Рецензия на книгу

• 

  Аноним16 февраля 2018 г.

  Главный признак настоящего классика - впечатление от его книг не может быть сбито предыдущими прочитанными книгами. До Дафны я читала что-то гораздо более динамичное, но она меня мягко остудила, перенесла во Францию, Германию, Англию, успокоила, а в конце даже втянула в легкую пост-осеннюю меланхолию.

  Если Кики действительно был праотцом Дафны, понятно, в кого она такая художница.
  Если Луи-Матюрен был её славным предком, не остается вопросом, в кого она так грустно сладкоголоса.
  Только выныривая из книги, я вспоминала, что это что-то претендующее на достоверность. Во всяком случае покупала я именно с такой уверенностью. Но по факту мне кажется, достоверность жизни прародителей Дюморье высмеяна прямыми упоминания автобиографичных книг Кики и Эжена, один из которых не упомянул вообще свою сестру и себя писал с какого-то идеализированного знакомого.

  И все же классика классике рознь, несмотря на то что во многом она поднимает одни и те же проблемы. К концу произведения - где Эллен приняла решение не просить денег у Кики и не жаловаться, а уже через десять строк её прорывало как гнилую плотину, - я вспомнила отца Горио, который ни слова не говорил дочерям, хотя они не любили его. Что из этого: жертвенная безмолвность или ворчливая любовь - лучше? Второе подразумевает, что ты катящаяся с катушек мать с безалаберными детьми, которых ты не слушала и не любила, а твой собеседник - физически неполноценная творческая личность. Одно другого стоит.
  Эллен являет хорошее "как не надо": начнешь ворчать на свою мать, потом глядишь и до конца светлых дней не остановишься; найдешь увлечения ребенка пустыми, глупыми - будешь всю жизнь смотреть, как он бьется над тем, для чего не приспособлен.
  Если пытаться разбираться, то все герои делятся на тех, кто говорит (в основном просит), не слушая других, и тех, кто слушает, не умея или не желая остановить собеседника.
  Прав в любом случае оказывается тот, кто счастлив.
  

  
  Иногда, когда накатывала тоска по Парижу, он шел к Лондонскому мосту и смотрел, как отходит судно на Булонь; когда пароход отваливал от причала, выпуская дым из толстой короткой трубы, Кики чувствовал себя изгнанником на чужом берегу. Как ему хотелось вновь разломить французский хлеб, оторвать подгоревшую коричневую корочку; выпить черного-черного кофе с цикорием; отрезать ломоть сыра грюйер. Как не хватало ему французских мостовых, бесцельных прогулок по набережным, как он мечтал вновь, подняв глаза, уставиться в бледное лицо собора Парижской Богоматери, а потом, когда придет вечер, вновь вслушиваться в неуловимое бормотание Парижа - биение жизни, тихие толчки радости.

  Ах, Дафна, как прекрасно. И особенная благодарность за описание богемной жизни художников: все эти пения, квартирные кутежи творцов, сотни тонких черных сигарет, кофе, общение. Было увлекательно. Захотелось в Петербург, к чему-нибудь похожему.

  10

  411