Рецензия на книгу

• 

  Аноним10 мая 2018 г.

  Тобол. Долго жданный

  Пролог. Живая вода.
  Если бы меня попросили описать роман-пеплум (я, кстати, "поинтересовалась в целях повышения образованности", что такое пеплум) Алексея Иванова "Тобол" одним предложением, то я бы сказала: "Не книга, а живая вода". Есть книги, которые давят, оставляя вместо читателя мокрое место. Есть книги, после которых пышешь гневом или заливаешься слезами; влюбляешься в человечество или становишься конченым мизантропом. А есть книги, которые напоминают, что у твоей души есть крылья, и крылья эти расправляются, шелестя на ветру.
  У меня так бывало доселе только с Достоевским (да простит меня любимый классик за то, что я сравниваю несравненного, но!), а потом случился Иванов, и он перевернул с ног на голову все мои представления о современной русской литературе.
  Я возвращалась из Перми в Петербург ранним летним утром. Да простят меня пермяки, но петербуржцу трудно полюбить любой город, а депрессивный индустриальный миллионник на Западном Урале и подавно. И вот на рассвете в спящем плацкартном вагоне на перегоне между "Пермью-2" и "Верещагино" я рыдала над страницами повести "Географ глобус пропил" . Это был катарсис. В следующий мой приезд я смотрела на город другими глазами. Глазами Алексея Иванова. "Негасимые сумерки красоты, вечный неуют северного очарования".

  Глава 1. Изящные искусства
  Если бы мне дали три книги Иванова: "Географа" , "Сердце Пармы" и "Тобол", лишённые обложек, я ни за что не сказала бы, что у них один автор. Разный язык, разный стиль, разное содержание. Из общего - недюжинный талант.
  "Тобол" - это полноценный роман. Нынче принято называть романом все литературные произведения, где больше двух героев. Однако же, по классическому определению роману присущи не только большие объёмы, но, прежде всего, сложный сюжет и множество сюжетных линий. Именно поэтому "Тобол" - канонический роман, клубок историй, из которого автор вывязывает сюжетную ткань. География романа тоже широка: есть "петербургские" главы, есть "тобольские", а иногда автор швыряет неподготовленного читателя без соответствующего снаряжения вглубь сибирской тайги.
  Иванов пишет "вкусно". В его умелых руках эпитеты, тропы и прочие метонимии (шутка, если что) не перегружают текст, а придают ему выразительности. Каждое слово точно, каждый оборот на своём месте. Напрашивается пошлое сравнение с мазками кисти художника. "С гневным грохотом", "сквозистый свет", "великолепие - самодельное, чуть-чуть корявое", "огонь охватил ствол, будто обнял", "прелые листья полёгшего папоротника". Эта изящная точность отличает стиль Алексея Иванова от манеры многих современных писателей, которые, стремясь украсить текст, перегружают его прилагательными и оборотами, в которых вязнешь, как немец под Москвой, а из-под изящного камзола всё равно торчит заштампованное казённое исподнее.
  Архаизмы и историзмы не портят текст, потому что понатыканы не как попало (вспомним Колядину , не к ночи будет помянута!), а очень умело, там, где нужны.
  Я плыла по страницам "Тобола", как по спокойной Оби в дощанике - плавно покачиваясь, с восторгом обозревая окрестности. Музыка, а не текст. Гипноз. Ворожба. Иванов нанял шаманов. Варниг! Я с "Сердцем Пармы" так в трампарк уехала случайно. Просто не заметила, как люди вышли, и я осталась одна. По этой причине я всегда читаю его книги долго, вдумчиво, медленно. Хочется, чтобы эта тягучая шаманская мелодия не заканчивалась.

  Глава 2. А люди - кто?
  Ещё в школе я поняла, что авторы делятся на три типа: тех, кто любит своих героев, аки собственных детей; тех, кто ненавидит их, как кровников, и те, кому с высокой колокольни. Иногда случается парадоксальное. Героя вроде бы нужно любить и уважать, и носит он, не снимая, белое пальто, но автор, возможно, сам того не ведая, описывает своё детище так, что с души воротит. Алексей Иванов к этому числу не принадлежит. Его герои - все без исключения - вызывают если не симпатию, то хотя бы понимание. У каждого из них есть история, характер, убеждения, слабости, которые образуют цельный (долбанём тавтологию!) образ. Возьмём, например, вогулку Айкони, которая спокойно поджигает мастерскую хозяина, не заботясь о последствиях, и хладнокровно убивает встреченного по пути сторожа. Она из другого мира - языческого, сурово-таёжного, в котором человеческая жизнь - не абсолютная ценность. Судьба незаслуженно потрепала её, но в этом огне перековался её характер. Она перестала быть наивной вогулкой, не умеющей хитрить, но так и не вписалась в мешанину сибирского общества с его "полуевропейскими" ценностями. Её поступки объяснимы, логичны в её системе координат. И такой системой наделён каждый герой, будь он русский, швед, украинец или вогул. Отсутствие "фу-фу-фу" мерзких героев и прынцев на белых конях делает каждого персонажа самоценным, важным для повествования. При этом нет ощущения, что ты наблюдаешь за игрой ребёнка в кукольный театр, когда за всех персонажей одним голосом и в одном стиле говорит автор. Да простит меня Вениамин Каверин, но в моих любимых "Двух капитанах" нет совершенно никакой разницы между тем, как думает Саня Григорьев и Катя Татаринова. Главы, написанные от их лица, абсолютно идентичны по стилистике, потому что говорит за обоих кукловод-Каверин. Персонажи Юлиана Семёнова всегда мыслят, как Семёнов - будь то Штирлиц или разведчица Аня из "Майора Вихря". Герои "Тобола" поражают многоголосием: Маша Ремезова с её детской наивностью и девичьими мечтами, расчётливый Табберт, суровая и решительная Бригитта, закрытая и нездешняя раскольница Епифания, по-восточному хитрый Касым, мудрейший отец Филофей. У каждого свой образ мыслей, своя манера выражаться, свои идеи и принципы.

  Глава 3. Быль или небыль?
  Писать исторические романы - дело неблагодарное. Всегда найдётся умник, который обвинит в предвзятости, лицемерии, недостаточной глубине исследования. Что говорить о буреломе века восемнадцатого, тем более касаемо событий в далёкой и малоисследованной Сибири, если мы не можем договориться о значении событий, имевших место совсем недавно. Можно было бы, конечно, писать, что называется "на серьёзных щах", сухо, повествовательно, но "не про Иванова та песня". У него всегда щепотка магического, мистического, религиозного, непостижимого. Чтобы не заскучали. Иначе ударишься в пикулизм (к Валентину Саввичу никаких претензий не имею, но у каждого свой modus operandi, так ведь?)
  Причём этого "фентезийного" ровно столько, сколько нужно: "ходячий мертвец" Хемьюга, приворот Айкони, чудесные (или нет?) спасения Филофея и Пантилы при обращении к богу. При этом реальность мира в нашем сознании непоколебима - вот Гагарин, вот Пётр, вот Петербург, вот Тобол.

  Я не знаю, как можно так писать. Чтобы было глубоко, красиво, но при этом стихийно и не лубочно. Чтобы кровь не лилась литрами, и не выпадали постоянно "дымящиеся кишки", но при этом трогало. Чтобы реалистично и достоверно, но без "немытой России" и "свинцовых мерзостей". Как ты достиг баланса, Просветлённый?
  Очень хочется, чтобы экранизация вышла достойной, но почему-то я не верю в то, что получится ПЕПЛУМ. А пока меня уже дожидается вторая книга. Вот она, лежит на полке, подмигивает. Хочет, чтобы я её читала вместо работы.

  12

  878