Рецензия на книгу
Кадиш по нерожденному ребенку
Имре Кертес
slovami31 января 2018 г.Поминальная молитва по человечеству
Кадиш — еврейская поминальная молитва. Молитва людей, находящихся в трауре после утраты родственников.
Кадиш составлен на арамейском языке, это нетипично для еврейских молитв, обычно написанных на иврите. Талмуд объясняет это так: сила Кадиша настолько велика, что ангелам-служителям, понимающим только иврит, лучше не понимать смысла этой молитвы полностью, чтобы не завидовать людям, которым дано с такой силой превозносить Творца.
«Кадиш» Кертеса будто тоже написан на арамейском — знакомом, но чуждом языке, в котором слова, соединяясь в фразы, образуют какой-то иной, новый смысл, который понять уже сложнее, а фразы, сплетаясь в странные, витиеватые, бесконечные предложения, летящие вперёд, продолжающиеся, продолжающиеся, стремящиеся увести нас как можно дальше от своего подлинного смысла, от бесконечной боли зияющей бессмысленности человеческой жизни.
Кадиш — это молитва «оправдания божьего суда», «принятия приговора». Кертес озвучивает приговор человеку, народу, человечеству. Озвучивает приговор себе, евреям и всем людям вообще. И он жесток до комка в горле при произнесении. Кертес спорит с тем, что Холокост нельзя объяснить. Любое зло объяснимо глупостью, слабостью или другими понятными человеческими пороками. И это зло, зло случайное и неотвратимое, зло, которое ни один из нас не выбирает при рождении, делает совершенно бессмысленной и довольно некрасивой саму жизнь, саму идею жизни.
Кадиш — это молитва о связи поколений. Бессмысленную, полную боли, в которой он совершенно неповинен, отцовскую жизнь ни к чему продолжать сыну. Отец не может втянуть его в эту же беспощадную игру с навязанными правилами, которую каждый заранее проиграл.
И всё же Кадиш — это молитва утешения. То последнее добро, которое могут совершить живущие для своих умерших родственников. А добро — вот что действительно удивительно и необъяснимо, ибо совершается вопреки рациональности, стремлению выжить и слабостям, свойственным каждому. И это добро, тонким неочевидным лучом вплетённое в ткань книги, делает осмысленным всё остальное. Оно даёт надежду на то, что рано или поздно окажется, что всё это не зря. И сама эта повесть — вырванная с болью из души — это воплощение добра, того последнего и единственного добра, которое совершает герой для своего нерожденного ребёнка.
4400