Рецензия на книгу

• 

  MaxCady23 октября 2017 г.

  Первородный грех

  Писатель, работающий не в стол, а для читателей, обязан ориентироваться на вкусы и желания аудитории. И здесь важно видеть разницу между рыночной конъюнктурой и интеллектуальной потребностью. Если автор пишет сугубо ради заработка, то и сюжеты выбирает бульварные - для публики не читающей, а убивающей время книжками в мягких обложках, впоследствии летящими в мусорку. А когда творец говорит о злободневном, и жанровая принадлежность – лишь способ выражения идеи, то в итоге может получиться глубокомысленное, пронзительное и увлекательное произведение. Бесспорно, большую роль в успехе играет не только литературный талант, но и пресловутые бизнес-факторы; удачный выбор издательства, маркетинговый бюджет, настроение социума и политический курс правящей власти. Ведь действующая госсистема всегда защищает себя посредством формирования общественного мнения, скрытой цензуры массового искусства и, если необходимо, переиначивания истории. Поэтому литератор может быть честен с собой, но его искренность рискует очутиться под запретом для целевой аудитории. Тем более, когда сия аудитория – интеллектуальная национальная элита. Ведь если «вредный» для власти труд будет непонятен массам, то башковитые оппозиционеры сумеют растолковать «нужные мысли» простому народу…

  Впрочем социальное отступление, сделанное выше, имеет лишь опосредованное отношение к роману Бернхарда Шлинка «Чтец». Произведение немецкого юриста несет мощный гуманистический посыл и исследует последствия того Зла, сущность которого ни у кого не вызывает сомнения, но его отголоски слышны до сих пор. Поэтому книга реально тронула тысячи людей по всей планете, в память о миллионах невинно убиенных…

  «Чтец» - художественное полотно, которое не хочется описывать полностью, раскрывая сюжетные перипетии через затронутую проблематику. Поэтому обозначим главные темы романа и поговорим о них, максимально отстраняясь от подробного пересказа. Большее Зло, освещаемое «Чтецом» - Холокост, о котором сказано уже очень много, но всё равно недостаточно. А меньшее Зло, куда более неоднозначное, если разбираться в сути конкретного случая – это (говоря юридическим языком) растление, показанное в книге отнюдь не с осуждающе-криминальной точки зрения.

  В первую очередь Шлинк создавал роман ради всестороннего осмысления чудовищных преступлений, совершенных нацистами и их приспешниками. Причем смотрит автор на Зло глазами не жертв и воинов-освободителей (ибо их взгляд оправданно-предвзят), а с позиции душегубов и их потомков. С первыми, непосредственными исполнителями, всё ясно. А вот что делать их детям и внукам; следующему поколению, не выбиравшему родителей? Обязаны ли они отречься от родни в пользу общечеловеческой справедливости? Да и смоет ли отречение сей социально-первородный грех, или же клеймо «нацистского отпрыска» так и будет преследовать дитя до конца жизни? А еще у «отпрыска» есть эфемерная субстанция – совесть, которая для чувствительного субъекта становится самым строгим и безжалостным судьей. Конечно наивно полагать, что таких мучающихся и кающихся – подавляющее большинство, но осуждая «новое поколение», мы выносим приговор целому немецкому народу, отцы и матери которого свято верили в шовинистские идеалы и убивали ради чудовищного мнимого Блага. Посему логично, что дети нацистов невольно несут бремя большой ответственности. И лучшей линией их поведения станет недопущение повторного террора. Ведь если геноцид возвращается, значит история людей ничему не учит, причем не только немцев, но и наследников всех народов, переживших страшные времена. Поэтому, как бы не хотелось тыкать пальцем в конкретную нацию - «Они во всём виноваты!», мир в настоящем – общая задача международного сообщества, от простых рабочих и служащих, до государственных руководителей.

  Также Шлинк следует традициям не только гениального соотечественника Ремарка, самобытно раскрывая тему «потерянного поколения», но и обращается к творчеству русского классика Набокова, а конкретно к легендарному роману «Лолита». В интерпретации Шлинка условные «совратитель» и «жертва» меняются местами; доминантом выступает взрослая женщина, а несмышленышем – пятнадцатилетний подросток. И здесь история подана не с позиции взаимной похоти (хотя её можно увидеть и в таком банальном упрощении), а как внезапно зародившееся чувство. Для мальчика это в прямом смысле – первая любовь, и душевная, и половая, а для одинокой дамы – изначально физическая, а позднее и эмоциональная потребность быть с близким человеком, вне возрастных рамок.

  Автор пишет вымышленную историю в автобиографической стилистике. Но рассказ от первого лица, с мощной эмоциональной окраской, воспринимается крайне достоверно, как будто мы шаг за шагом следим за живым человеком и украдкой слушаем его внутренний монолог. Так отношения юного Михаэля и тридцатишестилетней Ханны показаны через призму личных ощущений первого, а не через физические нюансы половых контактов. Для подростка происходящее – феерия впечатлений, и не столько плотских, сколько чувственных, которые Михаэль скрупулезно анализирует, будучи исследователем по натуре. Для некоторых читателей на первом плане будет пикантность ситуации, но «Чтец» по замыслу отнюдь не эротический роман. Секс здесь – художественный элемент, обостряющий фабулу о страшном преступлении и многогранном наказании. Ведь связь Микаэля и Ханны – это и любовный роман, и притча о «сыне» и «матери», и отношения защитника и обвиняемой, а также трогательный рассказ о настоящей дружбе, которой покорны все лета и характеры. Шлинк уважает своих героев за прямоту и бесстрашие, позволяющими им быть личностями и раскрывающими еще одну сквозную тему произведения – стоят ли субъективные убеждения счастья и свободы? А может истинная свобода и заключается в железной стойкости пред любыми обстоятельствами, когда ты всегда можешь сказать – «Я выше этого!»? Абсолютно всегда…

  В «Чтеце» отсутствует морализаторство, что есть весомый критерий отличной интеллектуальной литературы, предлагающей нравственные решения, но не настаивающей на каком-либо из них. И это важный способ оценки произведения по его прочтению. Зачастую мы судим книгу, исходя из того, разделяем ли мы авторский посыл, соответственно либо принимая сочинение с распростертыми объятиями, либо нет. А произведения с вопросительным знаком в финале оцениваем с позиции того, сколько пищи для размышления они нам дали с закрытием последней страницы. А ведь пока мы думаем сами – мы живем, а не просто хаваем «блага» от тех, кто хочет думать за нас и рулить нами…

  6

  75