Рецензия на книгу

• 

  Аноним22 декабря 2017 г.

  Можно увезти девушку из Америки, но Америку из девушки – нет

  • А господь простит меня, Джим?
  • Может быть. Он, может, и простит тебе то, что ты сделала мне. Может, простит мне то, что я сделал тебе. Но как он себе простит, этого я не понимаю.

    Юджин О’Нил – один из авторов, вошедших в мой круг чтения «за компанию». В данном случае за компанию с Теннесси Уильямсом. В одном сборнике с одноактными пьесами и совершенно безумной «Гнедигес Фройлайн» были включены и три пьесы старшего современника Уильямса О’Нила: симпатичная, но подзабытая «Анна Кристи», вхолостую выстрелившая «Страсть под вязами» и «Крылья даны всем детям человеческим». Потянуло меня на что-то романтическое, трагическое и обнадеживающее и вспомнилась пьеса с таким завораживающим названием. Вслушайтесь – оно звучит как стихи: крылья даны всем детям человеческим…

  
  
  Едва перечитав пьесу, я испытала разочарование – спустя годы после первого прочтения она показалась мне скорее странной, чем хорошей.

  Дальше...

  Я все пыталась понять, что изменилось (кроме меня самой). Эта символическая история разворачивается на перекрестке, разделяющем два квартала – черных и белых. История, старая как мир. Или во всяком случае как расизм. Черный мальчик и белая девочка любят, хотя в силу детских лет еще называют это дружбой. Каждая новая сцена, каждый последующий акт бросает нас вместе с героями на годы вперед. Плюс семь лет: они заканчивают школу – он полон мечтаний и надежд, верит, что у него получится стать по-настоящему образованным человеком, и все еще нуждается в ней. Но она с другим: ничтожным хамом, зато белым. Плюс пять лет: они снова находят дорогу друг к другу, и он даже осмеливается сделать ей предложение, которое она принимает. Романтика, казалось мне в 17-18. А любовь ли это вообще, спрашиваю я себя теперь.
  
  Вот здесь и кроется то, что сначала показалось мне проблемой: неясность мотивов и чувств, в особенности главной героини. Она осталась одна: приятель бросил ее с ребенком, как и многих других, ребенок умер, семья от нее отвернулась. И вот появляется Джим, «самый белый из всех людей на свете». Потому что Джим это Джим? Или потому что она просто отчаянно нуждалась в поддержке?

  Сцена свадьбы, такая короткая и замечательная врезалась мне в память: Джим и Элла выходят из церкви и проходят по улице, вдоль которой выстроились мрачные и безмолвные люди: с одной стороны белые, с другой – черные… Молодожены спешат прочь из этого города, из этой страны и устремляются в Париж, чуждый осуждению и предрассудкам.

  Два года спустя они возвращаются домой. Франция оказалась действительно более терпимой, только вот счастья паре это не принесло. Год, проведенный заграницей в братско-сестринских отношениях, прошел благополучно, но смена формата привела к тому, что Элла замкнулась, закрылась, но не от Джима, а от всего остального мира. И это страшное, тягостное для обоих отчуждение, привело их домой, словно для того, чтобы искупить какой-то выдуманный грех, самим на себя наложить епитимью. И пусть герои рационализируют свои действия, утверждая, будто стремятся доказать всем, что не чувствуют за собой вины, что им не от чего бежать, на самом деле именно желание наказать себя, как мне кажется, ведет Эллу обратно, а за ней, разумеется, и Джима, чью любовь невозможно подвергнуть сомнению.

  Уродливое (скрытое в каждом белом?) ощущение противоестественности, греховности подобных отношений корежит психику и душу Эллы. Изначально хрупкая и питаемая силами мужа, она угасает в родном Нью-Йорке и постепенно сходит с ума. Перед отчаявшимся Джимом, борющимся с собственными демонами, бедами, неуверенностью, является то любящая жена, то капризное неразумное дитя. Но все чаще видит он агрессивную расистку, выплескивающую на него свой яд, оскорбления, ярость.

  Пьеса была написана в 1924 году, гораздо раньше, чем состоялся знаменитый процесс Лавинг против Виргинии, в результате которого запрет межрасовых браков признали неконституционным. Впрочем, это лишь формальная сторона. Пьеса герметична по двум причинам. Во-первых, с развитием сюжета все больше замыкается в самом себе мир главных героев: она оказывается отверженной по социальным причинам, он слишком поглощен своими стремлениями и ею, чтобы заниматься чем-то еще. После поворотного момента в их отношениях во Франции героиня сама закрывает доступ к ним внешнего мира, и основное противостояние разворачивается внутри нее самой, а не между романтическими героями и враждебным обществом. В антураже пьесы эти изменения тоже нашли отражение: мебель словно раздувается, занимая все больше места, потолок надвигается все ниже, очевидно, не хватает ни воздуха, ни пространства. Джим и сам прекрасно понимает ее чувства. На вопрос сестры, не наймет ли он белую ухаживать за своей женой, Джим отвечает отрицательно: «Элла умрет от стыда, если допустит к себе белую».

  Финал ожидаемо печален, но есть в нем и светлое пятно – искренняя любовь Джима. Его заботы об Элле безграничны и бескорыстны, его любовь действительно долготерпит, ничего не требует, не ищет своего – она истинна во всех смыслах. Любовь Эллы остается под вопросом. Это скорее любовь, которая могла бы быть, могла бы расцвести, если бы ее не вытаптывали день за днем, даже без злого умысла, как тропинку,, по которой местные жители каждый божий день срезают несколько метров через газон. Рано или поздно трава в таком месте просто перестает расти, а тропинка приобретает вполне законный статус. Даже семья Джима в конце концов признает, что эта любовь есть, ведь решится на такой союз Элле было тяжелее, чем ему. Но кто знает, может, ее одиночество и отчаяние было сильнее страха перед предрассудками? Мне хочется верить в эту любовь, хотя грустно, конечно, что два человека не могли быть одинаково сильными, и на плечи одного лег весь непосильный груз и, в конечном счете, вина, мнимая или настоящая.

  17

  500