Рецензия на книгу

• 

  peccatrice9 сентября 2017 г.

  Такова уж неизбежная участь большинства людей - они долго должны искать света.

  Тюбики с желтой краской пустели один за другим, кисть щедро наносила его на полотно. Картины Винсента были захлестнуты ослепительным солнцем, опалены им, они были насквозь пронизаны воздухом.

  Стоун и сам Ван Гог, только вместо кисти - печатная машинка, вместо холста - чистый лист, а на нем - пейзажи, натюрморты, портреты, все так, как завещано бессмертным покорителем подсолнечного цвета: пропуская через призму - только не Стоуна, а его невольного натурщика - этого самого человека, давшего миру тот самый настоящий желтый.

  "Жажда жизни" - история Винсента Ван Гога, легендарная - и я впервые поверила аннотации, мало кто не слышал о ней , мало кто не признает ее художественную и историческую ценность. Так вот эта легендарная история не о Ван Гоге, великом художнике, не о том, как он перевернул всю - каламбур - картину искусства того времени, даже не о том, как первым за долгое время добавил солнца в том самом природном цвете на холст. Хотя и об этом, конечно, тоже, но в основном она о человеке. О том, как был человек в прекрасной семье, чопорной, правильной, высоко задравшей подбородок, достаточно властной в кругах художественно-торговых фирм. Отец - священник, мать - аккуратная словно из камня высеченная женщина, лишь однажды ставшая живой - почувствовав животным началом, заставившим содрать маску, что ребенок в опасности. Семеро детей: сестры, похожие на мать, не желающие знаться с "предателями крови", Винсент и Тео. Я начинала читать и думать: какой неограненный алмаз рос в этой семье, пока не поняла, что алмазом в этой семье был вовсе не Винсент.
  С самого детства у младшего сына не выходило соответствовать семье: трудный своенравный ребенок вырос в такого же взрослого. Сначала служба при семье в одной из галерей, попытки продавать паршивые картины за хорошие деньги, ненависть к себе и к тому, как заставляют жить, и поэтому - первая попытка сбежать. Сначала через путь священника - путь, который привел Ван Гога к другой ненависти - к Богу, следом - отрицанию права религии на жизнь, и все это в маленькой забытой всеми деревеньке, где каждый день он видел, как вереница углекопов - от детей до взрослых - каждое утро ради двух франков рискует не вернуться домой. И тут впервые вступает Тео и берет свой первый удивительный по красоте аккорд.
  Говорить о том, как жил и куда уезжал Ван Гог, не хочется - все и так знают его бесконечный путь из Амстердама в Париж, оттуда в Прованс и...
  Говорить хочется о том, какую красивую, полную настоящего - того самого, вроде катарсиса - страдания, породившего те самые подсолнухи, тот самый пропитанный звуком и воздухом холст, тех самых живых, будто сходящих с картин, поражающих честностью крестьян, углекопов, тех маленьких людей словно подсмотренных у Достоевского - красивую мелодию сыграли братья в четыре руки: пара раскрытых нежных ласковых, готовых помочь любой ценой, протянутых в вечной мольбе продолжать жить, гореть Тео, и вторая - изуродованных грубых, сухих от ветров со стороны угольных шахт, затем сожженных напрочь желтым солнцем Арля, сжатых в кулак от постоянной борьбы с собой прежде всего, но раскрывающихся навстречу брату с детства ("Все мои хорошие воспоминания связаны с тобой", - признается Винсент Тео однажды ночью). И вот так до последнего: каждый раз Винсент на краю, и каждый раз Тео оказывается рядом - потому что единственный верил с первого штриха, всю жизнь положил на то, чтобы брата признали, деньги - лишь бы не умер с голоду брат, пока рисует в своих мастерских, сбегая с места на место.
  Еще хочется говорить о женщинах, которые одна за одной ломали кости, не способные принять, понять, полюбить. Десяток их - Урсула, Кей, Голубка, Христина, Марго - много имен, пока не находит ту самую Майю - удивительную влюбленную молодую преданную. Майю, которую породило его уже искалеченное болезнью воображение. И о том, как сильно они влияли на его жизнь, как сильно старался он обрести то простое человеческое счастье, когда есть семья, и брат поблизости, а сам он рисует прекрасные картины и зарабатывает на этом небольшие, но свои деньги.
  И, как бы ужасно, как бы несправедливо и грубо не звучало, но говорить хочется и о том, как создал самые прекрасные полотна, пожертвовав собственным разумом, те самые, о которых друзья его говорили:
  

  
  – Если бы я написал хоть одно такое полотно, Винсент, я считал бы, что моя жизнь не прошла даром. Я потратил долгие годы, облегчая людские страдания... но люди в конце концов все равно умирают... какой же смысл? Эти подсолнухи... они будут исцелять людские сердца от боли и горя... они будут давать людям радость... много веков... вот почему ваша жизнь не напрасна... вот почему вы должны быть счастливым человеком.
  

  Стоун написал великую книгу, большую книгу, настоящую, живую, он приоткрыл дверцу не в мир великого художника, первооткрывателя, гения, а проложил дорогу к человеку глубоко несчастному, единственным светлым пятном в жизни которого был брат, любивший его беззаветно, самозабвенно, жертвенно, отдававшего последнее, и, говоря честно, это история того, какой удивительной и чистой может быть любовь, какие чудеса она способна сотворить, а какие, увы, нет. И как меркнут эти несбывшиеся чудеса перед тем, как Тео готовит еду и кормит ослабевшего после недели голода брата.

  Ван Гог действительно жаждал жить, и об этом каждая строчка у Стоуна, но в конце концов смерть всегда побеждает. Вслед за Винсентом, не выдержав потери, через полгода ушел и Тео, и даже сейчас рука об руку они уже больше сотни лет в тени подсолнухов вместе лежат в земле, подарившей миру тот самый желтый цвет, который сейчас миллионы зовут тем самым - вангоговским.

  19

  364