ( Владимир Владимирович, простите, что заканчиваю рецензию фамилией Достоевского, просто и его тень смутно мелькала в романе)

  p.s. Как сказочно и сладко для русского уха звучит имя "Машенька"... Если разложить это имя на синестетический пейзаж, то мы увидим розовое, лиловое цветение облаков на вечерней заре, матовый шелест травы и цветов, с капельками черничных ягод, к которым на колени склонилась девушка в белом платье.
  Тут словно бы спелый отблеск из романа, с розами на обоях, у которых бредил в юности Ганин, и его любимая в парке, с перепачканными черникой пальцами..
  А как этот роман называется в англоязычных странах? Mary... холодный, мглистый силуэт растушёвки вечерних ветвей, как смутная память ГГ. о первой любви, которую он отпустил от себя, дав имени покрыться мраком.
  Фактически, перед нами две совершенно разные тональности прочтения романа, две разные Машеньки : Машенька в начале романа, нежная, как тёплая, весенняя память героя о ней, и осень памяти ГГ. о ней в конце романа, когда он покинул самую память о ней : Россия, грустно зримая с других берегов...

  70

  5,1K