Рецензия на книгу

• 

  Аноним23 июля 2017 г.

  Вечный карнавал, или парад мертвецов

  Слог и сюжет - вот и все, что понравилось мне в еле прочитанном аж за два месяца романе. Досадное разочарование... А какие были ожидания от автора "Отверженных" и "Рюи Блаз"!

  Здесь есть всё, за что мне нравится проза Гюго. Но это "всё" почему-то приняло уроддивые, гипеотрофированные формы. А потому "иррациональность" - единственное слово, которым я могу описать данное произведение. Слишком уж нереальны показанные типажи и события даже для заявленного исторического периода.

  Нравы эпохи королевы Анны действительно пугают своей жестокостью, и они замечательно описаны Скоттом в "Ламмермурской невесте". Парадокс: оставшимся за рамками повествования переживаниям Люси я верила больше, чем человеколюбивым порывам Гуинплена. Он, как и остальные персонажи романа, слишком похож на куклу, актера или "ходячего мертвеца", которому автор вложил в уста собственный язык. Его "смертность" очевидна буквально с первого же появления, а остальной текст подкидывает читателю варианты лишь событий, в ходе которых юноша может найти свой конец. Сложно перечислить все эпизоды, когда могла быть поставлена точка: Гуинплен спасся и от кораблекрушения, и от замерзания, и от казни, и от дуэли, и т.д.

  Почему он "особенный", почему он - "романтический герой"? Гуинплена выделяет не уродство, а наличие у него души и чувств, в то время как все остальные персонажи ведут себя, как куклы, т.е. изначально мертвы. Эдакий парад архетипичных масок!

  И Дея (один-в-один - балетная сильфида), и Урсус (скорее похожий на скандинавского бога Одина, чем на любящего отца), и пассажиры "Матутины", и члены парламента, и Баркильфедро, и лорд Дэвид с леди Джозианой - все они чересчур очевидно делятся на "плохих" и "хороших". Я так соскучилась по живым чувствам, что на секунду мне захотелось поверить даже во "вспышку" герцогини, но и она оказалась лишь капризом-игрой.

  Этот роман настолько безлюден, что после него хочется взять в руки полифонические тексты Чехова, Крестовского или А.К. Толстого.
  Последний в "Князе Серебряном" бесспорно выигрывает у Гюго в умении совмещать канву сюжета с реально-историческим контекстом.

  Я ничего не имею против энциклопедических сведений в художественных произведениях, однако здесь писателю нужно или знать меру, или обладать особым даром "вшивать фактографию потайными стежками". Увы, но автору "Человека, который смеется", в отличие от Скотта, Сенкевича, Дюма и Мережковского, недоступно ни то, ни другое.

  На таком фоне сложилось неприятное впечатление, что Гюго или хочет похвалиться эрудицией, или попросту считает читателей идиотами. Прибавьте к этому отталкивающий субъективизм и морализаторство, напоминающее о детских книжках! Теперь мне понятно, почему "Человеком, который смеется" в основном восхищаются те, кто прочел его в подростковом возрасте...

  Все перечисленные "приемы" берут начало от французских просветителей, благодаря чему Гюго намного ближе к 18 веку с его громоздкими Ричардсонами и Руссо, чем к своим современникам. Из "литературных старинностей" порадовало лишь постоянное смакование ужасов в лучших традициях готики Клары Рив, Горация Уолполла и Анны Радклиф (впрочем, те же ужасы мне намного ближе и интереснее в исполнении По).

  Парадоксально, но при таком очевидном следовании идеалам британской литературы книга наполнена злобной англофобией и подложным "революционным гуманизмом". Я с уважением отношусь к таланту Гюго, но его нравственные идеалы лично у меня вызывают серьезные вопросы.
  "Реалистический романтизм" в самой крайней, полуупаднической форме в этом романе сделал первый шаг в сторону трагикомичных опусов-инструкций а-ля "Что делать?".

  Мальчишка-Гуинплен в своих мечтаниях "невинно" возводит воздушные замки, так похожие на миры Замятина и Оруэлла. И подобная "мораль" пугает намного больше, чем искалеченное лицо или цепочка несчастий.

  7

  244