Рецензия на книгу

• 

  rvanaya_tucha20 марта 2011 г.

  Эта книга, крошечная по размеру — огромна.

  Это роман о любви не меньше, чем о послевоенных следствиях. Даже не о любви, а о человеческих отношениях, об отношении человека - к самому себе, своей семье и друзьям, к совершенно незнакомым людям. Роман-рассуждение, где нет выводов, итогов и следствий, только история жизни, только чужой опыт, который так или иначе тебя меняет.
  Не меньше в "Чтеце" о честности. Насколько честным ты можешь и должен быть с собой и с окружающими тебя людьми, близкими и теми, кого завтра или через месяц ты навсегда забудешь. Насколько ты вправе решать за другого человека, независимо от чистоты мотивов.
  Мне почему-то крайне сложно собрать в слова то ощущение, которое владело мной при чтении и после того, как я закрыла книгу. Но в любом случае это было очень правильное ощущение. И мне ни разу не казалось, что повествователь где-то схитрил, что-то скрасил, о чем-то умолчал. Это история, рассказанная так, как она должна быть рассказана, - как бы ее написала я или кто-то мне очень близкий.

  В "Чтеце" нет ужасов, практически нет описаний физического насилия, и психологически он тяжёл постольку, поскольку тяжело всё, касающееся фашистского режима. Много где пишут, что это книга о Холокосте, я такого сказать не могу, скорее так: произведение затрагивает историю послевоенной Германии.

  Здесь про иное, здесь не так, как везде пишут, показывают, спорят. Здесь про то нечто человеческое, что чуждо или нет.
  Здесь главный и самый страшный вопрос в попытках понять или отвергнуть другого человека. Вопрос, который в жизни ты задаешь или слышишь в ответ на свою реплику, который оказывается так важен и обычно абсолютно неразрешим, вопрос, который ставит в тупик, сбивает с толку, после него очередной раз вспоминаешь, что всё относительно, что нет никакой объективности вообще, это несмешная выдумка человечества.

  
  

  — <...> А что бы Вы сделали на моем месте?
  Ханна задала свой вопрос вполне серьезно. Она действительно не знала, как должна была или как могла поступить тогда иначе, и поэтому хотела услышать от председательствующего, как бы он поступил на ее месте.
  Воцарилась тишина. В немецком суде не принято, чтобы обвиняемый в ходе следствия задавал судье вопросы. Но вопрос был задан, и теперь все ждали ответа. Судья должен был ответить на этот вопрос, от него нельзя было отмахнуться, отделаться выговором или встречным вопросом. Всем это было ясно, в том числе и ему самому, поэтому я вдруг догадался, почему он так часто изображал недоумение на своем лице. Недоумение было его маской. Скрывшись за нею, он выгадывал время для ответа. Однако времени у него было немного; чем дольше тянулась пауза, тем больше росло напряжение и тем лучше должен был быть ответ.

  
  

  "Чтец" ничего не судит; никому не выносит приговор, никого не оправдывает, никому не сострадает. Повествователь младше и старше тебя, он вырос в другой стране, в другое время, у него была совсем другая жизнь; но он знает не больше, чем знаешь ты, читатель. Он только задает вопросы, которые мы, многие, оставляли без ответа, оставляли на потом; вопросы, на которые каждый должен ответить сам; вопросы, на которые - есть ответы?

  
  

  Я до сих пор задаю себе вопрос, который начал мучить меня еще тогда: что делать нам, новому поколению, с ужасными фактами истребления евреев? Нам нельзя претендовать на понимание того, чего нельзя понять, нельзя пытаться с чем-то сравнивать то, что не поддается никаким сравнениям, нельзя задавать лишних вопросов, потому что спрашивающий, даже если он не подвергает пережитые ужасы сомнению, заставляет говорить о них вместо того, чтобы, содрогнувшись перед ними, оцепенеть в стыде, сознании своей вины и в немоте. Стало быть, мы должны цепенеть в стыде, сознании вины и немоте? До каких пор? Нельзя сказать, чтобы правдоискательское и разоблачительское рвение, с которым я прежде участвовал в работе семинара, полностью исчезло в ходе судебного процесса. Но и его результат, когда осуждены были очень немногие, а нам, следующему поколению, оставалось лишь цепенеть от ужаса, стыда и сознания собственной вины, — разве он должен был быть именно таким?

  
  

  Великолепный перевод Б. Хлебникова. Смотрела в интернете у Мошкова перевод авторства другого товарища, по-моему, он намного хуже хлебниковского по всем пунктам.

  Читать оригинальную книгу после просмотра снятого по ней кинофильма - это в любом случае кошмар, какая бы сторона ни перевешивала на весах сравнения. Но "Чтец" оказался исключением, тем более приятным, что крайне редким. Просмотренная лента абсолютно не мешала мне читать книгу. Может быть, это связано с тем, что фильм снят точно по книге, воспроизведено всё, вплоть до деталей: одежды, характерных жестов и реплик персонажей; отсутствует только несколько сцен, не проходных, но и не важнейших. Да, пожалуй, я не смогу уже представить, выдумать свою Ханну Шмиц, не Кеит Уинслет, но актриса так хорошо сыграла свою роль, что это совершенно не мешает - нет расхождений книжного/экранного образов. А вот образ мужского персонажа для меня после прочтения оригинала немного изменился, что неудивительно, потому что произведение написано от первого лица, многие нюансы такого повествования сложно перенести на экран. Но тут ничего не поделать, и мне было спокойно, потому что я не особо запомнила обоих актеров, игравших Микаэля.
  Это первый раз, когда в моей голове фильм и книга дополняют друг друга, чисто и честно. В книге есть что-то, так или иначе опущенное в экранизации, а фильм помогает визуально представить далекую, чужую реальность. Такие вещи не могут не радовать.

  12

  25