Рецензия на книгу

• 

  Krysty-Krysty31 января 2018 г.

  Ядерная зима в Муми-доле, или Декамумирон

  Небо было почти черным, а пепел при свете луны - ярко-голубым...

  Когда комета прожгла озоновый слой над долиной и большинство обитателей Муми-дола сгорели в страшных чумо-муми-муках от неукротимой солнечной радиации, уцелевшие сиротки (не побежавшие в последнюю минуту в дом забрать любимую шляпу, как Муми-папа, или пригоревший торт, как Муми-мама) собрались в гроте, одиноком бункере погибнувшей муми-цивилизации.

  Они сидели вокруг старого радиатора с последними батарейками, отжатыми у Снуснумрика. Их было десять, оставшихся в живых жителей некогда цветущей долины. Они тоже должны были вскоре умереть в чумо-муми-муках и решили провести последние инкубационные дни, рассказывая друг другу в меру занимательные и без меры поучительные истории...

  Дальше...

  Начал рассказ многомудрый Хемуль. Он поведал терпеливым слушателям трагическую мини-муми-мело-драму о том, как по дороге в Мумий Рим его полюбил некий муми-аббат, путешествующий к муми-папскому престолу, но задула трамонтана, и в волнующей постельной сцене пикантный аббат коварно обернулся банальной крошкой Саломеей, дочерью отнюдь не короля муми-английского, а простого безызвестного и безволосого нечистика, скоропостижно умершей в его, Хемуля, объятиях от ядовитой муми-жабы, сдушившей многомудрого Хемуля, разочарованного некачественным аббатом с мумиэкспресса.

  Ондатр хотел было рассказать поучительнейшую повесть о тщете всего сущего, благороднейшем и мудрёнейшем, то есть мудрейшем Муми-Саладине и философском гамаке, в которой не прочь жить всякий уважающий себя Ондатр, но сам не заметил, как, почему-то сбиваясь с третьего лица на первое, перешел к описанию жития своего достойнейшего пустынного брата Тушканчика, который в пустыне же, искушаемый трамонтаной, наставлял невинную до определенной поры Выдрицу, динамично просвещая ее относительно некоторых сложных мест из редчайших апокрифов, требующих особенно углубленного и изощренного толкования, в частности повествующих об изгнании диавола в место его постоянного пребывания, сиречь историческая родина.

  Тофсла и Вифсла, перебивая друг друга, с трудом сдерживая давящие их рыдания, стенания, подвывания и похрюкивания, помянули семь своих братьев Теслу, Здеслу, Тутслу, Тамслу, Здрыслу, Коромыслу и самого любимого Дэпэслу, и их многотрудные измождающие тело и душу муми-мучения, кои выпали на их злосчастные судьбы из-за коварной трамонтаны, обрушившейся на их мирный корабль, захваченный не к ядерной ночи упомянутыми множественными злобными хатифнатами, многократно оскорбившими бедных братьев в лодке, бочке, повозке, сундуке, ларе, гробу и цветочном горшке, что закончилось тяжелой хронической беременностью братьев и поочередной смертью в страшных муми-муках (даже самого любимого Дэпэслы).

  Трепетная Малышка Ню начала было рассказ о счастливых днях, проведенных в монастырских стенах под повевами нежной трамонтаны. Но, предавшись сладостным воспоминаниям о лодке, бочке, повозке, сундуке, ларе, гробе и цветочном горшке, вскоре утомилась перечислять все акробатические приключения, застеснялась, оставив слушателей в томительной неудовлетворенности, и, вздохнув, подсела ближе к Муми-троллю, вызвав взвывание Фрекен Снорк.

  Отважный Муми-тролль, подгребая Малышку Ню себе под мышку, скромно, но красноречиво поведал трогательную притчу о том, как Мессер Гвильельмо Россильоне угощал жену свою сердцем мессера Гвильельмо Гвардастаньо, однако мессер Гвильельмо Гвардастаньо оказался кибером, и стоило только мессеру Гвильельмо Россильоне зайти слева, как Гвильельмо Гвардастаньо как долбанет - бэмц, бах, тыдых! А мессер Гвильельмо Россильоне тогда как вдарит справа! А мессер Гвильельмо Гвардастаньо слева так - хоп! дум-дум-дум. А мессер Гвильельмо Россильоне как хряснет - бабэх! А мессер Гвильельмо Гвардастаньо как даст - дым-дым... жмах! А мессер Гвильельмо Россильоне ему как врежет - умц! А мессер Гвильельмо Гвардастаньо слёту так... бац... А мессер Гвильельмо Россильоне позвал своего некроманта, тот вызвал буреподобную трамонтану... И все того...

  Выслушав эту поучительнейшую велеричивую притчу Снуснумрик, как мессер мессеру, отозвался воспоминанием о давних днях невинной юности, проведенных в соловьиных рощах, когда толпы соловьев, гонимых трамонтаной, сами слетались на мраморные балконы с шелковыми занавесками, где по стечению обстоятельств в дымке испарений молодого итальянского вина и изысканных близковосточных благо- и дуревоний вповалку отдыхала лучшая познелатинская молодежь, и не редко заночевывали в чужих шаловливых ручках.

  Фрекен Снорк, с криком "умри, злодейка!" сцепившись с Малышкой Ню в яростном клубке, из которого время от времени вылетали златокудрые пасмы и сладкоглаголивые непереводимые фольклорные идиомы, на латыни парадоксально тождественные анатомическим и медицинским терминам, поведала милым друзьям, невольно вызвав краску стыда на их целомудренных мордочках, где и в какой позе видала она невинных девиц, мужественных юношей, благородных мессеров, благочестивых монахов и проклятую чумную трамонтану.

  Обворожительнейшая Филифьонка, придвигаясь ближе к временно освободившемуся Муми-троллю и пышными ресницами создавая подобие трамонтаны, предложила повести рассказ о разных более приятных вещах, плетении венков и нежных песнях, спальнях и пышных ложах, благоухающих розами, померанцами и всякими иными ароматами идентичными натуральным, благоуветливыми речами укрощая безумные страсти прочих слушателей.

  Сгоняя с мордочки краску стыда и прекраснопышной попой оттесняя Муми-тролля за спасительный полог вон из грота (где он не замедлил скончаться в чумо-муми-муках), многоуважаемая благочестивая Морра завела помумимучительную повесть о волшебном рубине, красе очей благочестивого рогоносца, не вынесшего оскопления и лелеющего план отмщения, в коем сын, которого мать наконец узнала, женится на дочери своего господина, а брат его отыскивается среди двух мумиланей, и их обоих восстанавливают в прежнем высоком звании, но подтерев губы листком шалфея, сорванным в ненадлежащем месте под стрелой не ходить и знаком радиации во время буйства трамонтаны, утрачивают волшебный рубин и претерпевают муми-мучительнейшую смерть на самом пороге своего блаженства.

  Закончив свою печальную заключительную повесть, прекрасная Морра обвела томным взглядом оргию, воцарившуюся в муми-гроте, и, внезапно возопив "Во имя матери нашей энтропии!", раскрыла свой тревожный чемоданчик - а оттуда воссиял лазерный рубиновый луч, дерзко вонзаясь в беспечную муми-органику, исполняя таинственное стыдное желание большинства читателей увидеть, как все эти многоречивые мессеры и донны умирают в страшных чумо-муми-мучениях.

  Когда же гостеприимные стены последнего муми-убежища покрылись достаточным количеством муми-брызгов, благочестивая Морра восхохотала, но, получив удар по затылочно-темянной области черепа, упала замертво на самом пороге своего блаженства.

  ...Кибер-Хемуль болезненно потер плечевой сустав, нажал сильнее и отвинтил левую лапу правой. Потом открутил пластину на груди - печально повисли провода.

  - Это было не очень и даже очень не оригинальное словоизвержение, - продекламировал Хемуль в безмумийное, безморное, безснуснумриковое, безхатифнатное и тем более безлюдное пространство, - однако оно преследовало благородную цель скрасить и раскрасить однообразие глубокомысленных утравечерамудрёнейших текстов, непрерывно транслируемых во всё терпящую логосферу, коя ибо и так перегружена бессмысленными эйдосами и беспощадно умноженными сущностями.

  Последним судорожным движением Кибер-Хемуль достал батарейки. И Муми-дол наконец упокоился под ласковыми повевами ядерной чумной трамонтаны.

  29

  1,2K