Рецензия на книгу

• 

  Аноним17 сентября 2017 г.

  На танцполе нет боли, мы танцуем как боги. ©

  Мальчик-билеты-в-последний-ряд, мальчик-что-за-роскошный-вид.
  Мне Плевать, что там о нас говорят и кто Бога из нас гневит.
  Я планирую пить с тобой ром и колдрекс, строить жизнь как комикс, готовить тебе бифштекс;
  что до тех, для кого важнее Моральный кодекс - пусть имеют вечный оральный секс.
  Вот же он Ты - стоишь в простыне, как в тоге и дурачишься, и куда я теперь уйду?!
  Катапульта в райские гребаные чертоги - специально для тех, кто будет гореть в аду ©
  

  Долгая Прогулка оказалась для меня серьёзным испытанием. В первую очередь испытанием моих убеждений. В одной из предыдущих рецензий я уже призналась в некотором сексизме. Жан Жене вытащил на свет моего внутреннего гомофоба. При том, что я всегда была весьма терпима и сломала не одно копье в спорах об ЛГБТ, мне было совершенно омерзительно читать эту книгу. Возможно, потому что сам автор раздираем жуткими противоречиями и одновременно и не может себя принять (и своих собратьев тоже), и противиться своей природе не способен. Поэтому показывает читателю мир парижского гомосексуального полусвета одновременно с любовью и омерзением. В общем, избавиться от ощущения, что я ем нежнейшие восточные сладости из старого вонючего мусорного бака, я так и не смогла до конца книги.
  Кроме того, вынуждена признаться в обманутых ожиданиях. Влюбившись в отбросы ленинградского общества , я взялась за Жене с воодушевлением. И обнаружила любовный роман для геев.
  

  
  Его гибкое, как у скрипача, запястье изящно изогнулось. А иногда он вдруг сам себя душит трепетной, как у трагической актрисы, рукой…

  Начинается роман с самозабвенной мастурбации на галлюцинации в тюремной камере. А заканчивается письмом сутенёра проституту (в смысле, гею-проститутке), подписанным контуром эрегированного пениса.
  Я сперва никак не могла сообразить, что происходит, мне казалось, что автор путается в местоимениях, однако выяснилось, что это такой специальный гомосексуальный стиль речи - называть себя "девочкой", говорить о себе в женском роде, при этом единственные женщины, которые появились в книге как-то очень сильно мельком, были облиты ушатом грязи. Исключение - Эрнестина, мать Дивины. Дивина (она же Кюлафруа) - почти наверняка альтер-эго самого Жене, хотя, возможно, я и ошибаюсь. И фактически вся книга о ней. Однако, Богоматерь цветов это вовсе даже не она, а совращённый ею и её сожителем подросток-убийца. Вспоминая Хармса: "театр закрывается, нас всех тошнит".
  Казалось бы, в свете всей этой прелести сложно ожидать от Жана Жене стыдливости, однако в иные моменты он вдруг начинает кокетничать:
  

  
  Найти ребенка, инертного, но пылкого, затем почувствовать, как от ласк он возбуждается еще сильней, как набухает под моими пальцами, наполняется и проскакивает, как сами знаете что.
  

  Потом, правда, очень быстро исправляется, и хочется по-пуритански промыть себе глаза с едким мылом.
  В общем и целом произведение вызывает впечатление бреда то ли наркомана, то ли просто безумца. Ускользающая мысль, поток сознания, навязчивые образы - все это повергает в сумасшествие и читателя. Что, разумеется, не удалось бы автору, лишенному гениальности, но что ж так мерзко-то?!
  

  
  Они не решились попросить у кого-нибудь хлеба, но, поскольку находились на дороге, ведущей к деревне Кюлафруа, то, конечно, скоро добрались бы туда, если бы вечером к Пьеру не подбежала, принюхиваясь, пастушья собака. Пастух, молодой и воспитанный в богобоязни, посвистел было ей, но овчарка не послушалась. Пьер решил, что раскрыт, и дал деру, подгоняемый проворным страхом. Спотыкаясь, он добежал до ближайшей одинокой сосны на обочине и вскарабкался на нее. Кюлафруа забрался на другое дерево. Увидев это, собака опустилась на колени под голубым небом, в вечернем воздухе, и произнесла молитву: «Сестры, как сороки, вьют гнезда на соснах. Так отпусти мне мои грехи, Господи!» Затем, перекрестившись, она поднялась и возвратилась к стаду. Она пересказала чудо о соснах своему хозяину, и все окрестные деревни были извещены о нем в тот же вечер.
  
  ‌Я до безумия люблю, как люблю тюрьму, эти сжатые строчки, компактные, как кучка нечистот, полные, как простыни, кровавых, следов, мертвых кошачьих зародышей, и я не знаю, фаллосы ли это, жестко воздвигнутые, превращаются в суровых рыцарей, или рыцари — в вертикальные фаллосы

  И так почти всю книгу.

  Да, безусловно, можно поискать в книге трагедию "маленького человека", можно проанализировать истоки личности Дивины, можно много чего. Но совершенно не хочется. Потому что вопрос после прочтения только один: мужик, ежели ты гей, что ж ты, зараза, такой гомофоб?!

  6

  275