Рецензия на книгу

• 

  Аноним15 июня 2017 г.

  У Достоевского есть странное свойство, не имеющее отношения к остраненности, как признаку его прозы, но целиком лежащее в сфере моего читательского восприятия (за других не скажу). Кажется, что всё или почти все у него знаю. Отчасти виной тому Достоевское лето, лет восемнадцати взялась читать подряд, пока сильная ФМ-интоксикация не отвадила от такого рода экспериментов над собой на всю дальнейшую жизнь.

  
  Отчасти - уровень пронизанности им культурного пространства. Толстой законсервирован в сентенциозной безупречности: "дубина народного гнева", "небо Аустерлица", "всякая несчастная несчастлива по-своему". FM везде как радиоволна: сводка криминальных новостей; пример высокого самопожертвования; психическое заболевание; пьянство; педофилия; проституция; святость; лудомания; преступление и наказание; тварь дрожащая или право имею; бедный человек хуже ветошки; избавить мир от одной гадины; слеза ребёнка. Бесконечный круговорот достоевщины в природе.

  В одном была уверена, "Бесов" не читала, а взявшись, не могла избавиться от ощущения, что знакома с текстом, будто и взаправду вступила в давний круг персонажей, ситуаций, рассуждений, словно бы автор писал один бесконечный роман и весь табор - марионеточный сундук его героев просто кочевал из одной книги в другую, наскоро меняя костюмы и причёски, прикалывая к шляпкам вишенки вместо искусственных цветов; бросаясь из крайности самоуничижения в крайность нигилизма, самопожертвования ерничества святости.

  Ни в коем случае не с целью ниспровержения авторитета: я не в том возраста, не того склада ума, да и люблю Фёдора Михайловича той странной любовью, которая тянет жертвы к палачам, род стокгольмкого синдрома. Откуда иначе эта радость абсолютного узнавания: невыносимая жалкая нежность к Марье Лебядкиной и Шатову, ощущение человека, пришедшего домой. Дом этот неуютен и вряд ли кто сочтет его убежищем от житейских штормов, но другого нет и быть не может для тебя, такое уж горе-злосчастие.

  Дальше как у Высоцкого: "А потом рвал рубаху, бил себя в грудь и кричал, что все меня продали", мерзавец на мерзавце едет, мерзавцем погоняет Смеешься, не умея с собой совладать, над литературными потугами дурака Лебядкина; ужасаешься истории Ставрогина; жалеешь старика Верховенского и содрогаешься от гадливой ненависти к сыну. И "в общем все умерли" принимаешь, как закономерный финал. Шатова вот только жаль. И еще Кириллова, который говорит, что

  
  ежели бы люди знали,что они хороши, тотчас бы стали счастливы и зло творить перестали бы.

  10

  249