Рецензия на книгу

• 

  Аноним9 марта 2018 г.

  Кавайная тревовога: когда выезжаешь в пустыню, а оказываешься дома

  Аннотация к книге сообщает, что «Край навылет» — история об американской трагедии, книга про 11 сентября 2001. Вот только не стоит этому верить. По крайней мере, вы едва ли получите то, что хотите увидеть. Если вдруг вам действительно нужна художественная книга про 11 сентября, вы настроены прочесть что-то трогательное, посмотреть на те события глазами среднего американца, то прочитайте лучше «Жутко громко и запредельно близко» Фоера или «Windows on the World» Бегбедера.

  Дальше я бы могла написать, что в книге «Край навылет» вы найдёте только Пинчона, но это тоже едва ли. Вы там найдёте себя, отражённого в кривом зеркале. И, вероятно, поклонникам Пинчона именно это и кажется соблазнительным. А меня такое настораживает. Но обо всем по порядку.

  Существует два идеальных типа современного автора. Первый — дружелюбный человек, как минимум, способный ответно зафрендить вас в Твиттере (как Каннингем) или, как максимум, способный быть человеколюбивым вегетарианцем (как уже упомянутый Фоер). Второй — циничный и любвеобильный человеком, умудряющимся вовремя намекнуть на наличие тонкой душевной организации (как Бегбедер) или же тот, кто может прослыть замороченным интеллектуалом, который понимает больше других про этот прогнивший мир (привет, Пинчон, ты в топе).

  Читать интеллектуальных авторов с мрачным чувством юмора может быть весьма приятно: во-первых, мысленно ставишь себе зачёт и прокачиваешь снобизм, во-вторых, посмеиваешься над другими (ещё одно попадание в корзину снобизма) и над собой, что даёт возможность чувствовать себя славным малым, у которого все хорошо самоиронией. Про юмор мне сказать нечего — у меня с ним всё плохо. А про интеллектуальность можно и сказать пару слов (смотрите-ка, а корзина снобизма нынче пользуется популярностью).

  Интеллектуальными, как правило, людям кажутся плотные тексты. Для плотности необходимо насытить свою историю отсылками, дополнительными слоями и сконструировать ее так, чтоб она имела двойное дно. Можно и тройное.

  У читателя должно возникать нечто наподобие катарсиса. Однако, если изначально, в древнегреческом варианте, речь шла об очищение через сопереживание, к которому лишь незначительно примешивалось рациональное, необходимое для осознанности переживания, для рефлексии (хотя душа у греков разумна, потому с этим тезисом можно и поспорить), то сейчас читатель ожидает первичности интеллектуального. И вот у Пинчона это есть — сразу же тебе наворачивают каких-то данных, каких-то отсылок к дремучему визуальному, психоаналитическому, еврейской истории, информационным технологиям и прочему, а потом, когда ты уже составишь списки непонятного со своими комментариями, посчитаешь количество половых актов, гласных букв в именах героев и перепишешь отдельные страницы задом наперёд, а потом у тебя сформируется собственная позиция по поводу того, что же это все было, то ты можешь испытать незабываемое расслабление. Душ после хорошей тренировки.

  «Край навылет» невероятно плотный. Даже для постмодерного текста. Обычно любимые лошадки на карусели постмодерной литературы — пастиш (имитация) и метапроза (текст в тексте). И этого вполне достаточно для того, чтоб у некоторых читателей дым повалил из ушей. Однако, Пинчон, эталонно для постмодерниста, не просто прячет путь к смыслу произведения или заявляет, что смысла нет. Он будто намекает на то, что смысл вполне можно уловить, если искать. И пути не прячет, а разворачиваете перед читателем. Только вот троп у него 100500. И это не просто временные наслоения или множественность сюжетных линий. У Пинчона чуть ли не каждое предложение — отдельная тропа.

  Быков вот написал, что у Пинчона язык несложный, а смысл улавливается сложно, но русский переводчик напортачил, получилась какая-то книга жаргонизмов. И эти жаргонизмы обеспечивают языковую сложность.

  Я тут с Быковым не соглашусь, потому как, даже отбросив привнесённые переводчиком жаргонизмы, мы повсеместно будем сталкиваться со специфическим описание обычных, повседневных, банальных вещей и явлений. Пинчон будто не любит употреблять простые слова. Нет, я не имею в виду, что он вместо «холодильник» пишет «синхрофазотрон». Он просто частенько выбирает самое неочевидное слово или конструкцию.

  У меня был один случай в те времена, когда я училась в университете. Однажды мне понадобился электронный вариант одной книги (я помню годы с карточным интернетом, а не «трава была зеленее»), я попросила преподавателя мне его дать, а тот сказал, что я ему должна напомнить заранее. Я позвонила, чтоб напоминать. Напомнила. А он мне и говорит так задумчиво: «Ну да. Я обещал вам ее записать на электронный носитель».

  Вот это Пинчон. У него нет никаких дисков, флешек, а есть только электронные носители. Поэтому психоаналитика он называет эмотивистом, мужа одной из героинь обвиняют не в том, что он не в состоянии выразить свои эмоции, а называют «дуралей-алексимитик», двусторонняя сумка будет обозначена как биполярная и дальше в таком же духе. Так что на уровне отдельных предложений мы уже наблюдает уплотнение текста.

  Сцены в «Крае навылет» тоже плотные. Герои много говорят и много делают. Но попытки вникнуть в смысл их действий приведёт к ощущению, что смысл вы упустили ещё на прошлом повороте, который пролетели на бешеной скорости. А читать эти диалоги — как попасть в компанию профессионалов, о профессии которых вы не имеете ни малейшего представления, или же как затесаться в общество представителей некоторой субкультуры, в жаргон и проблемы которых вы не в состоянии погрузиться. Вы даже не тоните в этом. Это важно. Вы там чужак. Даже если умеете настроить «Robots.txt» и всегда называете еду исключительно жрачкой.

  Сюжетные линии тоже добавляют плотность тексту. Вы будете стараться удерживать в голове действия множества людей. Думать о таксистах, которые слушают арабское радио, держать в уме то, что главная героиня еврейка, запоминать, какое там мороженное любят русские герои, во что играют дети, как кто-то хотел программировать кисти для Photoshop на С и кто что ел. А под конец вы поймёте, что процесс был ради процесса — не связалось это всё воедино.

  Герои «Края навылет» напоминают персонажей каких-то комиксов или мультиков. Или аниме. Или рекламных роликов. У многих из них весьма специфические имена (Максин, Вырва), занятия (вам кажется, что специалист вынюхивающий особенности жизни людей — нечто странное? А как тогда насчёт продажи гибридов мягких игрушек —«бобовых пуфов»?) и пристрастия (кто-то спортивную передачу хочет увидеть в день теракта, кто-то поглощает мороженое круглосуточно).

  Слова, языковые конструкции, сюжетные линии и герои вместе взятые создают некий кубик Рубика. С той только разницей, что собрать из кубика можно вообще трапецию или Фёрби, или бургер, или 3D-челюсть. И Рубик-Пинчон не будет возражать.

  Если рассматривать идею свободы как доминирующую в рамках того, что стоило бы назвать «американская идея», то Пинчон — чрезвычайно американский автор. Безусловно, чтение — всегда акт интерпретационный. Однако, обычно предполагается, что автор хотел нечто сказать своей книгой. И неважно, понял ли это читатель или нет. Автор обычно присутствует в тексте. Даже если от него заметна лишь тень. А потому свобода трактовок относительна.

  Пинчон же производит впечатление не только автора с замершей биографией (нет современных фотографий, не даёт интервью, дал бы фору Пелевину в своём отшельничестве), но и автор с замершим, ещё на стадии создания, авторством. Пинчон не тот человек, который придумал конструктор-домик, лошадь, Эйфелеву башню и т. д., а потом принёс мешок/коробку с деталями, инструкцию для сборки, а читатель взял все это и начал собирать (криво ли или прекрасно). Нет. Пинчон выслал по почте детали. От чего? Что из этого можно собрать? Не потерялась ли часть деталей? Кто отправитель? Да черт его знает!

  И читатели пошли что-то складывать.

  Возьмём меня. Я интересуюсь психоанализом. И какое-то время, читая «Край навылет», я выписывала себе все психоаналитические якоря (школа детей главной героини, названная именем несуществующего психоаналитика, упоминание адреса Фрейда в Вене, героиня путешествует в компании больных с пограничным расстройством, информация о сессии групповой терапии, героине снится «федеральный пенис», уже упомянутая биполярная сумка и многое-многое другое). Я могла бы проинтерпретировать всю книгу сквозь призму структуры личности по Фрейду. И правительству США чего-нибудь бы приписала и террористам досталось бы нечто из сферы Эдипова комплекса. И кто б мне помешал?

  Но с таким же успехом можно было бы пойти по программистской линии. По религиозной. Собирать признаки общества потребления. И многое другое. Все эти версии вполне укладываются в форму текста. Она растягивается так, как читатель захочет ее растянуть. И одни элементы не связываются с другими.

  Я уверена, что можно подумать нечто одно, а потом перечитать через год-другой и настаивать на совершенно иной версии, объясняя, о чем же эта книга.

  Да хоть статью напишите об особенностях онтологии Пинчона. Ну а что? «Здесь-Бытие Хайдеггера versus ПодБытие Пинчона».

  Я сказала в самом начале, что меня книга настораживает. И настораживает, вероятно тем, что нравится у Пинчона тем, кому он нравится.

  Нет в «Крае навылет» ничего прочного. Читатель постоянно проваливается в этот текст. Он становится прямо каким-то Солярисом, который возвращает вам даже не вас, а некую вашу грань. Такая структурная, формальная, особенность текста усиливает тревожность. Для людей с неврозами было бы почти смертельно, если б не возможность погрузиться в поиск тайных смыслов. Это тут как обратный счёт или мытьё рук для людей с ОКР.

  Хотя в книге немало забавного, но есть ощущение, что это веселье от волнения, что нечто грядёт, но что именно — неизвестно. Вообще никаких вариантов. Именно поэтому даже когда в книге происходит То Самое (героиня узнает о произошедшем с башнями-близнецами), не думаешь о том, что вот всё и случилось. Начинает казаться, что Нечто впереди. Откровенно говоря, в этой книге минимум страниц посвящено переживанию героев по поводу теракта. Отсюда ощущение, что это лишь кирпич в большом здании какой-то Жести. Поэтому можно получить интеллектуальную разрядку, определившись с тем, что же сегодня хочется собрать из деталей конструктора, но эмоционально Пинчон бросает читателя в состоянии некой тревожной неопределённости.

  Может, это такой пост-постмодернизм. Этот невиданный и редкий зверь. Смотрю я на книгу Пинчона и думается мне, что это будто Энди Уорхол, усложнённая версия. От мира литературы. То есть не просто можешь брать предмет искусства-постер и печатать тысячи копий, но автоматически как-то переделываешь прямо в принтере изображение, хотя исходник тоже переделывается. Не просто усы у Мона Лизы или нечто другое, добавочное к ней, а и добавление и основа-фон трансформируются. И, тем не менее, это всё порождение одной и той же коробки с конструктором.

  «Край навылет» — идеальная книга для того, кто любит интеллектуальный Майнкрафт или хочет спеть в кругу друзей песню «Яничегонепонялчтокурилавтор». Ещё она может понравиться любителям заговоров (но только если они при этом готовы столкнуться с языком, отличным от типичного для «РЕН-ТВ»). Это отличная вещь для читателей, которым автор не особо нужен и которые считают, что даже лучше него знают, о чем и зачем то или иное произведение. В тексте зачётные описания секса (я таким интересуюсь с культурологический и лингвистической точки зрения, Пинчон в этом хорош), потому любите и цените. Если хотите склеить кого-то с моноклем, то лучше Фаулза и Байетт читайте. Но если хотите рок-н-рольно, но с претензией на элитарность, то Пинчон — ваш фаворит.

  Категорически не подходит тем, кто с постмодернистами не сливается, а сталкивается, кто хочет понятных эмоций и однозначного понимания того, что это было. И не читайте русский перевод, если вы не любите ощущать присутствие переводчика.

  36

  2,5K